Пурга, то ослабевая, то усиливаясь, пробесновалась целый день. А под вечер к Кузнецовым в землянку неожиданно явился Бердышов. Он вышел из тайги поутру и, как оказалось, уж отоспался, успел хлебнуть стакан водки и теперь решил проведать переселенцев. Все были рады его возвращению.
- Как же это ты, Иван Карпыч, домой-то попал, экая погода, ни зги не видать? - спрашивал его дед.
- Маленько не сбился. Однако, тогда была бы беда, - довольно смеялся Бердышов.
Набегавшись по тайге до усталости, он опять был в хорошем настроении. Охота у него была удачная, он раздобыл соболей. После недельного шатанья по тайге в одиночку он радовался теплу и людям.
- Отец учил нас не блудить в тайге, приметы передавал. Это как грамота, еще трудней - так мой тесть-то говорит. Вот однажды отец воткнул в сугроб бутыль с водкой и говорит: "Вали по следу, ищи ее. Найдешь твоя, а не найдешь - отдеру!"
- Ну-у!.. - открыл рот Федюшка.
- А-ах! - воскликнул дед. - Ну? Неужто так и сказал?
Иван усмехнулся.
- И выдрал, значит? - продолжал любопытствовать дед.
- Пропала иль нашел? - спросил, в свою очередь, Егор.
- Конечно, нашел, - безразлично ответил Иван, словно это само собой подразумевалось, - куда денется!
- А-а!.. - разочарованно отозвался дед, словно пожалел, что Ивана в свое время лишний раз не выдрали.
Завыл в трубе ветер, и снег с шумом забил по двери. Дрожал ставень. Лучина затрещала, вспыхнула и погасла. Наталья высекла огонь, зажгла новую лучину и воткнула ее в поставец.
- Экая лютая погода, - заметил Егор.
- Нет, не всегда и тут такие зимы. Это испытание новоселам: как, мол, не оробеют ли?
- Чего же робеть? - возразил Егор.
- Даст бог, окоренитесь, - продолжал Иван, кутаясь в козью шубу и прилегая боком на лавку. - Потомит она годик, а потом отпустит. Только бы не высокая вода летом, можно остров распахать, тогда бы уж все ладно было. А непогода - это пустяки. Вообще-то всегда бывает какая-нибудь лиха беда, когда придут новоселы: пурга ли, высокая ли вода, или другое чего.
Пришел Барабанов и стал у двери, отряхиваясь от комьев снега.
- А тебе, Федор, однако, ловушки теперь не найти, - вспомнил вдруг Бердышов. - Занесло всю твою охоту. Ты когда ее проверял последний-то раз?
- Третьеводни был, да ничего не попалось.
- А на соболей-то ты ладишь самострелы?
- А как же, конечно, да все без толку!
- Ты чего-то не так устраиваешь, - посмеялся Бердышов в сознании своего охотничьего превосходства.
Рванул сильный ветер и с шумом понесся по тайге.
- Экий ветрина! - вздохнул дед. - О господи!..
- Кто по Амуру сейчас едет, тому уж горе-гореваньице, а в тайге все же не так, - сказал Иван, прислушиваясь к шуму.
- Давно слыхал я, еще в Расее, - заговорил дед, - что есть будто у нас земля, а населения на ней нет. Еще тогда баили, что станут выкликать в народе охотников на переселение, а не сыщут охотников, пошлют невольников. Земля та будет сурова, не в пример холодней Расеи.
- А вот ведь, братки, не знаю я, где эта самая Расея, - вдруг сказал Бердышов. - Какая она из себя?
- Даст бог, Иван Карпыч, и тут леса порубим, земли запашем, тоже Расею сделаем - поглядишь тогда, - простодушно ответил Егор.
- Вот теперь я который год от переселенцев слышу: Расея да Русь, сам же русским прозываюсь, а где она, эта матушка Русь, откуда население все идет, - я и не знаю. Забайкалье свое знаю, Шилку знаю, Онон, Ингоду до верховьев - по-нашему это и есть самая Русь. На Селенге бывал, далее Байкал, в Иркутске дядья мои бывали ходоками от нерчинских мужиков - везде народ по-русски говорит, и мы эти места всегда за коренную Россию держим. - Иван помолчал и усмехнулся. - А оказывается, ниче, паря, я не знаю... Гураны мы, уж гураны и есть, тайга и тайга... самовара не видали.
- Ты, может, и про Питер да про Москву не слыхал? Чего с тобой сделаешь! - молвил Силин.
- Пошто не слыхал! Там император живет, это я знаю, тамока дворцы, соборы, эти города и нам столицы. Да я не пойму только, почто тут-то не Русь? Не одинаково, что ли, с вашей местностью? - хитро прищурился он.
- У нас разве такая жизнь! - воскликнул Федор и стал рассказывать, какие хлеба родятся на Каме, какие там богатые села.
- Я послушаю, как на старых местах народ жил, меня бы, однако, медвежатиной оттуда не сманили. Чего же вы сюда приехали, коли там лучше?
- Чего ты понимаешь про Расею! - вдруг обиделся дед Кондрат. - Это страна великая, народ в ней крепкий, кондовой. Здешний-то край Расее же подчинился!
- Ваши забайкальские-то похожи на бурят, - промолвил Егор.
- Верно, на верхней Аргуни казаки на бурят смахивают, а наши-то, шилкинские, от них совсем отличны. Роды-то наши от первых поселенцев, - со сдержанной обидой возразил Иван. - Кто волей, а кто неволей шли в Забайкалье. Так же, как вы на Амур... У нас деды расейские были, русы волосы имели, еще и сейчас про русы косы до про золоты кудри песни поют, а золотых-то кудрей мало, почитай, ни у кого нет, кроме семейских. А песня-то как поет: "Подойди, родима матушка, русу косу расплети, подойди, родимый братушка, русу косу расплети..."
- Почернел народ, озлился, - усмехнулся дед.
- Это уж потом они маленько почернели. Но все равно родятся беленькими. Пока младенцы - белобрысые.
- Хитрый народ эти забайкальские! - с досадой и восхищением сказал Федор.
- Маленько-то, конечно, хитрованы. Да без хитрости нельзя. Как ты с инородцем станешь жить иначе? Наши забайкальские при границе жили, у них это хитрованство-то как заслон от чужих. Тут на хитрость только и жить. С торгованами, с албанщиками* встречаемся. Тут одни торгаши. Они за работу не уважают, а уж хитрован - первый у них человек.
_______________
* А л б а н щ и к и - сборщики дани - "албана".
- Все же сибиряки не похожи на расейских, - шутливо возразил Егор, видя, что Ивана такие замечания хватают за сердце, - за своих трудно признать забайкальцев-то.
- Как разведка на войне! Прадеды наши пошли вперед, стали жить в Забайкалье, далее этот Амур наши же забайкальские отыскали. Это теперь потянулся народ из России. На Амуре-то окоренимся, а молодая-то поросль дальше, может, потянется. В Забайкалье легче было, чем тут. Буряты там ха-ароший народ, с ними жить да жить, они русского человека как следует понимают.
- А как китайцы? Что за народ?
- И китайцы народ хороший!
- Ладно, что они тут торгуют, а то бы совсем худо было, - сказал Федор.
- Конечно! Кто бы торговал? Где бы хлеб-то брали? - подтвердил дед.
- Ну, летом, ладно, на баркасе, - продолжал Федор, - а зимой? Амурские-то купчишки - зверистый народ, сам говоришь, жулики как на подбор. Поглядели мы на них в Хабаровке, не дай бог к ним в кабалу попасть. Без китайцев бы тут трудно было. А бельговский лавочник вон какой боец да говорун, такой и обманет - не жалко.
- За присказку-то? - усмехнулся Егор.
- Сдались они тут, как в Петровки варежки! - недобро возразил Бердышов.
Егор уже не впервой замечал, что Иван недолюбливает бельговских торгашей.
- Конечно, настанет время, уйдут, наверно, - сказал Кузнецов.
- Вестимо, - подтвердил Федор, - разве продержишься? Тут теперь с Руси полон Амур найдет народу.
- Охота мне повидать Расею, - продолжал Иван задумчиво. - Я когда-нибудь еще поеду туда...
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
С приходом на Амур крестьяне плохо соблюдали старые обычаи, ели мясо в постные дни и в посты, лишь бы было где его взять; если стояла хорошая погода, то работали и в праздники и по воскресеньям, хотя и помнили эти дни. Они считали себя тут как бы свободными от прежних суеверий и предрассудков. Тут было все не так, как на родине. Старые обычаи и приметы были теперь ни к чему.
Какой же мог быть домовой в землянке! Только в пурге некоторые переселенцы еще по-прежнему видели черта, с чем Бердышов никак не соглашался.
- Все черти тут при гольдах живут, - смеялся он, - у них этих чертей, беда, шибко много, а при русских чертей нету. Поразговаривай-ка с Ангой, она их всех знает, где какой.
Забывались и старые песни. Давно уж не певали их крестьяне, и не хотелось петь, чтобы не бередить душу воспоминаниями о родине.
В рождественский пост переселенцы вовсе оскоромились. Бормотовы подстрелили в верховьях Додьги секача*.
_______________
* С е к а ч - дикий кабан, самец.
К рождеству и у Кузнецовых и у Барабановых были мука и мясо, и бабы стали подумывать, как бы отпраздновать праздники, чтобы хоть чем-нибудь оживить свое унылое житье-бытье.
На последней неделе поста морозы отпустили. Стояли ясные, хотя и ветреные дни. Как-то поутру, еще затемно, в землянку к Кузнецовым ввалились Иван и Федор, одетые в полушубки и в дохи. По их движениям, как они рассаживались на лавке, и по их оживлению Егор, лежа на печке, догадался, что мужики что-то задумали.
- Ну, Кондратьич, подымайся, - хлопнул себя кнутовищем по валенку Федор.
- Чего еще затеяли? - привстал Егор.
- Праздники станешь ли справлять? - спросил Бердышов.
- Стало бы с чего их справлять, - отозвался из теплого угла дед.
- Стало бы с чего их справлять, - отозвался из теплого угла дед.
- Чего тут! Ни попа, ни церкви, - возразил Егор. - Если метели не будет, робить бы, а то время только зря пройдет.
- Грех в праздник-то робить, - покачал головой Федор. Как он ни был скуповат, но погулять любил, хотя часто жалел после гулянок пропитого и проеденного. - Дело-то не медведь, в лес не убежит. А мы было в Бельго собрались, в лавку. Думали, и ты с нами поедешь - крупки купить да и на рубахи бы набрать надо. Айда! Да и водчонки возьмем, надо же и погулеванить, а то тут вовсе зачумишься.
- И то дело, поезжай-ка, Егор, - подхватила бабка. - Настьке да Наталье на сарафаны бы привез к празднику. А то, как на Амур пришли, еще нисколечко для "женского" не брали.
- Конь у тебя застоялся, - сказал Бердышов, - слышно, как назьмы копытами отбивает. Запрягай-ка, живо промнешь его. Поглядишь, как гольды живут. Ты ведь еще не видел. Лодку тебе надо, уговоришься, сделают весной. Лыжи купишь. Забегаешь по тайге-то! Берегись тогда, звери!..
- Денег-то нету. Набрать товару не мудрено, да отдавать-то чем станем? - упорствовал Егор.
- Нам и так поверят. А отдавать когда надо будет, тогда и подумаем, ответил Иван. - Да вот Федюшку свези, пусть и он приглядывается, - кивнул Иван на паренька.
Тот с радостью вскочил с лавки и опрометью кинулся обуваться. Видно было, что и ему до смерти наскучила однообразная жизнь.
Ущербленная луна уже побледнела над лиственницами, когда мужики на двух санях съехали с берега на широкий амурский лед и покатили в Бельго.
Федор лежал в передних санях между Санкой и Иваном. Бердышов показывал дорогу, чуть намеченную по снегу, а парнишка правил. Настоявшийся Гнедко шел крупной рысью. Егор с Федюшкой и Тимошка Силин лежали в задних розвальнях. Егоров Саврасый, бойко перебирая мохнатыми лодыгами, следовал за передними санями, то и дело набегал на них и, потряхивая гривой, пофыркивал над головой Барабанова.
- Вот ты, Иван, все с бельговскими водишься, - говорил Федор. - А ведь Мылки к нам будут поближе, а из мылкинских ни разу никто не был на Додьге, как мы приплыли. И ты про них никогда не поминаешь.
- Между Мылками и Бельго идет вражда, - проговорил Иван Карпыч. - Они как-нибудь еще драться станут. Мылкинские и меня заодно с бельговскими считают.
- Ишь ты! Чего же это гольды не поделили?
- Из-за девок они в прошлом году поссорились. Тут в Бельго есть старик Хогота, у него сын Гапчи, отчаянный парень, он себе украл бабу в Мылках, она была женой тамошнего богатого старика. Потом мылкинские всей деревней напали на этого Гапчи, хотели ее отбить, но ничего у них не вышло. Ну и затянулась эта канитель.
Федору только теперь стало понятно, почему Иван ни словом не обмолвился, когда Егор отобрал у гольдов невод. "Однако, это мылкинские тогда были. А ты, видно, тоже тут не без греха", - подумал он про Бердышова.
По реке навстречу едущим дул морозный ветерок. Через торосники дорога, чуть намеченная нартами и изредка проезжающими тут санями, уходила под обрывы правого берега. На середине реки топорщились глыбы битого льда, нагроможденного на мели и вмерзшего во время рекостава.
Заснеженные каменные сопки вереницей плыли назад. Крутые и щербатые обрывы их были черны. Через шесть таких сопок открылся вид на лесистую пойму, на паши* и на глубокую падь, ушедшую клином, как в стены, в крутые и щетинистые хвойно-лесные увалы. Над поймой у самого берега высилась небольшая релочка с обрывами. На ней в порубленных перелесках и ютилось несколько десятков хмурых приземистых фанзушек поселка Бельго.
_______________
* П а ш и - поемные луга.
- Эвон кто такой? - сказал Санка, завидев поодаль от дороги человека, который приник на корточках ко льду и махал палкой вверх и вниз.
- Это рыбак, старик какой-нибудь, махалкой ловит рыбу в проруби, объяснил Иван. - Как пристанем к лавке, ты беги с Федюшкой, погляди. Без наживы, одним кованцем* таскает.
_______________
* К о в а н е ц - кованый крючок.
Рыбак, завидя коней, поднялся и стал присматриваться к едущим.
Бердышов показал дорогу к лавке, и вскоре розвальни, поднявшись на берег, подкатили к глинобитному дому с высокой крышей, стоявшему поодаль от стойбища.
Под свайными бревенчатыми амбарами загремели цепями сторожевые черные псы. Ездовые собаки подлаивали им.
Купцы вышли из фанзы. Гао Да-пу, спрятав руки в разрезы стеганой юбки и согнувшись, короткими шажками выбежал вперед и остановился, не доходя саней.
- Давно, давно, Иван Карпыч, ты в нашу лавку не ходи, - скалил он зубы, поеживаясь. Собрав в жесткие складки крепкое смуглое лицо, торговец поблескивал бойкими глазами.
Тут же суетились, унимая собак, его братья. Старший из них был толст, но проворен. Разогнав собак, он подскочил, чтобы поздороваться с мужиками, и стал с размаху хлопать ладонью по их рукам. Одет он был неряшливо. Грязная стеганая кофта лоснилась, на лысине торчала маленькая засаленная тюбетейка.
Младший брат, напротив, выглядел щеголем. Из-под распахнутой лисьей шубы виднелся шелковый черный халат, голову покрывала новенькая шапочка с шариком на макушке, на ногах он носил теплые туфли с толстыми войлочными подошвами; ходил он, как-то необыкновенно выворачивая пятки и покачивая бедрами. У него были живые, шустрые глаза и острое тонкое лицо с тяжелой и неприятной нижней челюстью. Несмотря на разницу во внешности, и у грязного толстяка и у щеголеватого юноши был одинаковый вид сытости и довольства. Старший - обжора и здоровяк, а младший, как видно, имел слабость рисоваться и во всем подражать богатым городским купцам.
Иван Карпыч называл их Василием и Мишей, а самого хозяина - Иван Иваныч или просто Ваней.
Работники притащили два старых овчинных тулупа и накрыли ими коней, как попонами. Щеголеватый Мишка время от времени резко покрикивал на работников, стараясь показать себя перед мужиками хозяином.
Гао Да-пу обнял Бердышова и повел гостей в фанзу. Там оказалось несколько гольдских женщин; толстяк выгнал их вон, едва русские вошли в дверь. Фанза была полна разных товаров, шкур, китайской мануфактуры, посудин с вином. На канах* стояли лакированные столики. На всем лежал отпечаток благополучия хозяев.
_______________
* К а н ы - теплые глиняные нары.
Мужики и торговцы, как обычно во время купли-продажи, заспорили, зашумели, стараясь перекричать друг друга. Брань повисла в воздухе.
Федюшка и Санка, обогревшись, выскочили из лавки и побежали на Амур к проруби. Там сидел горбатый седой гольд, одетый в коротенькую шубейку, и махал своим самоловом.
Едва ребята к нему приблизились, как он выдернул из проруби щучку. Высвободив из-под жабер вершковой крючок, гольд кинул рыбу на снег. Она забилась и запрыгала, но морозный ветер быстро обледенил и усыпил ее.
Ребята, оглядевшись, осмелели и подошли к рыбаку вплотную. Он поднял к ним дряблое лицо с больными глазами и заискивающе улыбнулся, показывая свой самолов. На короткой палке, на конце поводка, была прикреплена деревянная рыбка, обшитая мехом белки-летяги, а повыше ее - железный крючок. Таково было все устройство снасти.
Старик оказался добрым. Слов его ребята не понимали, но он изобразил движениями, как щука играет с деревянной рыбкой, пытаясь ее проглотить, и зацепляется жабрами или боком за прыгающий в воде остроконечный крючок. Самоловы с ненаживленными крючками ребята видели и по дороге у амурских казаков, но такую простую махалку они наблюдали впервые.
С берега сбежали, направляясь к проруби, двое расторопных гольдят. Однако, разглядев чужих, они помчались обратно, и, как ни кричал им старик, они его не слушали и скрылись в одной из фанз. Гольд сам собрал закоченевших щук и, ворча, отправился через сугробы, а Федюшка с Санкой возвратились в лавку.
Мужики набрали водки, ситцев, табаку и разной мелочи. Поскидав дохи и полушубки, они, сидя на теплых канах, пили горячий чай. Торговцы поднесли им по чашечке ханшина; бородатые лица переселенцев раскраснелись и повеселели.
Разговор шел о землепашестве на Амуре.
- Моя тут маленький огород есть, - рассказывал Гао Да-пу. - Огурец есть, брюква, капуста. Тоже каждый год землю копаем. На Горюн переселенцы первый раз приехали - моя раньше думай, как они в тайге пашню делай? Потом смотри - его тайга рубили, землю копали, хлеб посеяли. Потом другой год хлеб собирали. Его шибко работай - хлеба немножко, совсем мало получи. Моя думай, ваша шибко много лес руби не надо. Надо соболя ловить, соболя поймаешь - барыш получишь, мука, водка купи - гуляй можно...
Гао Да-пу советовал мужикам охотничать, суля большие выгоды.
Иван, между прочим, узнал бельговские новости. Оказалось, что в стойбище, кроме женщин, детей и нескольких больных стариков, нет никого. Охотники, ушедшие на промысел осенью, из тайги еще не возвращались.
Погостив в лавке, мужики направились в стойбище с намерением выменять у стариков кой-какие необходимые вещи. Покупки уложили в сани, распростились с торговцами. Иван, встав на колени в передних розвальнях, тронул вожжами Гнедого. Мужики двинулись пешком вровень с санями, переговариваясь с Бердышовым.