Востоков лениво бродил из комнаты в комнату, тщетно подыскивая себе какое-нибудь занятие. На книжных стендах он не разбойничал: Климович собирал только старые книги, преимущественно приложения к дореволюционным журналам «Вокруг света» и «Родина», а также пятикопеечные выпуски «Ната Пинкертона» и «Пещеры Лехтвейса». Чтение, даже лубочное, не привлекало Востокова. Мучила неизвестность дальнейших судеб: и его самого, и сокровища. Страх перед тем, что затеяли Климович и портье из «Киевской», неведомая цена иконы и недоверие к новому поколению фарцовщиков. Старых он, правда, искал, еще живя в гостинице, но безуспешно: кто «завязал», кто сидит. А здешние что-то тянут, из дому не выпускают, все уголовкой пугают.
За дверью кто-то долго и пронзительно позвонил, Востоков струхнул: не за ним ли? Звонок повторился. Востоков рискнул открыть.
За дверью стоял начавший уже тучнеть человек с обвисшими, как у бульдога, щеками.
— Вы гость, — сказал он Востокову, окинув его острым всепонимающим взглядом. — А где же хозяин?
— Обещал быть в четыре дня. — Востоков отступил, впуская незнакомца.
Тот вынул из жилетного кармана старинные золотые часы с крышкой, открыл ее, сказал вполголоса:
— Сейчас без четверти четыре. Я подожду у него в кабинете.
Востоков, все еще недоумевая, пропустил его по-прежнему молча и остановился у двери.
— Разрешите представиться, — проговорил тот. — Одинцов Лев Михайлович. Антиквар по профессии и коллекционер по склонности. А вы почему не рекомендуетесь?
— Не успел еще. Я Востоков Андрей Серафимович.
Одинцов вдруг почему-то обрадовался.
— Значит, это вы икону принесли? — спросил он.
— Я, — смущенно признался Востоков. — Говорят, что у вас древние иконы высоко ценятся.
— Смотря какие. Высоко, если не подделка.
— Вы антиквар. Значит, и цену знаете. Минуточку, я сейчас покажу ее.
Он выдвинул из-под кровати чемодан, извлек икону без оклада и поставил ее на стул.
Одинцов тщательно оглядел ее, обошел кругом, легонько пощупал — не стираются ли краски — и молча шагнул к Востокову. Потом опять оглянулся, вынул из кармана большую лупу и долго-долго рассматривал стершиеся углы. Пожевал губами и крякнул.
— Тысчонок пять я бы за нее отвалил.
От неожиданности Востоков даже не мог ответить. Язык прилип к небу. А Одинцов тем же ерническим тоном спросил:
— Не слышу ответа, Андрей Серафимович. Так по рукам или нет?
— Я каждый день оцениваю принесенные мне в лавку вещи. Не мальчик. Это что же, розыгрыш по-московски?
Одинцов хохотнул.
— Не ошиблись, уважаемый. Между прочим, остроумно придумано: розыгрыш по-московски! Хотите настоящую цену? Так помножьте пять на три.
Лысый, как говорят рыболовы, бросал подкормку. Покупать для себя он и не собирался. Он пробовал клиента на твердость.
Востоков задумался. Одинцов, как ему показалось, уже не шутил. Неужели так оценивал свое сокровище и отец? Не верится. Значит, надо торговаться, как на базаре.
— Не выйдет, — сказал он мрачно. — Бросовая цена, Лев Михайлович, У нас пока еще нет инфляции.
— Биржи тоже нет, уважаемый. И рубль не падает.
— А вы знаете, сколько за Рублева государство платит? Государство! И за сколько его за границей на аукционах оценивают?
— Так ведь это не Рублев, а подделочка. Древнее подражаньице, согласен. Но все-таки подражаньице. А пятнадцать тысяч — цена немалая. «Волгу» купите.
— Вот и покупайте себе «Волгу», если у вас есть такая возможность, — отрезал Востоков н уложил в чемодан икону.
— Не сторговались? — усмехнулся стоявший у двери Климович. Он уже несколько мин\т стоял так, прислушиваясь к разговору.
— Я ему пятнадцать косых предлагал, а он морду воротит, — нашелся Одинцов.
Пятнадцать косых, подумал Климович. Для комиссионных, нам и десяти процентов мало. Значит, и ему, Климовичу, и Лысому, и корешу из гостиницы выгодней завышать рыночную цену иконы и не настаивать на бросовой. Интересно — какую цену назовет сам Востоков?
Этот же вопрос задал Лысый.
— Тысяч пятьдесят, по крайней мере, — ответил Андрей.
Переглянувшись, все вдруг замолчали. Каждый думал о том же, что и сосед. Во-первых, требуется экспертиза, чтобы гарантировать нужную сумму. Для того, кто сможет снять с текущего счета такую или большую сумму. А тот, кто может дать пятьдесят тысяч, способен раскошелиться и на все шестьдесят., Для комиссионных такой расчет всех троих вполне устраивает. Следовательно, можно согласиться с Андреем и принять его условия. Ведь они ничем не рискуют.
— Вот так, — оборвал молчанку Востоков. Любая пауза пугала и тяготила его. — Вы подумайте пока, а я пойду полежу. Устал что-то… — И улегся беззастенчиво.
Климович и Лысый вышли в другую комнату.
— Зачем ты ко мне притащился? — спросил Климович. — Полгорода на метро ехать. Ведь ты даже, не знал, что Андрей у меня живет.
— Моя удача, — отмахнулся Одинцов. — По крайней мере товар увидел и цену узнал.
— А что молчишь? Цена не нравится?
— Почему? Для комиссионных отличная.
— Если покупатель найдется.
Одинцов ответил не сразу.
— Вот я и думаю о том, что выгодно мне.
Последнее слово он подчеркнул в недружеской интонации. Перед Климовичем сидел не сообщник, а конкурент.
— Не рано ли раскрываетесь, Лев Михайлович? — сказал Климович. — Что ж получается? Свой своего за рублевку продаст.
— А если куплю я, за что вам комиссионные платить? Еще древние римляне говорили: хомо хомини люпус эст. Ты латыни не изучал, так переведу. Человек человеку волк.
— Латыни я действительно не изучал. Но по-русски тоже изреченьице есть: с волками жить — по-волчьи выть. И если двое выходят из игры, банк снимает третий. Я не личность имею в виду, а ведомство.
— Понял. Что ж, и втроем поиграть можно…
— Без экспертизы не поиграешь.
— А если найдется?
— Гайки подкручиваете. У вас таких денег нет. Ни в кармане, ни в сберкассе.
— Но эксперт имеется. И комиссионных не потребует.
Климович задумался. Кого Лысый имеет в виду? Безухова нет в Москве Жук в свалку не полезет. Может быть, Король? Но Корольков после отсидки на даче прячется Если и фарцует, то по-крупному и только наверняка. У Лысого связь с ним есть. Наверняка есть Но возьмется ли он?
— Не возьмется. Слишком запуган, — подумал он вслух.
— Ты о ком? — вздрогнул Одинцов
— О Короле. Вы только о нем и думаете.
— О ком же еще? Фирмач отменный И доскарь к тому же. Если заинтересуется, лучшего эксперта по иконописи даже искать не нужно.
— Есть только одно «но», Лысый… — Климович нарочно прибегнул к кличке, чтобы подчеркнуть их равную профессиональную ценность. II сделал паузу, чтобы проверить, как примет ее Одинцов. Но тот либо не заметил, либо сделал вид, что не слышал. Только спросил недовольно:
— Чего тянешь? Какое «но»?
— А не продаст?
— Этот своих даже за тысячу не продаст.
— А если за пять или десять?
— Надбавка в перепродаже естественна. Хоть для своего, хоть для чужого.
— Я о другом говорю. Если он в перепродаже валютой возьмет…
— Нам-то что? С нами он по-свойски рублями расплатится. И для твоего Андрея рубли у него найдутся. А сам плеть фунты или доллары копит. Не страшно.
Климович опять помолчал. Ему было страшно.
— Рисковое дело, — наконец сказал он. — В сообщники попадем. Не хочется связываться.
— Не бей в колокола раньше обедни. Эксперт по доскам нам все равно требуется.
— Вот мы и получили с вами, Слава, хороший урок от вашей жены, — сказал Сербии, только что проводивший Ирину к ожидавшей у подъезда машине.
— При чем здесь вы, — нахмурился Симонов. — Это я сболтнул…
— Вчера Востокова на Калининском видели, — начал Саблин. — Поел мороженого в кафе. Купил батарейку для карманного фонаря. По-моему, он так просто гулял. Иконы у него по было.
— Я получил указание смотреть за Лысым, — подхватил Симонов. — В три часа он поехал к Лешке Климовичу. Час, должно быть, у него просидел. Потом Востоков ушел на ту прогулку, о которой рассказывал Саблин, а я поехал за Лысым Знали бы вы, куда он помчался!
— Догадываюсь. В Ашукнискую.
— Как вы угадали, товарищ полковник?
— А много ли в Москве крупных фирмачей осталось? Безухов на пляже в Пицунде пузо греет, Корольков на собственной даче отлеживается. Ведь осудили-то его без конфискации имущества. И оба уверяют нас, что «завязали» напрочно. А и ни тому, ни другому не верю.
Саблин воспользовался наступившей паузой.
— Разрешите вопрос, товарищ полковник?
— Пожалуйста.
— Где и как будет произведена развязка операции?
— Думаю, на даче у Короля. Вместе с товаром и с деньгами.
Корольков встретил Лысого на терраске, откуда он командовал Полиной, домработницей, собиравшей ему с грядок доспевшую клубнику. Стоял он в одних тросах в позе штангиста-тяжеловеса, готового поднять рекордный вес.
Саблин воспользовался наступившей паузой.
— Разрешите вопрос, товарищ полковник?
— Пожалуйста.
— Где и как будет произведена развязка операции?
— Думаю, на даче у Короля. Вместе с товаром и с деньгами.
Корольков встретил Лысого на терраске, откуда он командовал Полиной, домработницей, собиравшей ему с грядок доспевшую клубнику. Стоял он в одних тросах в позе штангиста-тяжеловеса, готового поднять рекордный вес.
— Здоровеньки булы! — приветствовал он идущего от калитки Одинцова.
— Ты один? — спросил Одинцов.
— Кроме укротительницы Полины, мы одни в джунглях.
— Есть разговор, — предупредил Одинцов.
— Что ж, отправим Полину на кухню, а сами займемся клубникой. Она ускорит работу мысли.
Он выслушал рассказ Одинцова об иконе, не перебивая и не комментируя, и только, когда тот умолк, спросил:
— Где икона?
— Пока у меня.
Воспользовавшись паузой, Одинцов рассказал о происхождении иконы, как она была пожертвована протоиереем своей сожительнице, как попала в руки Востокову…
— Значит, угрозыск в курсе?
— Там о ней знают, но никто не видал.
— Сколько он хочет?
— Пятьдесят тысяч. В советских ассигнациях.
Корольков усмехнулся, только в усмешливостн уже не было недоверчивости.
— Похоже на правду. Только ты почему-то умолчал о комиссионных… Сколько?
— Процентов двадцать.
— Почему ж так много?
— Потому что я не один.
— Сколько жуликов развелось!
— Хорошо жить всякий хочет.
Корольков внимал серьезно, говорил серьезно, ироническая ухмылочка исчезла.
— К тебе, Лысок, нет претензий. С липой или с каким-нибудь еще дерьмом ко мне не поедешь. Теперь жду с товаром. Кто еще в доле?
— Климович и один его корешок из гостиницы.
— Корешка можешь не привозить. С него и пятисотки достаточно. Климович — жук покрупнее. Его возьми. И вашего попа с иконой.
— Он не поп.
— А мне все равно: я неверующий. В общем, завтра после обеда.
Все приехали почти одновременно. Час в час. Все знали друг друга, знакомиться пришлось только Востокову. А чувствовал он себя неловко, даже страшновато, пожалуй. Апломб его как дождем смыло. Чемоданчик свой он поставил у ног и даже отойти боялся. Нашелся только хозяин. Присмотревшись к Андрею, он первым начал разговорное интермеццо.
— Ну, чаи, товарищи, распивать не будем. У меня для знакомства старое бургундское приготовлено. Импортное.
Востоков молча сел, без единой реплики отпил глоток бургундского, не глядя, подвинул ногой под стул свою «дипломатку», чтобы в любую минуту мог коснуться ее, и не сводил глаз с сидевшего рядом Королькова. Тот, конечно, заметил его маневр, но даже не улыбнулся и только мигнул Одинцову, как бы предостерегая его от грубости.
— А вашу икону поставим на диван. Недалеко и всем видно, — сказал он.
Но когда свет из двух окон охватил икону, Корольков помрачнел и щеки его еще более опустились. Он вышел из-за стола, почти бесшумно, на цыпочках обошел ее, подошел ближе, снова отошел.
— «Нерукотворный Спас», — прошептал он.
— Почему нерукотворный? — спросил Климович.
— Не сотворенный руками, а чудом запечатленный. Так, по крайней мере, утверждает легенда.
Помолчали, выжидая, что еще скажет Король. Он, все не отрываясь, смотрел на икону. Одинцов не выдержал.
— Что скажешь? — взорвался он. — Ждем твоего заключения, мастер.
— Не Рублев. Слишком резкая контрастность. И нет рублевских высветленных тонов. Больше похожа на феофановскую школу. Хотя и не подлинник… Скорее смесь Рублева и Грека. Подражание византийской палитре. На какой сумме настаиваете?
Андрей опустил глаза, заметил бургундское и выпил.
— Позавчера просил пятьдесят, — сказал он. — Но цены растут.
— На сколько же они выросли? — На двадцать пять минимум.
— Столько вам за эту мазню никто не даст.
— Наши не дадут. Но можно найти подходящего клиента.
— Иностранца? Так у нас с ними контакта нет. И вам его не рекомендую. По исправительной колонии скучаете?
— Поставлю условие: не валютой.
— Кому вы будете ставить условия? Если не возьму я, вы никого не найдете. И учтите. Вам еще придется выплатить двадцать процентов комиссионных.
— Кому?
Корольков показал на соседей.
— Вот им. Полагаю, что они не из любви к вам покупателя подыскивали.
— С какой стати я буду с ними делиться?
— Заставят.
Андрей все еще держал икону в руках, Положил на стол. Задумался.
— Хорошо, — сказал он. — Комиссионные вы сами им выплатите.
— Ладно. Мы не на рынке.
Корольков, даже не взглянув на икону, положил ее в правый ящик стола. В последний раз блеснул солнечный лик Христа. На фоне всеобщего молчания открыл ящик, полный пятидесятирублевых купюр.
— Считайте.
Андрею было неловко считать у всех на глазах банковские тысячные упаковки, А Корольков, усмешливо наблюдая за ним, добавил:
— Без ошибки. Вчера ровно пятьдесят с текущего счета снял. Ваш «атташе-кейс» не запирается? Так заприте.
Не отвечая, Востоков сложил все банковские упаковки в свою «дипломатку», застегнул ее и встал из-за стола.
— Я ваш «Москвич» возьму. Оставлю у подъезда. А вы с Климовичем доберетесь.
И ни с кем не простившись, вышел.
— Сколько ты в действительности снял с текущего счета? — спросил Одинцов у Королькова.
— Шестьдесят. Десятку для вас. Делитесь дома. И без скандалов…
— Удвоишь при перепродаже? — спросил Одинцов.
— Мое дело. В чужом кармане выручку не подсчитывай.
…На терраске их ждали три С: Сербии, Саблин, Симонов.
— К машине, граждане. Вы, Король, не забудьте икону. А Востоков отдельно поедет. В одиночестве…
— На этом и разрешите закончить, товарищ генерал, — заключил Сербии. — Все версии отработаны. Спекулянты задержаны. А икону пока возьмет Саблин. Она еще нужна ему.
— Хорошо поработал?
— Отлично.
— А не будете возражать, если мы отзовем его к нам из области?
— Буду рад.
— Одна помеха, товарищ генерал, — сказал Саблин. — Разрешите?
— Слушаю.
— Во-первых, Князев меня не отпустит, а во-вторых, мне грустно уходить от подполковника.
— Здесь у вас будет уже полковник. И если Князев вас ценит, он не будет мешать вам расти. А пока — возвращайтесь домой, доводите дело до конца. Успеха вам.
Князев вышел из-за стола. Прошелся по кабинету, обнял Саблина за плечи.
— С приездом.
— Спасибо. Как тут без меня?
— Вчера сознался Михеев,
Это была удача, которая меняла исход всего дела: теперь Востокову трудно будет устоять.
— Сопротивлялся?
— Не очень. Как узнал, что сокровище у нас, что это не золото и драгоценности, а всего-навсего иконка, так веришь ли, заплакал. Это, по-моему, и сыграло главную роль. А потом признался во всем.
— Значит, с очной ставки и начнем…
Катерина уже не плакала, просто терла сухим кулаком по воспаленным от слез и бессонницы глазам и не могла отвести их от мужа. Тот уже успокоился. Саблин внимательно следил за Востоковым. Тот сидел хмурый, безмолвный, поджав тонкие, злые губы. На что он надеется, взвешивал его судебные шансы Саблин. Даже если бы не существовало признания Михеева, приговор Востокову уже вынес бы сам Прохор из Городца. Ведь не торгуясь и не раздумывая, снял Корольков шестьдесят тысяч рублей со своего текущего счета. Он просто знал, что играет наверняка.
Что еще есть против Востокова? Слова свидетельницы, слышавшей разговор о сокровище. Показания Лысого, кому сгоряча открылся Андрей. Лысый станет топить всех: ох, как не хочет он быть замаранным в перепродаже краденых ценностей!.. Сейчас у москвичей уже лежит акт экспертизы: цены «Спасу» нет, Третьяковка подтвердила.
Нет, есть цена, думал Саблин, и высокая: увидят работу Прохора из Городца люди, займет она свое законное место в экспозиции.
Два узла на белом полотенце…
Саблин усмехнулся: два узла в деле. Один — сама икона. Другой — Востоков. Распутаны они, хотя и вязали их накрепко.
Владимир МАЛОВ ФОРПОСТ
Фантастический рассказЛицо у Степанова было несколько виноватым, и это выражение мало вязалось с его мощной фигурой, сгорбившейся за столом. Маккиш стоял напротив и старался догадаться, что это может значить.
— От положенной недели отдыха мне следует отказаться? — наконец спросил он.
Степанов шумно вздохнул и задвигался за столом.
— Ты говори, не стесняйся, — сказал Маккиш. — Ведь я угадал?
— Угадал, — хмуро ответил Степанов. — И если я буду говорить об этом с тобой, значит, потому только, что здесь нужен именно ты.
Маккиш пожал плечами и сел в тяжелое, массивное кресло, которое казалось совсем неуместной вещью в таком месте, как каюта звездолета, но командир любил старину.