– Но я ведь, кажется, тоже читал эту газету…
– Не расстраивайся, Фрэнк, и я ее читал, – Вадим Петрович развел руками. —
И вы, Григорий Матвеевич, и, кажется, Николай Миронович!
– Мы все читали, а точнее, держали в руках газету, – подытожил Катаев. – И каждый искал в ней что-то для себя.
– Всеобщая невнимательность, господа, может привести к конфузу. В любом случае я лично снимаю перед самой внимательной читательницей шляпу. – И Вадим Петрович грациозно помахал головным убором перед Элен. – Но теперь расскажите, эта рыбка действительно так вкусна, что мы должны лезть ради нее в холодную воду?
– Гурманы считают эту рыбку царской.
Среди вас есть гурманы? Молчите… ну, значит вы все любите тугуна! Даешь сибирский деликатес!
– Я предлагаю ночевать в лодках, не будем тратить времени на обустройство лагеря, – предложил Катаев. – С утра двинемся дальше. Мы со Степаном идем за тугуном. Кто пожелает, присоединяйтесь.
…Удивительно быстро человек обживает пространство. И нужно-то совсем немного общее дело, общение, тепло… Еще минуту назад на этом безымянном берегу было тихо, ничто не нарушало его тишину. А вот уже и голоса, и потрескивание костра, над которым тунгус мастерски в мгновение ока приспособил чайник и котелок, и ухающие удары топора, и стук разлетающихся полешек…
При всем шуме первых суматошных часов привала, каждый занимался своим делом. Так бывает, когда начинаешь ощущать себя неотъемлемой частью дружного отряда первопроходцев, которые идут навстречу неизвестности с добрыми намерениями и светлой мечтой. Но присмотритесь внимательно, понаблюдайте, и вы, как художник, заметите штрихи к этой бивуачной картине: то один путешественник, то другой на мгновение «терял» улыбку и веселость. И появлялась если не растерянность или тревога, то хотя бы оттенок печали или волнения. У всех осталась своя жизнь за порогами Ангары, за сотнями верст дорог, за таежными хребтами. Да! У каждого из наших путешественников было по чему скучать. Но все они находили в себе силу и мечтать, а это, как известно, лучшее лекарство, если каждый день начинается и кончается неизвестностью.
«Бредить» – то есть ходить с бреднем – что в Ангаре, что в Енисее, пусть даже в теплую летнюю пору, занятие малоприятное. Так холодны сибирские реки, что долго в них не пробыть, хотя вода на мелководье и вправду терпима и позволяет заводить бредешок без «стука в зубах». На пятый или шестой заход тугуна набрали с лихвой, а попутно прибрали еще и щуренка, несколько окуньков и прочую соровую живность.
Пока готовился обед, Черчилль решил прогуляться по берегу Енисея. Американец шел по гальке вдоль кромки воды безо всякой цели. Ему хотелось побыть одному. Речная волна бежала рядом, словно старалась чистотой своей воды приукрасить береговой каменный пояс перед вышагивающим Черчиллем. Ведь всем хорошо известно, что ничем не примечательная галька после накатившей воды блестит и сверкает.
Но Черчилль был далек от любований и размышлений. Он грустно брел и машинально поднимал мокрые камешки, которые, как ему казалось, красивее остальных.
– Хороший сувенир. Они будут напоминать мне об этом путешествии.
Из каждой поездки он, как и тысячи других странствующих, привозил что-нибудь, что возвращало к приятным воспоминаниям.
Один, другой, третий, четвертый камушек… Сколько времени Черчилль «прогулял», он сказать не мог. Но лагерь остался далеко позади, а вскоре и вовсе исчез из виду. Береговая кромка уткнулась в большой скалистый выступ, и американец повернул обратно. Карманы его были забиты «находками»…
– Фрэнк, мы тебя потеряли, – автомобилист помешивал котелок с ухой из тугуна. – Но ты как всегда вовремя, деликатесная уха почти готова.
А что у тебя в карманах?
– Изучал местность и собирал камешки на сувениры. Что еще можно взять отсюда для воспоминательных минут? Вернусь в Америку и устрою у себя на столе миниатюрный сад камней. Слыхал про такой?
– Слыхал. Чисто японское изобретение.
– Григорий Матвеевич, а вы слыхали?
– Мне посчастливилось видеть настоящие сады камней. Это японское изобретение исключительно красивое зрелище, настоящее произведение искусств. Вы не поверите, но, попав в него, испытываешь какое-то необыкновенное умиротворение. Камень завораживает, расслабляет.
– …Хватит, хватит, хватит ваших умных речей, – запричитал Вадим Петрович. – До чего же вы любите поговорить. Ты лучше покажи нам свои находки. Зачем было уходить так далеко, когда этой гальки полно вокруг.
Черчилль пожал плечами и стал вынимать из карманов понравившиеся ему камешки. Их было много, образовалась горка.
И вот тут уже пришла пора удивляться американцу. Вадим Петрович, наклоняясь над «уловом», вдруг упал на колени, потом побежал к лодке и вскоре вернулся с увеличительным стеклом. Он опять припал к камешкам, осторожно разглядывал их на свет, разглядывал через увеличительное стекло, тер о траву и снова разглядывал.
Яковлев что-то тихо бормотал, то пожимая плечами, то хмуря брови, то искоса взглядывая на Черчилля. А когда автомобилист издал истошный вопль, все поняли – случилось что-то из ряда вон выходящее. Вадим Петрович, не вставая с колен, посмотрел на Черчилля так, как смотрят верующие на своего пастыря во время проповеди.
– Черчилль! Друг мой, но это же большие деньги. Я не знаю, как, но ты умудрился собрать эту гору самоцветов. Непостижимо! Вероятно, тут, под нами, просто подземные кладовые. Просто непостижимо!
На зычный голос Вадима Петровича сбежались все. Даже Дженкоуль и Никола, которые тащили здоровенную лесину для ночного костра, бросили ношу и кинулись в лагерь. Уж не беда ли случилась?! Сам же Черчилль, опешивший от наскока Вадима Петровича, отскочил назад.
– Что случилось, чего вы орете как ошпаренный?! Это всего лишь камни с реки! Если их нельзя брать или они вредоносны, я оставляю их здесь!
– Чего я ору?! А вы хотели бы, чтоб я молчал, глядя на эти, как вы заявляете, камни с реки?! Мне кое-что известно о минералогии! Черчилль, ты самым непостижимым образом набрал гору самоцветов. Нет, я знаю, и об этом говорят ученые мужи – здешние места хранят драгоценные камни и полудрагоценные. Но как ты умудрился за несколько часов собрать такую коллекцию! У знатоков на это уходят десятилетия! Вот смотри: это халцедон, вот сердолик, это аметист. – Вадим Петрович пальцем «отщелкивал» от каменной горки то один, то другой камешек. – Далее аквамарин, оникс не в счет. А это нефрит, поразительной чистоты, погляди, какой темно-бархатистый цвет. Вот исландский шпат. Господи, а вот, вот на первый взгляд обыкновенный камень, но у него две желтые прожилочки, ну, вот смотри, американская твоя башка! Это не слюда, не мусковит какой-нибудь. Это золотые жилки! Слышишь, Америка! Это золото под ногами! Подошедший Катаев тоже наклонился к каменной куче. Не забудьте упомянуть турмалин и хризолит.
– Турмалин и хризолит! – Черчилль был явно обескуражен. – Я просто собирал красивые камушки для домашней коллекции. А здесь такое богатство…
Элен, Элен! Слышите, тут можно построить добывающую фабрику и рудник! Господа, господа, мы можем все разбогатеть. Зачем так торопиться, давайте поживем на берегу несколько дней.
Какой прекрасный пейзаж, какой чудный тугун! Все посмотрим, все опишем, застолбим участок? А?.. Нет?.. Ну, давайте хотя бы насобираем мешок этих самоцветов! Это же вклад в наше будущее!
– И пойдем с улыбкой на дно! Господи, американская твоя душа. Ну как мы этот мешок, а зная тебя, два мешка, потащим?
– Три, – не удержалась Элен.
– Да, верно. Три мешка потащим с собой. – Вадим Петрович обнял приятеля. – Фрэнк, давай поступим по-другому. Сохраним все это в тайне. Отправимся дальше в путь налегке, а в дороге поразмышляем над твоим предложением о фабрике и руднике. Видишь, тут никого нет! Никто не узнает о твоей находке.
Фрэнк явно был разочарован. Еще никогда он не был так близко к большому состоянию, и никогда еще мечты о нем так явно не растворялись по мере продолжения разговора.
– Ладно, ладно, я все понял. Не нужно уговаривать меня. Вы думаете, я алчный и жадный иностранец. Нет, я просто представил себе… Эх, Элен, Элен. Сколько чудесных путешествий можно было бы совершить на эти камушки, сколько машин построить, наконец!.. Ладно, хорошо, отлично. Сохраним все в тайне. Вы тут отдыхайте, а я еще немного похожу по бережку. Надеюсь, эти находки я могу забрать с собой? А вдруг я найду алмаз? Тогда вам не отказаться! – И Черчилль засеменил к «самоцветному» берегу….
Разумеется, весь лагерь только и говорил о находках Черчилля. Еще бы, не каждому выпадает такая удача, и не каждый день ты становишься свидетелем самого настоящего геологического открытия. И если бы мог, Никола в ту же минуту бросился бы к реке. Отвязал бы лодку и был таков. Вот оно, богатство, о нем кричал этот заполошный иностранец, и все остальные, в том числе и серьезный, молчаливый Катаев, были убеждены в том, что богатство под ногами.
Барбуда был бы рад услышать такое важное известие о речных самоцветах. Да за пару недель они с мужиками перепашут весь этот берег до холмов и отрогов.
Если уж здесь, на обычном берегу, самоцветы валяются под ногами, то какие несметные богатства скрываются под землей…
Вечерело. Путешественники собрались к костру, чтобы наконец попробовать деликатесную рыбешку. Вернулся в лагерь и Черчилль.
– А тугунчик и вправду недурен, – приговаривал Вадим Петрович, поглощая уху. – Жаль, что ее нельзя заготовить впрок. Молодцы журналисты. Не обманули.
– Вадим Петрович, не надоела тебе рыбешка?
– Фрэнк, камешками в тайге сыт не будешь, – захохотал автомобилист. – Кстати, нашел ли ты что-то новенькое для своей коллекции? Я видел, ты притащил в лагерь целый мешок. Давай, показывай, нехорошо от друзей скрывать такие находки.
Может быть, у тебя полна сума алмазов!
Фрэнк неохотно пошел к лодке и приволок, согнувшись, как бурлак, большой мешок камней.
Он стал аккуратно выкладывать находки у костра.
Первым, разумеется, захохотал Яковлев, разбиравшийся в минералогии. Остальные крепились, но вскоре все у костра смеялись так заразительно и искренне, что даже Дженкоуль и Никола, которые улыбались мало, не удержались от улыбок. И только сам Черчилль не мог понять, в чем причина этого гомерического хохота.
– Ой, держите меня, и вот благодаря этому мы могли бы пойти на дно Енисея. Вы представляете, сколько лишних килограммов мы чуть не взяли на борт. – Яковлев тыкал в кучу камней пальцем и продолжал хохотать.
– Фрэнк, Фрэнк, я погибаю, но это же самая обыкновенная галька!
– Да, но это наша енисейская галька, – поддакивал Яковлеву Катаев. – Такой во всей Америке днем с огнем не сыскать.
– А что, представьте себе: прийти на благотворительный бал в Нью-Йорке в колье и серьгах из енисейской гальки! Представляете, огромный зал для приемов и объявляют: «Элен Гладсон и Фрэнк Черчилль!». Вхожу я, а на шее такая роскошь, а рядом первооткрыватель чудесного булыжника…
Черчилль только вздыхал и уныло поглядывал на свои новые находки. Но когда все наконец успокоились и, забыв о неудаче Фрэнка, переключились на другую тему, он незаметно взял несколько камней и убрал в карман брюк. На всякий случай! Ошибаются все.
Сосновые полешки потрескивали и выбрасывали в темноту снопы искр. В этот момент даже непроглядная чернота неба оживала, искры будто бы прибавлялись к мерцающим звездам. Путешественникам казалось, что сидят они под волшебным куполом из горящих точек.
– Интересно, а как появилась Ангара? – спросил Степан.
– А этого точно никто не знает, сынок.
К Степану и Катаеву подсел Сидоров.
– Это как так? Никто не знает, как появилась такая большая река?
– Гипотез и предположений хоть отбавляй. Ну вот, к примеру, один ученый муж доказывает, что когда-то давным-давно Байкал был бессточной котловиной. Он доказывает, что в древнее время такой, какой мы ее видим сейчас, Ангары просто не было. Истоки прапра-Ангары лежали где-то на северо-западе от Балаганска! Но самое интересное, что она впадала в Байкал, а не вытекала из него! А вот Верхняя Тунгуска, она же Подкаменная, уже была и впадала в Енисей… А затем природные стихии – землетрясения и вулканические подвижки – размыли водораздел между Ангарой и Подкаменной, и в конце концов древняя Ангара захватила верховья Тунгуски. По другой версии, возникла Ангара от того, что в самом Байкале воды стало слишком много и она, прорвав горную преграду, пошла в Енисей по уже существующей протоке. Байкальская вода расширила себе путь, и появилась новая могучая река Ангара.
– Откуда у вас, приказчика, такие познания?! Не обижайтесь, ради Бога, я искренне восхищаюсь вашей эрудицией.
Элен внимательно слушала рассказ Катаева.
– Дорогая Элен, я, как и вы, читаю газеты, – рассмеялся Катаев. – Ну а если серьезно, то все это итог самообразования. Учусь, знаете, везде, где только можно. Книги, книги, книги – вот источник всех фактов и рассуждений. В Енисейске, в Иркутске, Томске – где только не жил, можете мне поверить, каждый день событие: научные лекции профессоров, путешественники рассказывают о своих поездках, имеются серьезные научные общества, музеи. Великая сила просвещения, знаете ли. Когда-нибудь, Элен, я покажу вам нашу домашнюю библиотеку. В ней книги, выписанные со всего света. А уж местные-то издатели дарят свои произведения.
Вот вы удивляетесь, я и сам порой удивляюсь, какими странными путями мы идем к знаниям. Наша экспедиция, если разобраться, чистая авантюра. Никто на Подкаменную не забредал, не изучал серьезно. Сумеем добыть новые факты – будет польза, не сумеем – пустая поездка.
– Будет, будет вам, – растроганный Вадим Петрович приобнял Катаева. – Вон Черчилль уже великую пользу здешним местам принес: полберега Енисея от гальки очистил. Напишу-ка я об этом прелюбопытнейшем факте в газету. Вот только бы международного скандала не случилось. Скажут, что мы его заставили бесполезную работу делать. Да, Фрэнк?
Фрэнк фыркнул:
– Но и самоцветы, кажется, тоже здесь!
– А то, полные карманы! Ты, Фрэнк, давай, не затягивай. Как приедешь в Америку, вези сюда своих компаньонов, будем добывать самоцветы и галечку.
– Ой, как смешно, как смешно! Я бы и галечник продал. Не сомневайся. Нет вы посмотрите, какой он красивый, округлый, разноцветный! А как блестит в воде! А представьте, что им выкладывается дно, интерьеры квартир и магазинов, бассейнов! А? Немножко рекламы – и камешки пойдут на ура! Это тебе не руль «Зяблика» крутить. Реклама – это тоже двигатель! Она не то что колеса крутит, она мир толкает к движению.
– Господа, вам осталось только выйти на ринг, – Элен строго посмотрела на спорщиков. – Ваша пикировка заставляет меня думать, что вы просто не знаете, чем себя занять. И кстати, Вадим Петрович, я, кажется, готова вложиться в галечное дело.
Мне идея Черчилля не кажется такой уж странной. Мы еще выясним, нельзя ли использовать здешний камень в строительстве. А цемент? Разве в цемент не добавляют различного рода… э-э-э…
Ну вот забыла! Кто поможет?
– Щебень, дробленный камень, – подсказал Сидоров.
– Ну вот, я же говорила, дело не такое уж и пропащее.
– Элен права, извини, Фрэнк, это из-за отсутствия «Зяблика». Сейчас бы порулить с часок, и нервная энергия перешла бы в физическую.
Катаев потер руки.
– Ну, вот и славно, международный конфликт исчерпан. А вы, Фрэнк, не сильно расстраивайтесь.
Ваша ошибка хотя бы не разорила вас. Помните ли, друзья, те береговые участки Ангары ниже Кежмы с неестественными для равнинного берега холмиками-возвышенностями? Кто-то из вас предположил тогда, что золотодобытчики забивали там шурфы. Очень близко к истине, земляные работы действительно вели, но не старатели, а первопроходцы. В каждой ватаге был хотя бы один, жаждущий быстрого обогащения.
Везде тогда чудилось золото или серебро. Когда русские пришли на Ангару, они встретились с бурятами. А у тех вся конская сбруя из серебра, седла в серебре, стремена искусными мастерами из серебра сработаны, на одежде что у мужчин, что у женщин серебряные вставки. И решили тогда наши мужики, что там, где буряты кочевали, серебра полно. Перекопали да просеяли все вокруг, но ничего не нашли. Да и откуда ему, серебру, взяться у реки Ангары.
– А сбруя? А одежда?
– Серебро, Фрэнк, из Монголии брали. Впрочем, чудеса случаются. Вот вы самым непостижимым образом на одном месте столько самоцветов и поделочных минералов отыскали.
…Во мраке ночи тайга чернела неприступной сплошной стеной. Было тихо-тихо, но хорошо слышался прибой. И только яркий и жаркий костер, который разговаривал на языке огня, мог поспорить в этой тишине с говорливой водой. Снопы искр на мгновение расширяли видимое пространство, тени у костра словно начинали двигаться, жить своей, отдельной жизнью.
Путешественники молча смотрели на огонь, и каждый думал о своем.
– Дженкоуль, а, Дженкоуль, расскажи сказку, – попросил Степан.
Все враз встрепенулись и стали в один голос выпрашивать у проводника-тунгуса какую-нибудь историю.
– Такую мне сказку в детстве напевала бабушка… Раньше далеко на юге Енисея жили кето.
Все у них было из того, что нужно лесным людям. Но вот однажды пришли из пустыни великаны-людоеды. Совсем худые люди-великаны.
Не стало кето жизни. Долго думали они, как спастись от беды. Кинулись к лодкам. Легли на дно, и понес их дедушка Енисей прочь от родных мест. Вот стали они уплывать от страшных великанов. Но злой человек всегда что-нибудь за пазухой держит. Великаны воды боялись, плавать не умели, но плохие всегда хитрят. Стали они хитрить. Забежали великаны вперед. Собрали все горы вокруг, сложили крепкую стенку и бросили на Енисей. Стена была крепкая, и как река ни старалась, не могла пробить ее. Раздался Енисей вширь. Охотники плачут, женщины плачут, детки плачут. Получается, снова беда у кето.