Рыкко выпрыгнул на гальку широченными морскими ботфортами. Левой рукой оперся о жердь с простыней, правой подбоченился. Заорал, как в мегафон:
— Что, лягушки! Хорошую я вам устроил битву при Трафальгаре?! Ха-ха!
Смотрите-ка, он знал и про Трафальгар! Но, наверно, не помнил, чем там кончил непобедимый адмирал Нельсон. Впрочем, эта мысль у меня едва мелькнула.
Глаза Рыкко горели, как угли среди черного хвороста. Торчащий, как дыня, нос побагровел и был похож теперь на великанский продолговатый помидор. Даже издалека от Рыкко разило самодовольством, будто запахом гнилой картошки.
Мы вылезли через амбразуру наружу. Кирилка сложил рупором ладошки:
— Что вам опять надо от нас?! Зачем вы утопили корабль?! Это же несправедливо!
— Гы-ы-ы, «несправедливо»! «Великий и непобедимый, черный и многолапый, бесстрашный и беспощадный…» и вообще всякий-всякий Рыкко Аккабалдо выше понятия о справедливости! Он «носитель Мирового Зла»!
— Вы, Рыкко, сукин сын, — отчетливо сказал воспитанный Доня Маккейчик. Уже после и он, и все мы сообразили, каким неуместным было это ругательство на Планете Некусачих Собак. Но сейчас никто не осудил Доню, даже Кирилка.
Рыкко обиженно завопил:
— А еще музыкант! Сын интеллигентных родителей! Лается, как на базаре! Тьфу!.. Когда поймаю, тебе это припомнится особо!
— Хватит психовать, давай ближе к делу, Рыкко! — потребовал начальник экспедиции Голован. — Чего тебе от нас надо?
Рыкко шумно подышал, поскреб пятерней-граблей в дремучей макушке и выдохнул на весь берег, на всю бухту:
— Хочу… вашего щенка!
Собаки в отдалении завыли.
— Чего-о? — тонко возмутилась Аленка. И покрепче прижала к груди Мухтарчика, перепуганного выстрелами.
— Зачем тебе щенок, Рыкко? — официальным голосом спросил Голован.
— Зачем, зачем!.. Не ваше дело… Какие хитрые! Улетели, а я там живи один, да?! А так хоть собака будет! Я научу ее рычать на всю Вселенную и кусать каждого, кто прилетит.
— Много хочешь, ящерица! — крикнул Коптилка.
— Отдайте щенка!.. Тогда я больше не буду нападать! И даже помогу вам починить корабль!
— Фиг ему, — тихонько сказал Минька Порох. — Аленка, не отдавай.
— Да я и… никогда в жизни! — Она еще крепче прижала к матроске Мухтара.
— Можно бы и отдать, — посоветовала Сырая Веранда. — Их тут вон сколько…
На Веранду глянули так, что ее глаза сразу намокли.
— Отдайте щенка! — снова прокричал Рыкко.
Локки вскочил на низкий разрушенный парапет, повернулся к Рыкко спиной, нагнулся и похлопал себя сзади по белым штанишкам:
— А вот это не хочешь, бандитское ц-рыло?!
И все мы одобрили поступок Локки (кроме Веранды).
Рыкко взревел. Бросил и растоптал белый флаг.
— Тогда я буду атаковать вас!
Он выволок из-под груды волос что-то вроде миномета. Взял его на изготовку и на согнутых лапах двинулся в атаку. Мы кинулись в укрытие. Коптилка опять завозился у пушки, суетливо и злорадно.
— Сейчас… сейчас ты будешь не Рыкко, а дырка в пространстве…
Орудие грянуло, и мы увидели, что снаряд угодил врагу прямо в пузо!
Но дырки не получилось.
Да, ядро взорвалось с ужасающей силой и разнесло пирата на множество черных кусков. Однако… куски разлетелись по площади, и каждый превратился в целехонького Рыкко! Штук двадцать! Они одинаково заржали свое «Ха-ха-ха!», построились в две шеренги и двинулись на штурм по всем правилам военного искусства. Один нес флаг, но уже не белый, а серый, с какой-то черной загогулиной (возможно, это был символ Мирового Зла). Двое били в большущие барабаны. Остальные начали палить из своих минометов (или из чего-то еще, не поймешь). Столько грохота!
Коптилка пальнул из пушки в ответ, но толку-то! Врагов стало еще больше. И стрельба их — куда мощнее!
К счастью, ни один снаряд не попал внутрь капонира. Иначе неизвестно, чем бы все это закончилось.
А сейчас кончилось неожиданно.
Наш малыш Локки под выстрелами вылетел наружу. Опять вскочил на парапет. Сдернул голландку, замахал ею над головой. Голован и Доня заорали: «Локки, назад!» и бросились за этим сумасшедшим. Но выстрелы и барабаны вдруг стихли.
Возможно, Рыкко решил (или решили), что мальчишка готов сдаваться. Но ведь матроска-то была не просто белая, а с ярко-синим воротником.
И не пиратам просигналил наш Локки!
Он пронзительно закричал на незнакомом языке. К нему подскочила кавказская овчарка. Локки присел, что-то сказал ей и махнул рукой.
Овчарка бросилась вперед.
А за нею — множество собак. Теперь без гавканья и визга, молча. На пиратов.
Все Рыкко сбились в кучу. Затоптались. Пальнули по собачьей стае. Но их снаряды не принесли нападавшим вреда. И не остановили их. Некусачие собаки (кому некусачие, а кому…) были еще и храбрыми.
— А-а-а! Не надо!.. — Это многочисленные Рыкко обратились в бегство. Брошенные минометные трубы зазвенели на камнях. Рыкко на бегу сбивались все теснее и наконец опять превратились в одного-единственного «непобедимого и беспощадного» и всякого-всякого там…
Этот «всякий-всякий», чтобы легче удирать, сбросил ботфорты. Но собаки догнали «носителя Мирового Зла», и он остался без штанов. Теперь он был похож на копну гнилого сена с толстыми волосатыми ногами. Черные пятки мелькали, как длинное многоточие…
Наконец Рыкко бухнулся в бухту. Не до шлюпки ему было, он пустился к кораблю вразмашку. И все еще орал сквозь брызги:
— Буль-не надо! А-а-а-буль-буль!..
Несколько собак пустились было преследовать Рыкко по воде. Но скоро вернулись. С довольным видом отряхивались на гальке.
Здоровенный кобель подошел к брошенному ботфорту и поднял над ним заднюю лапу. Второй ботфорт с веселым рычаньем таскали по пляжу два собачьих подростка.
Мухтар на руках у Аленки повизгивал и пытался вырваться. Кажется, досадовал, что не смог принять участия в погоне.
Между тем Рыкко мчался к своему кораблю, как толстая волосатая торпеда. У борта он с плеском затормозил и ракетой вертикального взлета взмыл на палубу. Сейчас же под уцелевшими реями развернулись черные, как сажа, паруса. Надулись. Пиратский клипер без одной мачты заскользил к дальнему берегу. Он оторвался от воды — с киля бежали сверкающие струи.
Рыкко грозил с палубы кулачищами. Голос его перекатывался над Флягой Морского Бродяги:
— Погодите, жабье семя! Мы еще увидимся! Еще повстречаемся! Я еще нажарю шашлыков из лягушатины!..
Мы не отвечали.
Корабль, чуть не зацепив днищем берег бухты, стал уходить в небо. Вот он уже просто черное пятнышко в синеве среди облаков. Просто капля чернил… Точка… Нет ничего…
4
Мы стояли на берегу и смотрели в небо. Лишь Коптилка сидел, обхватив колени и уткнувшись в них лбом. И мы услышали всхлипы. И один за другим увидели, как голая Коптилкина спина с острыми позвонками вздрагивает.
Кирилка сразу спросил:
— Ты что, Валерик?
Коптилка не стал сердито дергать плечами и говорить «ничо». Слишком большая была беда. Он всхлипнул громче:
— Алик-то… Он же там…
Ой… Ой-ей-ей… Как мы могли забыть про жирафенка! Теперь он был под водой, на затопленном корабле.
Коптилка выговорил сквозь слезы:
— Хотел ведь сперва взять с собой… А потом подумал: зачем таскать на незнакомую планету… Дурак такой… Теперь не достать…
Потом он вскочил.
— А может, достану! Каюта под верхней палубой, поднырну…
Он сделал шаг к воде. Рядом оказалась Веранда.
— Стой ты, водолаз!.. — Ухватила его за плечо. — Это вам не бассейн на Большой Дыне, а море. — И опять сбросила сумку и платье. — Сидите здесь и не вздумайте меня спасать! Без вас управлюсь…
Не успели мы мигнуть, а она уже в двадцати метрах от берега. И стилем брасс — к кораблю. Не хуже, чем Рыкко!
— К шлюпке! — скомандовал Голован.
Только тут мы вспомнили: у нас же шлюпка! Даже две! Наша и та, что осталась от Рыкко. Пиратская была ближе. Мы попрыгали в нее, и она тут же замахала веслами. Видать, была запрограммирована.
Но как шлюпка ни старалась, догнать Веранду не могла. Когда мы причалили к обломку грот-мачты, никого у корабля не оказалось. Ни на поверхности, ни в глубине. Вода была совершенно прозрачная, только не синяя, как в отдалении, а зеленая. И желтые доски палубы в ней казались тоже зелеными. По ним пробегала светлая рябь. Над ними проносились рыбешки и качались медузы, похожие на большие прозрачные пуговицы.
А Веранда где? Ни слуха ни духа. Ни всплеска…
— Ясное дело, — глухо сказал Голован. Снял берет и начал стаскивать свою матросскую форму.
Я, глядя на него, тоже.
— А ты сиди. На шлюпке должен остаться командир.
Я хотел заспорить, но тут забеспокоился Мухтар. Вскочил на кормовую банку и давай тявкать! И не зря! Из-за толстого основания бизани хладнокровно выплыла Веранда. Одной рукой гребла — небрежно так, лениво, — а другой волокла по воде за шею полосатого жирафа Алика.
Я, глядя на него, тоже.
— А ты сиди. На шлюпке должен остаться командир.
Я хотел заспорить, но тут забеспокоился Мухтар. Вскочил на кормовую банку и давай тявкать! И не зря! Из-за толстого основания бизани хладнокровно выплыла Веранда. Одной рукой гребла — небрежно так, лениво, — а другой волокла по воде за шею полосатого жирафа Алика.
Мы запрыгали, заорали «ура», чуть не опрокинули шлюпку (она испуганно замахала веслами). Веранда сказала из воды:
— Чем голосить, как ненормальные, помогли бы забраться.
Но пока мы бестолково протягивали руки, забралась в шлюпку сама. Закинула Алика и рывком перебросила через борт себя. Села и стала молча расплетать похожие на веревки косы.
Коптилка прижал Алика к ребристой груди и животу. Из жирафа побежала вода. (Ох и тяжелый будет, пока не высохнет! Ведь внутри вата.)
— К берегу! — скомандовал я шлюпке тоном, не терпящим возражений. И та помчалась так, что весла выгибались и визжали в уключинах.
Приехали…
Собаки ждали нас. Смотрели вежливо-любопытными глазами. Только тут мы вспомнили, что даже не поблагодарили их. И кинулись обнимать и целовать наших спасителей! Всех без разбора! И они сразу же развеселились, начали носиться между нами. Лай, смех, дым (то есть песок) коромыслом! А щенята — те вообще будто с ума посходили. Кувыркались через голову, а некоторые даже ухитрялись ходить на передних лапах. И Мухтар…
Потом все мы (кроме Веранды, конечно, которая расчесывала волосы большущим гребнем) устроили хоровод.
сочинил Коптилка (он плясал, не выпуская из рук мокрого Алика). Мы подхватили песню и не глядели на Веранду, которая пфыкала.
Пусть пфыкает, мы все равно были ей благодарны за жирафа.
Низкое солнце сделалось оранжевым и очень быстро скатилось за дальний мыс. Проклюнулись звезды.
Собаки начали откровенно зевать и укладываться на камнях. Мы улеглись между ними под открытым небом. Не сразу, но сумели придумать себе войлочные подстилки, чтобы камни не врезались в бока. А головы мы положили прямо на собак. Добрые собаки не возражали. Кажется, были даже довольны.
Я лежал затылком на моей знакомой рыжей дворняге. В ней ровно стучало живое сердце.
Звезды над нами светили все ярче. Они были не такие, как в пространствах. Переливчатые. Потому что над планетой струился теплый воздух.
— Ох, что-то есть хочется, — сказал в сумраке Минька.
— И мне, — отозвался Локки. — Странное ц-дело…
Тогда и я почувствовал: хорошо бы перекусить. И правда «странное ц-дело». На астероидах мы никогда не хотели есть (тот случай с капустными пельменями был исключением). Мы могли вызвать в себе голод специально и порадоваться придуманным лакомствам, но чтобы он пришел сам собой — такого почти не бывало…
Оказалось, что и остальные проголодались. Ну и новости!
— Я могу сделать вареники с вишнями, — напомнила Аленка.
— Помните, как тогда… Только не так быстро, по одному…
— Ох, давай, — простонал Коптилка. — А то пуп к спине приклеился.
И Аленка принялась лепить из воздуха вареники. Мы брали их, обмазанные сметаной, прямо в ладони. Сперва каждый получил по одному, потом еще, еще. Такие восхитительные…
— Надо же и собак угостить, — напомнил Кирилка. И мы стали угощать. Собаки вежливо глотали вареники, но добавки не просили. Наверно, придуманное угощение было для них все равно что воздух.
Да что там собаки! Я тоже чувствовал: аппетитные вареники проскальзывают внутрь, будто маленькие воздушные шарики. Лопнули — и нет их. Даже тоненькой оболочки не остается.
Но почему же тогда Мухтар с таким удовольствием днем лакал придуманное молоко? Может быть, просто ничего не понял по малолетству?
Ладно, завтра что-нибудь придумаем. А сейчас… Позади был такой сумасшедший день, что тело стонало от усталости. Непонятно! На астероидах мы никогда не уставали так сильно.
Звезды над головой расплывались в разноцветные пятна…
Мне приснилось, что мы с мамой купили в магазине «Электрон» телевизор со встроенным видиком. Будто везем его на хозяйственной тележке по Тополиному бульвару, а навстречу девочка из нашего судомодельного кружка.
— Здравствуйте, Юлия Даниловна! — это маме. — Рындик, привет!
Только Иван Яковлевич да она звали меня так.
— Ты, Рындик, почему не ходишь на занятия? Надо ведь достраивать «Фермопилы», а без тебя — никак…
Я отчего-то очень застеснялся, хотя в жизни такого никогда не случалось. Мы с ней были давние приятели и бывало дурачились и тузили друг друга, будто оба мальчишки.
— Какие занятия? Ведь каникулы!
— Здрасте, откуда ты свалился! Уже октябрь! Юлия Даниловна, скажите ему!
В самом деле, деревья оказались почти голыми, зябкий сухой ветер срывал с них последние листья. Они шуршали на асфальте. А я весь такой летний, в тонкой футболке, со свежими пятнами загара на руках-ногах… Откуда я?
— Ты простудишься! — спохватилась мама. И стала натягивать на меня через голову свой пушистый свитер (от него пахло мамиными духами). Я перестал что-то видеть, только мягкая шерсть щекотала лицо. А девочка тянула меня за наполовину надетый свитер и повторяла:
— Идем же, идем, тебя ждут…
Потом что-то стукнуло меня по затылку.
…Это рыжая собака выбралась из-под меня и я тюкнулся головой о пористый песчаник. Собака зубами тянула меня за подол голландки. Разумно так. Деликатно, однако настойчиво.
Я сразу послушался.
Был серый рассвет, башни угрюмо чернели. Собака повела меня не к башням, а в другую сторону, к траве, окружавшей площадь у крепости. Из травы навстречу нам выползла еще одна собака. Крупная, темная. Она тихо скулила.
Я приложил все усилия и сотворил из пустоты круглый корабельный фонарь.
Собака оказалась серая, со светлыми лапами, остроухая, хвост серпом. Наверно, помесь лайки и овчарки. Да не все ли равно! Главное, что она была израненная. Шерсть на спине и голове слиплась от высохшей крови. Заднюю лапу собака волокла, как перебитую.
— Эй! Скорее сюда! — закричал я на всю планету. — Вставайте! Веранда, возьми сумку!
Примчались ребята. Примчались собаки, сели вокруг, тихонько заскулили. Веранда молча распахнула сумку, достала пузырьки и моток бинта…
Последними прибежали Коптилка и Аленка. Оно и понятно: неловко со зверями на руках. У Аленки — Мухтар, у Коптилки — Алик. Веранда поливала из пузырька марлевый тампон, протирала им на голове собаки рану. Собака повизгивала и пыталась лизнуть Веранде руки.
Мухтар вдруг извернулся на руках Аленки, выскользнул, плюхнулся на живот и толстые лапы. Кинулся к собаке, ткнулся мордашкой в ее морду, облизал, заскулил.
Никто ничего не сказал.
Сразу ясно — это его мама, которая чудом выбралась из-под завала.
5
Веранда наложила на перебитую ногу животного лубок. Забинтовала голову. Мы отнесли собаку на травяную подстилку между двух плоских камней, которые домиком соединялись вверху. Придумали глиняную плошку, набрали в нее настоящей воды — из родника, что пробивался у одной из башен и ручейком бежал к бухте.
Потом напились сами.
И сразу опять захотелось есть.
Мухтар не отходил от матери. Аленка бродила с непонятным лицом. Конечно, она была рада, что Мухтар больше не сирота. Но было понятно, что теперь покидать родную планету он не захочет.
Значит, зря мы летели сюда через тысячу пространств?
— Может, есть еще щенки без матерей? — неуверенно спросил Минька.
— Ц-нету, — отрезал Локки. — Я спрашивал.
— Что же делать? — угрюмо спросил Голован. — Не ждать же нового несчастья.
Локки сказал, что это было бы «цвинство».
Солнце взошло и сразу стало изрядно припекать.
Мы искупались в настоящем море.
А что дальше?
Ушли в тень — в капонир с нашим боевым заслуженным орудием. Оно остыло за ночь, но все еще резко пахло порохом и обожженной медью.
Собаки за нами не пошли, мы были одни.
— Корабль-то мы поднимем и восстановим, — сказал Голован.
— Придется, конечно, повозиться, это ведь не там, не в Поясе, но как-нибудь справимся… А что потом? Возвращаться на астероиды?
Я посмотрел на ребят и понял: никто не хочет возвращаться. Даже Веранда. И я не хотел. Было там беззаботно и… безнадежно. Хотя и весело порой. И красиво. Мы там все могли. То есть почти все. Только — зачем?..
— Можно остаться здесь. Плавать по морю и делать открытия, — неуверенно предложил Минька.
— И, может быть, найдем людей, — поддержал его Кирилка.