Я посмотрел вокруг и увидел кучу листьев рядом с обелиском.
Сверху кучи лежало кое-что, что было мне хорошо знакомо - крышка от жестяной коробки из-под леденцов-монпансье. Я взял ее в руки и рассмотрел. Да, действительно, та самая крышка, моя. Хотя, близнецы у моей крышки, несмотря на то, что она - раритет, наверняка существовали. Найдя палку, я разворошил листья. Под кучей был тайник
- врытый в землю сундучок с крышкой. И крышка и стенки сундучка снаружи были обиты рубероидом, замка не было. Я откинул крышку и не поверил своим глазам - на дне сундучка лежал мой "Panasonic", а под его ручку был просунут лист бумаги, вырванный из тетрадки в клетку и сложенный в несколько раз повдоль. На листе было написано неуверенным детским почерком: "Сергею Владимировичу".
Я развернул адресованное мне письмо.
/Дядя Сережа//!// - /было написано в нем.
/Это я.///
/Изв//и//ни//,// не уд//е//ржался//,// взял// эту чахотку//.//
Хотел взять тольк//о// жратву.// Без ничего уйти не мог. А то меня
(густо зачеркнуто) н//а//кажет (еще более густо зачеркнуто) старшой.///
/Радиолу починил. Я умею. Там делов-то было (зачеркнуто) еру//н//да. И батарейки поменял. Теперь она работает. Може//шь// польз//о//ваться./
/Не поминай лихом. Михаил./
Ниже приписано:
/Если вдруг реши//шь// меня искать, не трать время. //Всю жратву, которую я у тебя украл уже съели и высрали, а радиолу я вернул. /
/Здесь я больше не появлюсь. //Курок я сделал новый в другом месте./
Я включил "Panasonic", он и, правда, работал. Потом перечитал
Мишкино письмо еще раз. Если не принимать в расчет детскую постановку фраз и несколько ненормативных словечек, в целом письмо было написано грамотно - со знаками препинания и без орфографических ошибок.
*21.*
Я всегда считал себя самодостаточным человеком, не нуждающимся ни в чьем совете и ни в чьей помощи. Более того - обратиться к кому-либо с вопросом было для меня равносильно унижению. Я думал, что я все знаю о жизни и об ее бюрократически-ведомственных лабиринтах. Куда и к кому нужно обращаться, для того, чтобы кто-то, на основании чего-то (чего?) начал поиски человека? Кто должен этим заниматься? Милиция? Что требуется от меня? Заявление? Но кто я такой, и примут ли у меня это заявление? Да и станет ли милиция заниматься поисками пацана, про которого известно лишь то, что ему шестнадцать лет и что зовут его Михаилом? Даже фамилия неизвестна.
Нет, не станет милиция искать Мишку. В стране тысячи, а может быть и сотни тысяч беспризорников, которых и имена-то неизвестны.
Чем больше я думал на эту тему, тем больше осознавал, что я не имею никакого представления, что делать? Ясно, в милиции меня даже слушать не станут, лучше туда и не соваться. Искать самому? Где? И как? Целыми днями торчать на кладбище? Но Мишка ясно написал, что
"курок" он сделал в другом месте, и не факт, что этот "курок" на кладбище. (Я знал, что такое "курок", это тайник). Была вероятность, что Мишка будет продолжать свои набеги на дачные участки. Но пока я буду его выслеживать на территории садоводческого общества, насчитывающего более двух тысяч участков, появятся Олеговы друзья-казаки с нагайками и ружьями, заряженными солью и тогда уж точно банда, к которой прибился Мишка переключится на другое общество. И тогда - ищи, свищи. Хотя…, и так - ищи, свищи.
Вечером раздался звонок в дверь. Гостей я не ждал. Кроме попрошаек-беженцев, погорельцев, адвентистов седьмого дня и коммивояжеров, предлагающих за малую цену совершенно не нужный мне товар в мою дверь звонить было некому.
На пороге стояла Анна.
- Здравствуй, Сереженька. А я смотрю - у тебя окна горят. Что рано приехал? Не жала.
- И правильно делала, - по обыкновению, грубовато, чтобы остудить
Анютин пыл, сказал я
И вдруг меня осенила мысль. Я вспомнил, что у Анны был или есть брат. Старший или младший? Какая разница? Был бы жив сейчас. Он работал (или работает) в органах, вот только не помню в каких.
Ощутив себя лживым подонком, я склонил голову набок и вкрадчиво спросил:
- Чашку чаю выпьешь?
Спросил и увидел, как вспыхнули радостью ее глаза.
- Выпью, - быстрее, чем я успел закончить вопрос, согласилась
Анна. - С удовольствием выпью! - и захлопотала: - Может, пирожков принести? Только они холодные, я к обеду пекла. Или по-скоренькому блинов напечь?
Она смотрела на меня чуть ли не с мольбой.
- Принеси, - скупо улыбнулся я, заставил себя улыбнуться, став самому себе еще более противным, - пирожки. Мы их в микроволновке разогреем.
- Я с ливером пирожков напекла. Да много…
Мы сидели на кухне, пили свежезаваренный мною чай, ели Анютины пирожки и разговаривали о разном - в основном о том, что наросло у меня в огороде и о том, какие сложности возникают у человека, занимающегося разведением винограда в суровых климатических условиях
Сибири. Разговор был мне скучен, но я подробно рассказывал Анне о том, как планирую укрывать виноград на зиму, и думал над тем, как бы удачней и плавней перейти к цели своего приглашения и завести разговор о ее брате. Этот момент никак не мог наступить. Окончив один рассказ, я замолкал, но через некоторое время Анна, которая тоже не знала, как себя со мной вести, спрашивала меня о чем-то еще, и я снова мучительно соображал о переходе к главному, рассказывая о неинтересном и скучном и поглощая ее пирожки.
А пирожки были у Анны удивительно вкусные. И маленькие - на один жевок. Я не пробовал Анютиных пирожков со времен, когда была жива
Зоинька. Анна бывала у нас. Часто. И с пирожками и с блинами. И вдруг я подумал, что в последний раз Анна была в моей квартире ровно столько же времени, сколько я не ел ее пирожков. Ведь в день вылета моей семьи в Иркутск Анна приходила к нам попрощаться и приносила целый тазик пирожков. Большую часть Зоя взяла в дорогу (от Иркутска надо было еще на поезде до места, где жили Светланины родители добираться), немного я оставил себе. Съел их в тот же вечер… Да,
Анна не была в моем доме десять лет. Если конечно не считать того случая, когда она, руководя мужиками-соседями, ломающими мою дверь, вместе с ними ворвалась в мою ванну, наверное, помогала мужикам вытаскивать меня оттуда, вызывала по телефону скорую… А потом, выйдя из больницы я даже не поблагодарил Анну за то, что она спасла мою никчемную жизнь. Напротив, я был зол на нее за это. Сначала, а потом…, потом мне стало все равно.
- Тебе бы не мешало ремонт сделать, Сереженька, - сказала вдруг
Анна, после очередной заминки в разговоре, скептически разглядывая потемневшие потолочные углы моей кухни и пятно над плитой.
- Да-а-а, - я неопределенно пожал плечами.
- А что? Давай? Я тебе помогу, - живо предложила она. - Белить и обои клеить я умею. И не только. Я много, чего умею, меня жизнь многому научила…
- В другой раз, ладно? В другой раз поговорим об этом. А сейчас…, - я замолчал. Мне показалось неудобным переходить к обсуждению своего вопроса. Анна все поймет. Поймет истинную причину моего внезапного к ней расположения и приглашения к чаепитию. -
Сейчас… Прости, что-то я устал сегодня.
- Умаялся на огороде? - усмехнулась Анна, с укором посмотрев мне в глаза.
- Устал, - я не сумел выдержать ее взгляда и опустил их на тарелку с последним из принесенных Анной пирожком, одиноко лежащим на ней посредине.
- Что ж, отдыхай. - Анна явно обиделась. По-моему она хотела остаться.
Я проводил ее до двери, проклиная себя за свою деликатность.
Чертова деликатность! Говоришь прямо - плохо. Начинаешь деликатничать - еще хуже получается. Я не решил своего вопроса, но вообще отказаться от своей идеи я не мог. Поэтому следующим утром я стоял у Анютиной двери и нажимал на кнопку ее звонка.
- Отдохнул, Сереженька? - приторным голосом и с издевкой пропела
Анна. - Восстановил силы?
- Ань, у меня дело к тебе, - без предисловий начал я, со вчерашней деликатностью и нерешительностью было покончено. -
Серьезное дело. Мне помощь требуется. Квалифицированная.
- Ну, если моя квалификация тебя устроит, - прыснула Анна, - я не против. - И посерьезнела, увидав решительность в моем лице. - Вот таким, как сегодня, ты мне нравишься. Заходи. Помогу, чем могу.
Я шагнул вслед за Анной через порог.
- …А то мямлишь что-то, - говорила она, не оборачиваясь, идя из прихожей в комнату; у Анны была однокомнатная квартира. - Хочешь сказать, а не решаешься. Я вчера сразу поняла - проблемы у тебя.
Иначе не предложил бы чайку погонять. - Она повернулась: - Я понятливая, Сереженька. И терпеливая…Проходи, садись на диван.
Или в кресло. Куда хочешь.
Я сел в кресло и осмотрелся. У Анны я никогда не бывал. Она была
Зонькиной подругой, не моей, даже не нашей общей.
Анина единственная комната сверкала чистотой и обволакивала уютом. Небольшой портрет Николая, Аниного мужа, умершего от инфаркта лет семь или восемь назад висел на стене. Анна перехватила мой взгляд, сказала:
Анина единственная комната сверкала чистотой и обволакивала уютом. Небольшой портрет Николая, Аниного мужа, умершего от инфаркта лет семь или восемь назад висел на стене. Анна перехватила мой взгляд, сказала:
- Я тоже помню Коленьку, как ты свою Зою. Помню. И всегда буду помнить… Так что у тебя за проблемы? - перешла она к делу. -
Какого рода помощь тебе нужна?
- Понимаешь… - Я задумался, не зная с чего начать.
- А давай-ка, Сережа, рассказывай мне все. С самого начала. -
Анюта была умной женщиной, она верно угадала причину моей заминки. -
С самого начала всегда проще начинать рассказ о своих проблемах. И картина тогда получается полной, и не надо ни к чему возвращаться.
- С начала?.. Ну, что ж… В четверг, после того, как мы с тобой встретились на лестничной площадке, я тогда уезжал на дачу…
Я рассказал Анне все - о своей первой встрече с Мишкой на кладбище, о дачных расхитителях цветных металлов, о косом Васе, стреляющем по детям из ружья и ставящим на них капканы. Рассказал о том, как освободил пацана, и как тот в благодарность украл все мои продукты. Об отремонтированной радиомагнитоле. Даже про сон свой, кошмарный и, как мне показалось - вещий - рассказал.
- …Если я не разыщу его, пропадет парень. А парень-то хороший.
Ведь вернул мне мой старый "Panasonic", да еще и отремонтировал.
Вытаскивать его надо из банды. Пропадет парень. Родителей нет у него, а если есть, то пьянчужки какие-нибудь. Пошел по кривой дорожке. "Старшой" у него какой-то. Бьет его, наверное, воровать заставляет. Он, Мишка этот, ему шестнадцать всего, а он уже курит.
Да и выпивает, небось. Глядишь, и на иглу сядет. Рано или поздно сядет. Пропадет паренек. Жизнь свою, не начавшуюся сломает…
Анна слушала мой рассказ и глядела на меня широко открытыми от изумления глазами.
- А ведь ты вернулся, Сережа, - сказала она. - У меня не получилось, а этот мальчишка смог.
- Что? - не понял я. - Вернулся? А-а! Да не в этом дело. Пацана спасать надо. А потом… разберусь в себе.
- Разберешься… Но почему ты решил, что я могу тебе в чем-то помочь? Я ведь женщина, и не молодая к тому же…
- Я помню, у тебя брат… Он жив?
- Брат? Который? У меня двое братьев. Оба живы. Правда, Леше уже восьмой десяток, он на Байкале живет, в Дудинке. А! Я поняла. Ты о
Гоше. Ну, конечно! Только он тоже уже от дел отошел совсем. В отставке, и уже давно. У меня ведь оба брата - старшие. Кстати сказать, с Гошей вы одногодки.
- Он в милиции работал?
- В прокуратуре. Следователем. Когда перестройка эта дурацкая случилась, в прокуратуре такая кутерьма началась! Новые пришли, старикам - пинком под зад. В общем-то, Гоша и стариком-то тогда еще не был, но все равно - из старой гвардии. Одним словом - съели его.
Еще бы работать, да работать, но не захотел. И ранения к тому же.
Вообще-то, ранения - это так, для убедительности отставки.
- А сейчас чем Георгий занимается?
- Какой Георгий? А, Гоша. Его не Георгием, его Егором зовут.
Егором Егоровичем. Гошей - только я, да Леша, наш старший брат… И мама так звала. Когда к обеду нас всех кликала, так чтобы не путаться. И чтобы папа, Егор шел. И чтобы Гоша не говорил, что его не звали… Ну, ладно, я как всегда увлеклась. Ты меня разговорил. Я и обрадовалась, трещу без умолку… Что ты спросил? Чем сейчас Гоша занимается? А садовод-огородник, как и ты. Но, думаю, кое-какие связи у него остались. А не поможет делом, так хоть посоветует, что нам с тобой делать, как Мишку твоего искать. - Я отметил, что Анна сказала не "тебе", а "нам с тобой", сочтя и себя причастной к поискам Мишки. - Сейчас позвоню ему. У него телефон всегда в кармане, он с ним не расстается никогда.
Анна достала из выдвижного ящика тумбочки, на которой стоял телефон потрепанную записную книжку и, отыскав нужную страничку, набрала одиннадцатизначный номер брата.
- Але, Гоша?…Узнал?…Здравствуй, братик…Ты где?
…Понятно. Что звоню? Нужен ты мне. - Анна бросила быстрый взгляд на меня. - Твоя квалифицированная помощь нужна.
*22.*
Гошин облик я никак не мог воссоздать в своей памяти, как ни пытался, сидя у себя дома и ожидая его прихода. За десятилетие своего добровольного затворничества и нежелания общаться с себе подобными я совершенно забыл, как он выглядит, но едва я открыл дверь и увидел на пороге Анну с братом, удивился - как это я смог забыть черты лица человека, как две капли воды похожего на Анну?
Гоша был коренаст и широк в кости. Темно-серые глаза смотрели внимательно и чуть-чуть насмешливо. Короткий бобрик седых волос и более крупный нос - пожалуй, это было единственным его отличием от сестры. Мужественности в лице отставного прокурорского следователя было маловато. Но и бабьим это лицо назвать было нельзя.
- Здорово, Серега! - без церемоний, как старому знакомому
(впрочем, так оно и было, Анна знакомила нас лет двадцать назад, и потом мы с ним встречались пару раз), сказал Гоша и протянул для рукопожатия широкую и твердую, задубевшую от упражнений с лопатой, граблями и прочими сельскохозяйственными, и не только с сельскохозяйственными инструментами руку дачника.
- Через порог нельзя! - сказала Анна и протолкнула брата в мою прихожую. Мы прошли в гостиную. Я предложил кофе и, получив утвердительный ответ, пошел на кухню за кофейником. Сливки, сахар и печенье я заранее поставил на журнальный столик у дивана.
- Может коньячку по чуть-чуть? - неуверенно предложил я, вернувшись с кофейником в руке.
- Можно. И даже не по чуть-чуть. Только позже. Итак…, - Гоша был деловит и собран. - Нюрка мне в двух словах поведала о твоем желании разыскать этого… Мишу?
- Да, он назвался Мишкой. И потом… письмо подписал.
- Ну, это еще ничего не значит. Давай сюда письмо.
Я отдал Гоше-Егору Мишкину записку.
- Ага, - сказал Гоша, внимательно прочитав письмо, - это уже кое-что.
- А что вы там, в письме нашли такого, э-э-э… заслуживающего внимания?
- Не "ВЫ", а "ТЫ". Зови меня, Серега, Гошей. Или Егором. Как хочешь…А увидел я там вымаранные слова. Пасты твой Мишка не пожалел, но специалисты разберутся, что там было написано. В двух случаях явно матерки вымараны, а вот насчет "старшого"… Думаю, сначала пацан написал погоняло их предводителя.
- И что нам это дает?
- Многое. Если даже таких погонял среди бомжовых царьков несколько, в чем лично я сомневаюсь, все равно - сектор поисков сужается. Еще… говоришь, цветным металлом промышляют ребятки?
- Да, - кивнул я. - Бомбят наших дачников - только шум стоит.
- Это тоже в нашу пользу. Я имею в виду место, где эта бригада промышляет, их территорию. У них ведь, у бомжей четкое деление территории. Даже войны междоусобные случаются иногда. Сейчас…, -
Гоша извлек из чехла, пристегнутого к брючному ремню, мобильный телефон и набрал номер. - Але, Платон? Здравствуй сыщик! Шибко занят? Не шибко? Это хорошо. Нужен ты мне, Платоша. Подскочешь?…А прямо сейчас, коли не шибко занят. Куда? Запоминай. - Гоша продиктовал мой адрес. - Да. Нет, не к сеструхе. Рядом квартира, напротив. Все, жду.
Гоша убрал телефон в чехол и пояснил:
- Платон - мой молодой товарищ. Ну, как молодой? Не юноша уже - полтинник скоро. Отличным опером был когда-то, между прочим. Хотя, почему был? он и сейчас отличный сыскарь. Я Платошу уже около тридцати лет знаю, вместе работали. Правда, он не в прокуратуре, в уголовном розыске службу нес. Я в отставку ушел, а он еще какое-то время послужил и тоже ушел, свое собственное частное сыскное агентство организовал. Меня к себе звал, но я уже огородничеством на тот момент плотно занялся, бросать не захотел. Привык к земле, тягу какую-то к ней, родимой ощутил. Да и… Понимаешь, Серега, устал я, от суеты этой устал…Хочешь, байку одну расскажу?
Я пожал плечами.
- …Был один такой правитель в древности. Надоело ему страной править, и отошел он от дел, стал капусту на своем огороде выращивать… Как его звали-то? Запамятовал. Не напомнишь?
Я не решился блеснуть эрудицией, отрицательно качнул головой и приготовился слушать известную мне, да и, наверное, многим, если не всем и каждому легенду.
- Ну и не важно, - отмахнулся Гоша и продолжил: - Так вот.
Приходят однажды к нему люди и зовут взад: приди, мол, помоги нам, зашиваемся мы совсем без тебя. Никто, так как ты с государственными делами разбираться не умеет. А он: да что вы мне все про дела государственные? Вы гляньте, какая у меня капуста растет!…Вот и я так же. Капуста, баклажаны-кабачки разные. В любом деле отличных результатов достичь можно, если к нему с душой. И оно, дело это, любимым станет. И это новое, ставшее любимым, то старое, которое прежде было, заменить сможет. Да…
Гоша задумался. Я заметил в его глазах дремучую непроходимую грусть. И интонация Гошиного голоса была неправильной, в нем звучали неверные нотки. Гоша лгал. И, по-видимому, он лгал самому себе.
- …Но с Платоном мы связи не теряем, - помолчав, сказал Гоша. -