В поисках цезия - Марков Георгий Мокеевич 2 стр.

Васильев молча слушал. Рука у него сильно болела. Но разве можно говорить об этом док­тору Попову сейчас, перед такой тяжелом опе­рацией? Он решил молчать. К тому же его занимало совсем другое. Проходя через перевязочную, он услышал, как Симанский говорил Антоновой:

— Мария, все будет очень просто! Она ответила:

— Я боюсь! Тогда он сказал:

— Мне кажется, тебе не нужно напоминать...

Что «напоминать», Васильев уже не слышал.

Наверное, он не обратил бы на это внимания, если бы час назад Симанский не сказал ему, что он не знаком с Антоновой. Выходит, они давно и хорошо знают друг друга.

«Может быть, они любят друг друга, и ей неудобно признаться мне в этом. Ведь как-никак я ее начальник! Но все равно, она должна была сказать мне...» — подумал он и поспешил уйти. Он ненавидел подслушивание.

Васильеву было тяжело. Он любит Марию, так привязан к ней, они уже объяснились, и он верил ей, но сейчас...

— Как быстро развивается наука! — продол­жал Попов.— Десять лет назад мы мало знали о мозговых процессах, у нас не было специали-18

стов в области трепанации черепа, медицинская техника была крайне примитивной, а теперь мы применяем радиоактивные вещества, продолжи­тельное лечение с помощью кобальта, плутония и еще более эффективное — с помощью цезия и стронция. Наша сегодняшняя операция имеет серьезное научное значение. Не хвастаясь, можно сказать, что результат ее будет вкладом в ми­ровую науку... Профессора нужно спасти! Нужно!

Он испытующе взглянул на Васильева и про­должал:

— Родованов — большой ученый. Насколько я знаю, он работал над стимуляцией заживления ран. Это открытие огромного значения! Рана зарастает значительно быстрее... Как вы дума­ете, нужно его спасти, а? — главный хирург хотел пошутить, но Васильев почувствовал вол­нение, притаившееся за его спокойствием и уве­ренностью.

— Пошли!

Войдя в палату, они увидели Симанского, ко­торый склонился над больным. Лицо его каза­лось испуганным.

— Доктор, он умирает, доктор! — биолог по-женски беспомощно развел руками. Из-под очков неспокойно блестели его зеленоватые глаза.— Вы знаете, кого мы теряем, какие вели­кие тайны скрыты в этой голове! Мы стояли на пороге самого выдающегося открытия...

— Я уважаю талант профессора и его заслуги перед наукой, но незачем хныкать,— хладно­кровно заметил Попов.

С раздражением глядя на биолога, Васильев думал: «Как может Антонова любить такого человека! Это же тряпка!»

— Я не хнычу,— произнес Симанский с чув­ством ущемленного достоинства.— Но это чело­век, которому я обязан всем, и я не могу хладнокровно...

— Выпейте воды! — прервал Попов и повер­нулся к нему спиной.

Вошел доктор Горанов — старый, опытный хирург с пятидесятилетней практикой. Попов пригласил его из другой больницы ассистиро­вать при операции.

— Мне кажется, пора начинать,— тихо ска­зал он.

— Да, пора,— почтительно ответил Попов. Симанский снова приблизился к нему:

— Прошу вас разрешить мне присутствовать при операции. Вы же обещали!

— Хорошо,— согласился Попов и пошел к двери, но остановившись на пороге, предупре­дил:— Только не хныкать!

В операционной стало еще светлее. Простыни на операционном столе блестели снежной белиз­ной. Все были готовы. Наступила та торжествен­ная тишина, которая обычно предшествует серь­езным операциям, тишина напряженная и тре­вожная. Бывает, что человеческая жизнь повисает здесь на один миг на невидимом, очень тонком волоске, и этот миг кажется иногда дольше целой жизни...

Попов стоял у окна, погруженный в созерца­ние, и никто не смел тревожить его. Доктор Горанов, облокотившись на стул, протирал стекла своих очков. Доктор Калчев читал исто­рию болезни, а Васильев и Антонова раскладывали инструменты. Позади всех стоял Симан­ский.

Бросая на Антонову тревожные взгляды, Ва­сильев страстно хотел рассеять свои сомнения, но не решался нарушить тишину. Он говорил себе: «Какое значение имеют мои чувства по сравнению с тем, что мы должны сделать?»

Внесли больного. Попов обернулся.

— Начнем! — решительно произнес он и до­бавил:— Принесите цезий!

Сестра вышла, но через несколько секунд вер­нулась и несколько удивленно сказала:

— Простите, но вы его взяли. Ампулы в ко­робке пусты.

Лицо Попова нервно передернулось.

— Что вы там говорите? Врачи переглянулись.

— Не взял ли цезий кто-нибудь из вас, то­варищи? — беспокойно, словно предчувствуя что-то дурное, спросила сестра.

— Вероятно, вы не разглядели,— улыбнулся Калчев и сам отправился в соседнюю комнату.

Он пробыл там несколько дольше, чем сестра. Когда он вернулся, лицо его было бледно, как полотно.

— Цезия действительно нет! — испуганно объ­явил он.

Все в замешательстве молчали.

— Как же так? Он был там несколько минут назад! Мы с Васильевым рассматривали его! — гневно закричал Попов и быстро пошел в про­цедурную, чтобы принести и показать цезий.

Все отправились за ним. Около больного ос­талась только сестра.

Действительно, в процедурной все было на своих местах, как и в тот момент, когда Попов и Васильев рассматривали цезий. Стеклянные ампулы лежали на столе, но головки были от­биты, а проволочки исчезли. Свинцовая коробка осталась нетронутой.

— А сами они не могли распасться? — осто­рожно спросил Калчев.

— Как это распасться? Что за глупость? Кто-то взял их! — воскликнул Попов и, глядя на всех, сказал:

— Кто их взял? Наступило молчание.

— Доктор, что же будет? — со страхом спро­сил Симанский и взглянул на Васильева.

Молодой врач молчал, но лицо его странно из­менилось. Он как будто пытался что-то понять.

— Больного верните в палату! — приказал Попов. Затем, обратившись ко всем, сказал: — Простите, товарищи, но вы должны остаться на своих местах. Никто не выйдет отсюда и не покинет больницу без специального разрешения. Все двери в отделении будут закрыты.

— Вы полагаете, что кража произошла сей­час? — спросил его доктор Горанов.

— Я убежден, что препарат еще находится в больнице,— громко ответил Попов, как будто желая испугать неизвестного ему вора.

— Ну и загадка,— пробормотал старый врач.— Столько лет работаю, но такая история случается со мной впервые.

Попов отправился в свой кабинет, и вскоре оттуда послышался его голос:

— Алло! Алло! Министерство внутренних дел! А в процедурной Симанский, ломая руки, повторял:

— Все кончено, все кончено! Так надеялись на цезий... Профессор умрет...

— Да будьте же мужчиной! — прервал био­лога доктор Горанов, раздраженный его причи­таниями.

— Но что же делать, доктор? — сказал Си­манский, воздевая руки.

— Притворяться! — не глядя на него, много­значительно ответил Васильев.

В больницу прибыл полный, крепкий мужчина среднего роста в светлом плаще. Особенно при­мечательна была его голова, круглая, бритая, как у казаков, и лицо с выпуклыми скулами и ямочками на щеках. Даже когда он не улыбался, лицо его оставалось приветливым и веселым. Он был похож на слегка подвыпившего весельчака, только что покинувшего дружескую вечеринку.

Его сопровождал слабый на вид смуглый юноша, одетый по-летнему — в рубашке и корич­невых парусиновых брюках.

— Отец, пропустишь меня? — остановившись у входа в больницу, спросил полный человек привратника.

— Нельзя! Приходите в приемный день от без четверти два до четырех,— ответил дядя Кочо, высокий старик с длинными, как у кузне­чика, усами.

— Но доктор Попов пригласил нас в гости,— начал убеждать его полный человек.

— Доктор никогда не приглашает сюда гостей!

— Ну, а если у вас уже есть гости?

— Нет таких! Мы ни для кого не делали исключений,— категорически заявил дядя Кочо.

— Но сегодня вы сделали исключение для постороннего,— с улыбкой заметил незнакомец.

— Да, верно, но это же был... как его... ас­систент профессора, которого мы лечим,— вспомнил дядя Кочо.

— И другого пустили.

— Нет, никого другого не пускали!

В этот момент на лестнице показался доктор Попов.

— Подполковник Аврониев! — представился незнакомец и показал удостоверение.

Его спутник стоял позади.

Главный хирург повел Аврониева в свой каби­нет, а юноша незаметно обошел коридор и осто­рожно ознакомился с устройством дома.

— Скажите, до которого часа вам необходим цезий? — спросил Аврониев Попова, внимательно выслушав его объяснения.

— До трех часов утра. После этого за ре­зультат операции нельзя будет поручиться.

— До трех часов...— повторил Аврониев, зажег сигарету и откинулся в кресле. Казалось, он не столько думал, сколько просто смотрел на доктора, разглядывал его кабинет, обстановку.

— Значит, никто не входил в больницу и никто не выходил отсюда? — неожиданно спро­сил Аврониев.

— До трех часов утра. После этого за ре­зультат операции нельзя будет поручиться.

— До трех часов...— повторил Аврониев, зажег сигарету и откинулся в кресле. Казалось, он не столько думал, сколько просто смотрел на доктора, разглядывал его кабинет, обстановку.

— Значит, никто не входил в больницу и никто не выходил отсюда? — неожиданно спро­сил Аврониев.

— Да,— ответил Попов, глядя на него с любо­пытством и с некоторым пренебрежением. Этот человек явно не внушал ему доверия. Он пред­ставлял себе, что приедет энергичный начальник, прикажет оцепить здание, начнет все перетряхивать, поднимет шум и проявит амбицию. А перед ним сидел человек, которого, по-видимому, все это не особенно волновало и который, на­верное, совершенно формально исполнял свой долг.

— Нельзя ли выйти из больницы так, чтобы не заметил привратник? — так же спокойно и небрежно спросил Аврониев.

— Нет.

— А войти с улицы и ждать во дворе?

— Это исключено — сторожа увидят.

Не докурив до конца сигарету, подполковник Аврониев погасил ее и снова спросил:

— У вас есть аппарат, с помощью которого можно обнаружить радиоактивность цезия? Я слышал о таком аппарате.

— Конечно, есть. Это счетчик Гейгера, но подробно о нем могут рассказать физики. У нас его нет, так как мы только что начинаем рабо­тать с радиоактивными материалами,— ответил Попов.

— Физики, говорите? — Аврониев протянул руку к телефону, но внезапно поднялся и вышел в коридор.

— Йозов!—позвал он своего помощника.— Сейчас же привезите сюда физика Балтова. Поезжайте к нему, вот, вам адрес. Если его нет дома, раздобудьте его где угодно и как можно быстрее. Перед выездом пусть позвонит по теле­фону в больницу, спросит доктора Попова.

Йозов побежал вниз по лестнице.

— Что вы думаете делать? — спросил Попов.

— Без науки ничего не выйдет, доктор! Но еще рано думать о том, как исчез цезий. Лучше поищите. Вдруг его где-нибудь оставили и забыли? — Аврониев насмешливо взглянул на По­пова.— Бывают такие случаи!

— Все углы осмотрели. Остается только обыскать людей! — ответил тот и недовольно сжал губы: мысль об обыске была ему непри­ятна.

— Этого мы не сделаем,— с улыбкой возра­зил Аврониев.— Тот, кто взял цезий, если такой человек вообще существует, вряд ли за­хочет, чтобы мы нашли цезий у него в кармане. Плохо, что приходится действовать спешно и открыто. Но цезий надо найти до трех часов утра! Если бы не эта спешка, мы бы легко все раскрыли. А сейчас надо соблюдать осторож­ность, чтобы не упустить цезий. Назовите мне фамилии людей, которые были здесь сегодня вечером.

Попов начал перечислять всех, указывая при этом, когда кто пришел в больницу, что делал, что он думает об этом лице и что слышал о нем от других. Говорил он со скрупулезной точ­ностью, сознавая, что каждая деталь может пригодиться следствию.

Когда Попов начал рассказывать о Симанском, Аврониев прервал его:

— Почему он пришел сегодня в больницу?

— Его послала жена профессора. Он хотел присутствовать при операции. Это против наших правил — мы не допускаем в операционную по­сторонних. Но он очень настаивал, и когда Родованова уверила нас, что он им очень близ­кий человек и что профессор ценит его, мы оставили его здесь,— ответил Попов, пытаясь оправдать самого себя. Но внутренне он ругал себя: «Какого черта я пустил его! Может быть, он ничего не сделал, но все равно, я не должен был оставлять его здесь».

— Интересно, очень интересно,— заметил Ав­рониев.

Поняв смысл замечания Аврониева, Попов попытался разуверить его:

— Но он не мог подойти к цезию. Симанский был около профессора и в операционной, он не входил в процедурную, где мы оставили цезий. Кроме того, это самый близкий сотрудник про­фессора, и сам Родованов, когда находился в со­знании, спрашивал о нем.

— Вы знаете, над чем работал профессор в последнее время? — вдруг спросил Аврониев.

— Я слышал, что он работал над очень важ­ной проблемой — стимуляцией заживления ран.

— А чего он достиг в этой области?

— Не знаю.

— Где работал профессор?

— В институте, в своем кабинете.

Подняв телефонную трубку, Аврониев распо­рядился просмотреть все бумаги в кабинете профессора и установить наблюдение над инсти­тутом.

— Мне кажется, вы заходите слишком да­леко,— заметил Попов.

— Такая уж у меня работа, доктор,— ответил подполковник.— Всегда нужно предполагать са­мое худшее. В больнице было семь человек, включая привратника. Кто-то из них совершил кражу. Но кто?

Аврониев откинулся на спинку кресла и за­жег новую сигарету.

— Преступление совершено с явной целью — самым легким способом избавиться от профессора. Зачем им нужна смерть профессора, и именно сейчас? Личные мотивы, учитывая его возраст, исключаются. Значит, имели в виду его научную деятельность, последние резуль­таты. .. Здесь видна рука иностранной разведки.

— Очень логично,— заметил Попов.— А я был склонен глядеть на это дело несколько иначе — кража с целью продать очень дорогие проволочки.

— Такая версия исключена,— возразил следо­ватель.— Кроме вас, никто здесь не знает цены цезия и метода его использования. Кроме того, проволочки цезия можно применять несколько раз, и преступнику не было нужды выкрадывать их непременно перед самой операцией Родованова, подвергая себя опасности. Он мог спокойно взять их позже, когда они уже не были бы так необходимы. И вы оценили бы их пропажу не столь трагично, не так ли?

Усмехнувшись, доктор Попов сказал:

— Железная логика! Да у вас своя наука!

— Почти наука, доктор. Некоторые называют ее искусством.

— Искусство разгадывать тайны... Зазвонил телефон.

— У телефона Балтов. По какому делу я понадобился в такой поздний час?—притворно сердито говорил физик.— Приходят, будят меня, вытаскивают из кровати и даже помогают оде­ваться. Что за ночная любезность?—гремел в трубке его голос.

Аврониев выждал, пока физик выскажется до конца, и затем объяснил ему коротко и ясно:

— Послушай, Балтов, нужен аппарат для улавливания радиоактивности. Слышишь меня?

28

В ответ послышался свист, а затем голос Балтова:

— Уж не начали ли вы производство атом­ных бомб? Товарищ подполковник, осторожнее! Я сам решительно выступаю за мир, да и физи­ка учит, что все тела стремятся к покою!

— Шутки в сторону, Балтов! Дело очень серьезное. Речь идет о жизни человека. Есть у вас такой аппарат? — Аврониев говорил лю­безно, но доктор Попов чувствовал, что за его спокойствием скрывается озабоченность.

— Наука имеет все, товарищ Аврониев, кро­ме аппарата для измерения мозгов дураков. Я принесу тебе счетчик Гейгера!

— А он поможет?

— Аппарат сверхчувствительный, последней модели.

— Так приезжай сейчас же!

— Слушаюсь, товарищ начальник! Аврониев положил трубку и обратился к док­тору:

— А вы как будто забыли о своем пациенте? Попов встал и вышел из кабинета. Следователь расположился за столом Попова,

взял лист бумаги и карандаш и, написав фами­лии всех, кто присутствовал на несостоявшейся операции, задумался. Затем начал рассуждать вслух:

— Кто же совершил кражу? Семь человек... Математики скажут — уравнение с семью неиз­вестными. Чтобы решить это уравнение, нужно довести его до одного неизвестного... Да... Если бы было время, а то как в шахматной игре — цейтнот! Но посмотрим...

Вдруг вернулся доктор Попов.

— Профессор очень плох, нужно спешить,— сказал он, словно выражая недовольство медли­тельностью Аврониева.

— Кого вы оставили при нем?

— Никого. Он будет находиться под моим личным наблюдением.

— Вот это правильно!

Попову было неприятно, что этот человек оценивает его поступки. Он привык к почтению и уважению, с которым относились к нему окру­жающие, и мнение Аврониева задело его само­любие.

— Вы должны спешить,— снова напомнил он.

— Чтобы не попасть в цейтнот? — усмех­нулся Аврониев.

— Не понимаю вас.

— Это термин в шахматной игре, который означает недостаток времени.

— Да, мы не должны терять время.

— А если времени у нас вполне достаточ­но?.. — с иронией произнес Аврониев, поняв намек доктора.

— О, вы так спокойны, как будто все уже в порядке,— заметил Попов.

— Мне кажется, и вы на операциях не менее спокойны, чем я сейчас.

Аврониев встал и вышел в коридор. Взгляд его скользил по стенам, он легко и бесшумно двигался вперед.

Подполковник стремительно вошел в комнату медицинских сестер. Антонова стояла у окна спиной к двери. Она обернулась и, увидев во­шедшего, в знак приветствия кивнула головой. Аврониев незаметно бросил на нее быстрый взгляд. Она была молода, не старше двадцати четырех лет, и красива, пленительно хороша. Подполковник ощутил, что она тоже незаметно, но очень внимательно разглядывает его, словно пытаясь отгадать его мысли. Он почувствовал в ней живой ум, и ему показалось, что она на­стороже.