Нужно было что-то придумать, чтобы убрать эти передаточные надписи с векселя банка.
И мы придумали!
Мы решили начать выпуск банковских чеков17.
При этом основной «фишкой» было то, что эти чеки по виду и размеру мы хотели сделать такими же, как реальные банкноты ЦБ — и с теми же номиналами: 1000, 5000, 10 000, 50 000, 100 000 и 500 000 рублей.
Нарисовать картинки для этих банкнот я тут же попросил Полину.
Полина, тоже физтешка, была очень талантливая девушка — но особенно хорошо она умела рисовать. У нас она работала в рекламном отделе и отвечала за внутрибанковскую газету.
В общем, рисовать собственные деньги мы поручили Полине. Она подошла к этому творчески, с огромным энтузиазмом. Представляете, какой это вызов: нарисовать новую собственную банкноту!
Так у нас появились какие-то купола, кокошники и прочие атрибуты, отражающие, как нам казалось, мощь банка и его тверскую принадлежность.
Задумка была простая. Все предприятия тогда остро нуждались в наличных деньгах, чтобы выдавать зарплаты. Взаимные расчеты между компаниями еще как-то шли — бартером, обменом, банковскими или другими векселями, — а вот зарплату людям нужно было платить именно деньгами, которых у всех как раз и не хватало.
Наши банковские векселя имелись у многих предприятий, но они не могли выдать ими зарплату своим рабочим. Мы хотели предложить компаниям менять наши векселя на наши же чеки-банкноты, чтобы платить ими людям. А у них эти чеки, в свою очередь, с удовольствием брали бы в оплату за товары в магазинах.
В общем, по замыслу, должен был получиться полный круговорот наших «тубовских» «денег» на рынке.
Мы связались даже с фабрикой «Гознак» — и там подтвердили, что готовы выпустить по себестоимости специальные защищенные купюры, не хуже, чем у Центрального банка!
Осталось только договориться с самим ЦБ, чтобы он нам это разрешил. Вопрос «А можем ли мы вообще выпускать такие чеки-банкноты?» оставался непроясненным. В тот момент в законодательстве на этот счет была прореха, и однозначно юристы нам ответить не могли. Они говорили, что нужно идти в ЦБ и спрашивать там: разрешат или нет.
И я пошел в Центральный банк.
Тогда эту тему там курировал Алексашенко. Он встретил меня с недоверчивой улыбкой, но выслушал. Спросил: «Вы что, хотите выпустить собственные деньги?»
Я ответил ему что-то про денежные суррогаты, которыми был уже наводнен рынок. Про то, что предприятия часто платят рабочим своей же продукцией, так как наличности не хватает. Ответил, что наши «чеки» — это более удобно, современно и все такое.
— Ну, не знаю… — сказал он мне. — Все это очень спорно…
В общем, его ответ сводился к тому, что Центробанк нам этого не запрещает — вроде подобного прецедента не случалось, — но и разрешать точно не будет.
Ни то ни се.
В результате мы так и не решились на свой страх и риск запустить собственные деньги в оборот, хотя к этому уже почти все было готово…
ФРС и векселя ТУБа (1995 год)
Авалированные Минфином векселя могут стать хитом сезона
В настоящее время завершается реализация программы заготовки топлива на предприятиях топливно-энергетического комплекса, при финансировании которой были использованы векселя трех банков, авалированные Министерством финансов. В финансировании другой подобной программы — завоза продукции в районы Крайнего Севера — участвуют пока пять банков. Эти программы заинтересовали экспертов Ъ тем, что задействованные в них векселя коммерческих банков, гарантом по которым выступает Минфин, фактически могут заменить выводимые из обращения казначейские обязательства.
«КоммерсантЪ», 26 октября 1995 года18
В разгар нашей вексельной эпопеи в Москву прилетел Джеральд Корриган, бывший председатель Федерального резервного банка Нью-Йорка. Именно он организовал год назад нашу «американскую учебу».
Его в Москве очень уважали и потому встречали на высоком уровне.
И вот на одну такую высокую встречу позвали и меня. Этот круглый стол проходил в небольшом зале гостиницы «Россия» с видом на Кремль.
За столом сидел первый вице-премьер Сосковец — как оказалось, большой друг Корригана. Точнее, он хотел казаться таким другом и все время панибратски обнимался с Джерри и предлагал тому коньячок. Они все-таки принадлежали к разным поколениям, Сосковцу тогда было около пятидесяти, Корригану — уже за шестьдесят.
Кроме них двоих, главных лиц на той встрече, присутствовали несколько приглашенных от правительства, а также мы, два банкира с того самого Российско-американского банковского форума.
Мы, как я понял вскоре после начала встречи, должны были изображать что-то вроде птенцов гнезда Корригана. Джерри очень гордился тем, как он организовал нашу «американскую учебу». А сделал он действительно немало. Он чуть ли не лично написал пособие по банковскому делу, чтобы нас, сотню молодых русских банкиров, всего за один месяц чему-то научить.
Научить — а потом развезти всех по разным штатам Америки, в разные города, и поселить в семьях реальных американских банкиров, — чтобы мы поняли, как они живут и работают.
Это было действительно важное для Корригана дело, которое он, влиятельный американский финансист, свершил на закате своих лет, сразу после того как ушел с поста председателя ФРБ Нью-Йорка.
И потому к нам, своим «студентам», он относился с большой симпатией и чувством гордости за собственный вклад в создание «новой России».
Почему-то из всех нас, тех ста учащихся, он выделил тогда именно меня и позвал на встречу с важным российским чиновником.
Мы сидели за большим круглым столом, шел какой-то общий разговор о российско-американских отношениях.
Джерри взял слово и начал рассказывать Сосковцу о том, как он организовал «американскую учебу» и как надеется, что эти молодые банкиры внесут большой вклад в развитие банковской системы России, — в общем, произнес какие-то дежурные торжественные слова.
После этого он взглянул на меня и предложил мне выступить: «Расскажи, чему ты научился, — возможно, у тебя есть что предложить вице-премьеру».
И тут я понял, что это шанс!
Лучшей возможности продвинуть нашу вексельную программу у меня не будет.
Я начал c благодарности: «Спасибо, Джерри, с вашей помощью я много узнал о рынке ценных бумаг Америки. Но самое интересное я вынес из вступления в вашей книжечке, где было написано о становлении банковской системы Америки в уже далеком XIX веке».
В тот момент Джерри еще отвлеченно смотрел в окно, куда-то в сторону Кремля, поскольку то, что я говорил, он слышал с некоторым запозданием — беседа тогда шла через переводчика, поскольку Сосковец по-английски не понимал.
Когда Джерри услышал что-то про XIX век и банковскую систему США, он обернулся и уставился на меня. Сосковец увидел его реакцию и тоже стал внимательно на меня смотреть.
Я продолжал:
— Тогда в Америке еще не существовало общей денежной единицы, компании вели между собой в основном товарный обмен. У каждого штата был свой банк и своя собственная валюта — эти деньги называли банкнотами. Помните, Джерри? — спросил я.
— Yes, yes, — отвечал он, еще не очень понимая, к чему я клоню.
— И именно эти банкноты различных банков штатов Америки и обеспечивали тогда расчеты на территориях, где был в основном бартер!
— Yes, yes! — кивал председатель Федерального резервного банка Нью-Йорка и широко улыбался.
— А в заключение я хотел бы сказать, что в прямом переводе на русский язык слово «банкнота» — bank note — означает банковский вексель. Тогда, в XIX веке, все штаты Америки вели свои расчеты банковскими векселями!
— Yes, yes! — с улыбкой продолжал кивать Корриган, а Сосковец смотрел то на него, то на меня.
— Так вот, — закончил я, — наша российская экономика сейчас примерно в том же состоянии, в каком американская была в XIX веке. У нас везде бартер, сплошные товарные зачеты, и потому мы начали выпускать банковские векселя, чтобы их использовали в расчетах! И наша вексельная программа очень быстро и успешно развивается.
Джерри уже внимательно смотрел на меня.
В их тогдашних американских лекциях нам ничего такого не рассказывали. Небольшой исторический экскурс в XIX век был дан нам лишь для расширения кругозора — не думаю, что эти страницы Джерри писал сам, скорее, он взял их из какого-нибудь учебника.
Но Джеральд Корриган был ведущим американским банкиром, одним из руководителей ФРС США19, и потому сразу уловил: то, что мы делаем, — правильно сейчас для России в ее разбитом и расхристанном состоянии.
И он тут же начал меня хвалить, давая знать Сосковцу: мол, смотри, каких я орлов для вас воспитал! Он все более возбужденно улыбался и в какой-то момент поинтересовался:
— А что думает на этот счет правительство России?
Сосковец внимательно следил за разговором и тут же по-деловому спросил меня:
Сосковец внимательно следил за разговором и тут же по-деловому спросил меня:
— Что может сделать правительство? Чем помочь?
Я тут же сказал, что один проект мы с Минфином уже обсуждаем. Я имел в виду наше предложение кредитовать правительство РФ векселями Тверьуниверсалбанка, чтобы оно могло платить ими по разным бюджетным программам.
— И с кем вы разговариваете в Минфине? — тут же спросил Сосковец.
— С Казьминым, — ответил я. Андрей Казьмин тогда был заместителем министра финансов.
И тут Сосковец по-барски подозвал своего помощника и сказал:
— Позвоните Казьмину, пусть прямо сейчас сюда приезжает!
Я не очень в это поверил, но уже через десять минут к нам за стол сел запыхавшийся Андрей Казьмин (благо Ильинка совсем рядом). Сосковец попросил меня повторить мое предложение.
Казьмин был тогда для меня недосягаемым чиновником, я который месяц пытался попасть к нему на прием — а тут его вызвали из Минфина как мальчика, чтобы он выслушал от меня, что ему нужно делать!
Когда я закончил, Казьмин подтвердил, что такой проект действительно прорабатывается с рядом банков, осталось только согласовать кое-какие бумаги.
Сосковец кивнул и попросил, чтобы в Минфине ускорились и не тянули с этим проектом. Затем он познакомил Казьмина с Корриганом и сказал: «Вот, даже председатель Федерального резервного банка Нью-Йорка поддерживает эту программу, а вы там устроили какую-то волокиту с бумажками».
P.S.
Так началась отдельная большая программа кредитования Министерства финансов банковскими векселями в обмен на КО (казначейские обязательства Минфина России). Кредитовали Минфин тогда уже не только мы, но и ряд других крупнейших банков: «Менатеп», Инкомбанк, «Российский кредит», Онэксимбанк.
Эта программа стала знаковой. Оказаться причастным к ней, войти в пул тех банков, которые дают кредит Минфину, было тогда лестно, почетно и очень выгодно. Для всех нас, банкиров, эта операция не содержала абсолютно никаких рисков — и к тому же была очень выгодная.
Через год Сосковца уволили. Он поймал за руку людей, выносивших из Белого дома коробку из-под ксерокса с полумиллионом долларов, предназначенных для предвыборной кампании Ельцина. Тот ему этого не простил.
Казьмин покинул Минфин и стал президентом Сбербанка России.
А Джеральд Корриган возглавил Goldman Sachs20.
«Черный вторник» (1995 год)
Опустошение рынка денег: банкиры констатируют факт
Такой настал порядок — хоть покати шаром. Как сообщил нашему корреспонденту вице-президент Тверьуниверсалбанка Сергей Васильев, «нынче свободных рублевых ресурсов на рынке копейки не сыщешь; денег у банков нет, а если есть, они опасаются с ними расставаться».
Трудно теперь придется мелким и средним банкам, не имеющим надежной клиентской базы и существовавшим доселе в основном за счет межбанковского рынка, полагает Сергей Васильев. В добрые времена дилеры крупных банков зарабатывали, привлекая у равновеликих банков дешевые ресурсы и продавая их значительно дороже мелким. Однако в дни кризиса банковское сообщество убедилось в рискованности подобных операций: даже устойчивые середняки, в результате исполнившие обязательства, «прошли по краю» и до смерти напугали солидные банки.
«Эксперт», 19 сентября 1995 года21
Мы начинали работу московского филиала с нуля, и потому первое время никаких клиентов у нас не было вообще.
Но, чтобы банк работал, мог выдавать кредиты и зарабатывать на них проценты, нужно было искать клиентов и деньги.
И первые деньги мы стали привлекать у… других банков. Мы брали у них межбанковские кредиты — сначала понемногу, потом все больше. Наша известность в Москве росла, равно как и доверие к нам на рынке, и нам довольно легко давали деньги — сначала в основном районные отделения Сбербанка, а затем и другие крупные и средние коммерческие банки.
Потом стал расширяться наш МРЦ — Межбанковский расчетный центр.
Мы открывали корреспондентские счета многим банкам, и остатки на них росли и росли.
В это же время мы стали строить и сеть своих отделений по Москве, чтобы там могли открывать счета не только банки, но и юридические и физические лица, — но этот процесс развивался не так быстро. Компании открывали у нас счета, и деньги «юриков» и «частников» увеличивались, но медленно.
В результате к лету 1995 года у нас был большой перекос именно в сторону банковских денег. То есть у нас было больше денег от других банков, чем от обычных клиентов.
Мы никак не были связаны с государством, с каким-то государственным бизнесом, у нас не было счетов крупных компаний — мы просто еще не обладали нужными знакомствами и связями, чтобы перевести к себе счета крупных госструктур вроде таможни или какого-нибудь министерства.
В общем, среди наших клиентов было много банков и мелких компаний, но в тот момент это нас не смущало. Такая же ситуация сложилась тогда у многих наших коллег — более того, некоторые банки вообще жили исключительно на межбанковских кредитах.
Существовало, конечно, некоторое количество банков, близких к бюджетным деньгам или нефтяным компаниям, у которых было много клиентских денег. Но это были не мы.
В то время нас еще мало смущало такое положение дел, у нас имелся мощный МРЦ, сильная вексельная программа, число наших отделений быстро росло, количество денег все время увеличивалось, и казалось, что так будет всегда и мы быстро нарастим и диверсифицируем клиентскую базу!
Но так продолжалось только четыре года…
Постепенно на рынке стали проявляться первые тревожные симптомы.
Первыми начали рушиться мелкие банки, завязанные исключительно на межбанк. Разорился один, потом другой, потом наступил кризис «Кассового союза» — площадки, через которую банки брали друг у друга кредиты.
Это был уже явный негативный тренд, но ни мы, ни другие участники рынка тогда еще не поняли, что происходит.
Нам доверяли банки и все чаще давали нам межбанковские кредиты. А между тем маховик кризисных явлений раскручивался, стали закрываться не только мелкие банки — остановил свои расчеты уже один из крупных, ММКБ, крупнейший тогда банк в Московской области.
Этот сигнал был уже очень тревожным, и начали распространяться… слухи. По рынку стали ходить какие-то списки банков, у которых, якобы по информации ЦБ, есть проблемы.
Банки стали закрывать лимиты друг друга, и вот…
Наступил день, который потом вошел в историю российского финансового рынка как «черный вторник». Потом будут и другие «черные вторники», «черные четверги» и «пятницы», но этот стал первым.
Когда истерия, нагнетаемая слухами, достигла апогея, все банки одномоментно — на всякий случай — остановили все свои операции на межбанковском рынке и начали отзывать друг у друга деньги.
Такого мы еще никогда не видели и потому не понимали, что происходит.
Уже в обед позвонили из нашего казначейства: «Не можем взять сегодня ни одного межбанковского кредита на рынке!» Затем — из валютного департамента: «Почти все банки, что держат у нас деньги, подали платежки на вывод средств на свои прямые корсчета в Америке!»
Но более всего нас встревожила ситуация в МРЦ. Серега сообщил, что подано рекордное количество платежек на вывод средств — и почти нет встречных платежей на нас.
Уже часам к трем дня стало ясно, что мы вылетаем в РКЦ на красное сальдо, то есть наших остатков в ЦБ не хватит, чтобы исполнить все платежи. Такого у нас еще не было!
Мы все срочно съехались в офис казначейства на проспекте Вернадского, устроив там что-то вроде штаба, чтобы найти ответ на один вопрос: «Что делать?»
Штаб заседал весь вечер, а потом и всю ночь. В таком составе мы начали собираться с того дня регулярно, но тогда это было в первый раз.
Кто-то звонил в знакомые банки: «Не забирайте деньги, у нас все хорошо!» Кто-то — в ЦБ в Москве.
Я объяснил ситуацию Козыревой и просил ее звонить в Центробанк в Твери — может, они сумеют помочь. Все происходящее и для Козыревой оказалось шокирующей новостью. Обороты в тверском офисе были уже давно гораздо меньше наших, и, когда головной конторе требовались деньги, мы ей легко помогали.
А тут случилось обратное: впервые за четыре года мы позвонили из Москвы не с победными реляциями, а с просьбой о помощи! «Звоните в ЦБ, нужно что-то делать!»
Сергей вел беседы с Нацбанками стран СНГ: мол, у нас все в порядке, не беспокойтесь.
Казначейство продавало все бумаги, что у нас были, либо пыталось под их залог срочно занимать у тех редких банков, где в тот момент еще оставались деньги.
Одним из таких немногих оказался тогда Онэксимбанк.
В тот момент мы впервые стали смотреть на платежки наших «юриков» и решать, какие из них ставить к оплате, а какие задержать на день, а то и на два.