«Если», 1999 № 03 - Журнал - ЕСЛИ 25 стр.

В определенном смысле это попытка воспроизвести и оживить единство в восприятии мира, наподобие того, что присуще средневековому сознанию. Отсюда, наверное, и обильные готические и религиозные мотивы, аллегории, символизм, особая пластика времени, пространства, течение и топологические свойства которых легко подчиняются сюжетному произволу. Отсюда и ярко выраженный этический — рыцарский — кодекс.

Такая фантастика в каком-то смысле избыточна, а в каком-то — весьма аскетична, и порождая чисто механические повторы, автор как бы уравновешивает эту свою скупость феерическим обилием «параллельных пространств»…[3]

Но все же Владислав Петрович — Человек времени нашего… И ничто не мешает ему использовать в своих произведениях и элементы пародии и самопародии, памфлета, политические или окололитературные аллюзии. Чего стоит Маленький Рыбак, обитающий неведомо где и завлекающий человеков, «волыновские мальчики», «трогательно сочетающие внешнюю беззащитность и внутреннюю отвагу» или бездушный инопланетянин со знакомой фамилией Гурский из «Лето кончится нескоро»[4]! Своеобразная ирония заключена и в рассуждениях о собственной нереальности скадермена Ярослава или о своем сказочно-книжном рыцарстве мальчишки на острове Двид («Дети синего фламинго»). Ничто не мешает Крапивину порой давать и иной взгляд на реальность, добавляя повествованию долю необходимой стереоскопичности. Примеры такого рода не столь уж и малочисленны, как принято думать. Но все это никак не отменяет общий серьезный, а нередко даже трагический настрой книги.

Крапивинским героем вполне может быть некий «супермен» (читать «скадермен»), тот, что в любой момент может предъявить какой-либо сертификат своего суперменства — в виде ли знака власти, как в «Оранжевом портрете с крапинками» (1985), в виде ли своего высокого звания в некоей служебной иерархии (Ярослав из «Голубятни…»), в виде ли владения техническими навыками и навыками борьбы, фехтования и т. д. («В ночь большого прилива», «Сказки о рыбаках и рыбках», «Кораблики» и др.). Но делает он это только для того, «чтоб отстали», чтобы выиграть время, чтобы отбить у других охоту «меряться пузом», внутренне сжимаясь от лживости своего статуса.

Вообще Крапивин упорно не укладывается в схемы. Он против всех схем; единственное, чем руководствуется писатель (и его герои) — это живое и сугубо эмоциональное чувство правильности избранного пути, сделанного выбора. Положительные герои часто ошибаются по мелочам, они, как правило, просто-таки притягивают к себе неприятности, легко ввязываются в конфликт, суеверны и малоприспособлены к жизни. Они ошибаются, но только не в момент настоящего выбора. Правильным решение становится, если принято в соответствующем состоянии духа, на логику или абстрактные моральные и этические законы здесь бесполезно ссылаться, бесполезно с ними сверяться и спорить (хотя спорить, конечно, пытаются), ибо крапивинский герой — сам себе закон и эталон, абсолют и мыслящая галактика… Более того, правильно поступает только тот, кто изначально не знает, что делать, кто пребывает в растерянности. Главная сила — изначальное, сокрытое в человеке Добро, а оно не нуждается в научении. Всякое твердое знание, опытность, самоуверенность губительно ограничивают личность рамками принятой на себя схемы.

Часто простое противодействие Врагу как логическое завершение неприятия на эмоциональном уровне служит поводом для принятия окончательного решения. Из простого противодействия Тем, кто велят, вырастает вся тактика борьбы с ними — непонятными, таинственными. То, что они не переносят (например, они не любят число пять), становится символом сопротивления. А если Те, кто велят, связали для чего-то планеты и времена в кольцо — требуется разорвать цепь, взорвать Мост. «Трудно объяснить, — признается Глеб Дикий. — Мы знали, что он для чего-то очень нужен им, значит, вреден людям…» Хотя потом, конечно, планеты нужно соединить заново… как в «Вечном жемчуге».

Сердце человеческое всегда расположено к Гармонии. Но если чужие хотят какой-то своей гармонии, то зачем она нам-то, их гармония?! Тогда мы уж как-нибудь без гармонии… Враг маскируется, но именно желание замаскироваться и скрыть истинные мотивы своих поступков выдает его с головой. Инфернальное оценивается в своих положительных и отрицательных чертах тоже только в смысле эмоционального приятия или неприятия героями.

Пытаясь оживить в читателе дремлющие эмоции, Крапивин использует все средства — и ассоциации, ощущения, связанные с детством, глубоко интимные переживания, неожиданные в своей подлинности. Вкус травы, запахи полыни или казенной подушки, прикосновение к нагретым солнцем камням, удивление перед полоской впервые надетого девчачьего лифчика… Все описания ярки в своем противопоставлении: хорошее — досадное, славное — тусклое, все они точно так же управляют поступками и событиями, как и внутреннее состояние героя. Это правило исполняется столь непререкаемо, что для того, чтобы заставить Ярослава поверить в смерть Игнатика, Крапивин устраивает снегопад посреди лета, объясняя такое самовластье особенностями местного климата. Невозможно умереть летом и в повести «Лето кончится нескоро».

Обостренное, почти болезненное внимание именно к внешним, сугубо материальным проявлениям жизни, которые ранят каждой своей гранью незащищенное мальчишечье тело, сочетается с чисто внутренними, потаенными переживаниями и воспоминаниями, неописуемой яркостью и упоением этой болью, тревогой, сладкой тоской, составляя опять же неразрывное, монолитное единство крапивинского мира…

Крапивин пытается быть конструктивным в ответах на вопрос о свойствах этой реальности и вполне искренне старается отыскать путь к гармонии… Но выхода не видно. Слишком уж хрупко и мимолетно то, что представляет истинную ценность: дружба, справедливость, честь, отвага, добро, — если связывать все настоящее только с коротким периодом детства, которое недолговечно даже в крапивинском мире, имеющем свое особое щадящее устроение. Безнадежным заклинанием звучит: «…Но не было удара… Вспышка сама оказалась мгновенным сном…», «Никто не разбился до смерти. Никто. Честное слово…»

Грустно оттого, что герои Крапивина все-таки всегда проигрывают. Не глиняным болванам и, уж конечно, не убогому ригоризму обывателя, а предательскому времени — своему изначальному союзнику. Пусть «Лето кончится нескоро», но оно все же кончается и кончается неотвратимо. И не в силах человек создать никакой настоящей гармонии, ибо на пути этом гармонии всегда встают простые человеческие отношения, их самодовлеющая ценность и постоянный риск, как в бомбе с тикающим механизмом. И нельзя ведь сделать, «чтобы мама не волновалась». И остановить время и развитие — уже предательство по отношению к тем, кто придет, должен прийти в этот мир позже тебя…

Максим БОРИСОВ

Факты

Самые точные на сегодняшний день снимки звездного неба посылает на Землю выведенный на орбиту в феврале 1997-го японский спутник Halca, который обладает уникальной особенностью: его бортовая антенна может взаимодействовать с установленными на Земле радиотелескопами, любой конструкции и в любом количестве. Благодаря этой маленькой хитрости возникает гигантский виртуальный телескоп, чья разрешающая способность настолько велика, что диаметр обычного инструмента той же мощности достиг бы 30 000 км!

Традиционный металлоискатель, понятно, никак не реагирует на зарытые в землю пластиковые противопехотные мины, и эти плоды современных технологий приходится искать по старинке, с помощью простого щупа. И вот недавно исследователи из Новой Зеландии предложили новый метод поиска, главными инструментами которого станут микроволновый передатчик и тепловизионная (инфракрасная) камера.

Сперва передатчик в течение одной-двух минут излучает микроволны: пронизывая почву, они разогревают содержащуюся в ней влагу, ну а поскольку никакой жидкости внутри пластиковых мин нет, последние сохраняют прежнюю температуру. В результате же на картинке, созданной инфракрасной камерой, отчетливо выделяются «холодные пятна», то бишь те самые мины, что требовалось найти.

Испанские химики совместно с бразильскими коллегами создали искусственную мышцу нового типа, управляемую не химическим, как предлагалось ранее, а электрическим способом. Экспериментальный образец представляет собой пару тончайших дисков из электропроводящего полимера, которые разделены прослойкой твердого электролита: если приложить к этому «сэндвичу» напряжение, ионы начинают переходить с одного диска на другой, вследствие чего первый сжимается, а второй набухает. В результате вся конструкция изгибается, что равносильно сокращению живой белковой мышцы!

Испанские химики совместно с бразильскими коллегами создали искусственную мышцу нового типа, управляемую не химическим, как предлагалось ранее, а электрическим способом. Экспериментальный образец представляет собой пару тончайших дисков из электропроводящего полимера, которые разделены прослойкой твердого электролита: если приложить к этому «сэндвичу» напряжение, ионы начинают переходить с одного диска на другой, вследствие чего первый сжимается, а второй набухает. В результате вся конструкция изгибается, что равносильно сокращению живой белковой мышцы!

По замыслу разработчиков такой электромускулатурой оснастят конечности хирургических роботов, участвующих в дистанционно управляемых операциях. Учитывая же текущие разработки внедряемых непосредственно в мозг микрочипов, вполне логично предположить, что вживленные в человеческий организм сверхтонкие пластиковые «сэндвичи» в недалеком будущем могут стать достаточно функциональными и внешне совершенно незаметными дублерами ослабленных или парализованных мышц.

Проза

Евгений Лукин В Стране Заходящего Солнца

— В наркологию? — не поверил Руслан. — Как это — в наркологию? За что?

— Не за что, а почему, — ворчливо поправил его майор, проглядывая вчерашний протокол. — Лечиться пора… И скажи спасибо, что в наркологию, а не к судье. Припаял бы он тебе сейчас пятнадцать суток принудительного отдыха… А так ты, считай, сутками отделался… Ого! — подивился он, приподнимая брови. — Еще и сопротивление при задержании оказал?..

— Да не оказывал я!

— Как это не оказывал? «Совершил попытку отнять изъятое орудие правонарушения…» Было?

— Ну было, но…

— Поехали, — сказал майор и, сложив протоколы в папку, поднялся из-за стола.

В подержанный японский микроавтобус загрузили пятерых: четверо попались вчера по той же самой статье, что и Руслан, пятого, как ни странно, взяли за пьянку. Этот сразу отсел поглубже в уголок и с ухмылкой стал разглядывать остальных.

— Довыделывались, чижики? — осведомился он не без ехидства. И, не получив ответа, продолжал самодовольно: — А мне вот все побоку!.. В наркологию? Давай в наркологию!

— Примолкни, а? — хмуро попросил Руслан. — Без тебя тошно…

Плечо после вчерашнего удара резиновой дубинкой ныло до сих пор. Алкаш открыл было рот, но, взглянув на мрачные лица товарищей по несчастью, счел за лучшее не куражиться и последовал совету Руслана. А тот, кряхтя, запустил пятерню за ворот рубашки и принялся разминать ушиб…

— Дубинкой, что ли? — скорее с любопытством, нежели с сочувствием осведомились справа.

— Ну!.. — процедил он.

Майор все не показывался. Шофер в гражданском придремал, уронив руки на руль, а голову — на руки. Дверца открыта, документы вернули — бери и смывайся! Только ведь некуда смыться-то. Адрес теперь в ментовке известен, если что — домой нагрянут…

— Так тебя, значит, не в конторе загребли? — сообразил наконец сосед справа. — Посреди улицы, что ли? А как это ты умудрился?

— Как-как! — сердито сказал Руслан. — В ночном киоске гвоздодер купил. А рядом доска валяется, гвоздь из нее торчит. Ну, я распаковал гвоздодер да опробовал…

Спросивший негромко присвистнул.

— То есть «с особым цинизмом», — с видом знатока перевел он услышанное на язык протокола. — Да еще, наверное, сопротивление довесят, раз палкой звезданули.

— Уже довесили. — Руслан вздохнул и отвернулся.

— А нас с корешем прямо в конторе взяли, тепленькими, — небрежно растягивая слова, сообщил все тот же сосед, надо полагать, попадавший в такую переделку не впервые. — Рабочий день кончился давно, а мы сидим пашем. Вдруг — трах-тарарах!.. Дверь с петель снесли, врываются в намордниках, с автоматами: «Встать! Лицом к стене! Руки за голову! Проверка!» К-козлы… «Да мы ж, — говорю, — не за тем остались! Мы ж эти… из сексуальных меньшинств!» А какое там — «из сексуальных»! Компьютеры врублены, на столе — документы…

К концу рассказа он все же скис и, вяло махнув рукой, прервал разговор.

— А меня вот жена сдала, — помявшись, решил поддержать разговор мужичок с морщинистым пожамканным личиком. Подумал и добавил в сердцах: — Сволочь… Из-за комода с ней погрызлись. На хрен, говорю, покупать — сам сделаю! А она мне: сделаешь — заложу. Сделал вон уже, говорит, одно убоище — взглянуть страшно… Ну ладно! Вот пускай хоть наволочку еще одну сошьет! Простыню одну пускай попробует подрубит! Гадом буду, пойду в ментовку и стукну!

— За домашнее хозяйство не привлекают, — напомнил сквозь зубы Руслан. — Тем более женщин…

— Ни черта себе законодательство! — не преминул съязвить приунывший сосед справа. — Это, наверное, только у нас в России так заведено: раз баба — значит, всегда права.

Пострадавший через супругу морщинистый мужичок выругался вполголоса, но тут наконец рядом с машиной объявился майор. Осунувшийся, озабоченный, он уселся на переднем сиденье и, захлопнув дверцу, положил папку на колени.

— Хорош спать! — бросил он встрепенувшемуся водителю. — Погнали.

После мерзкого тускло освещенного клоповника, где нар было куда меньше, чем задержанных, весенний денек сиял особенно приветливо. Машина проскочила мимо ряда ярко окрашенных круглосуточных киосков, за стеклами которых соблазнительно мерцали столярные и слесарные инструменты. Раньше ларьков было пять. Теперь — три. Второй и четвертый куда-то делись, и нынче на их месте остались лишь два квадрата долбленого асфальта. Давят, давят ларечников… Скоро и стамеску негде будет купить…

На красный свет остановились неподалеку от стройки. Там за невысоким бетонным забором вовсю кланялись два новеньких крана и блестели щеголеватые каски оливково-смуглых рабочих. Наверное, откуда-нибудь из Италии. По найму.

— Господин майор! — жалобно и почему-то с украинским акцентом обратился к начальству неугомонный нарушитель, что сидел справа от Руслана. — Ну шо ж это деется! На глазах пашуть, а вы смотрите!

Майор хмуро покосился в окошко, посопел.

— Это иностранцы, — буркнул он. — Им можно.

— Та я вроде тоже… — с надеждой усилив акцент, намекнул задержанный.

— А вот не фига по российскому паспорту жить! — огрызнулся майор.

Машина свернула в извилистый пыльный переулок и вскоре затормозила возле облупленного угла пятиэтажки, стены которой когда-то давным-давно были выкрашены в тоскливый желтовато-серый цвет, ставший со временем еще более серым, тоскливым и желтоватым. С торца здания имелось снабженное навесом ветхое деревянное крылечко, ведущее к распахнутой двери. Чуть ниже таблички с надписью «Наркология» не без цинизма было процарапано: «Нам секса не надо — работу давай!»

Врачиха, как выяснилось, еще не прибыла, и задержанным велели подождать в предбаннике, увешанном душераздирающими плакатами. На одном из них изможденный трудоголик с безумными, как у героев Достоевского, глазами наносил страшный удар топором по розовому сердечку с двумя ангелочками внутри — женой и сыном. Страшная молниевидная трещина разваливала сердечко надвое.

— А не знаешь, чья сегодня смена? Пряповой или этой… постарше? — отрывисто осведомился у Руслана встрепанный нарушитель, до сей поры не проронивший ни слова.

— Без понятия, — со вздохом отозвался тот. — Я тут вообще впервые.

— Лучше, если постарше, — понизив голос, доверительно сообщил встрепанный. — А Пряпова — зверь. Вконец уже затыкала… процедурами своими.

Руслан неопределенно повел ноющим после вчерашнего плечом и перешел к следующему плакату. На нем был изображен горбатый уродец, опирающийся на пару костылей, в левом из которых Руслан, присмотревшись, вскоре узнал молоток, в правом — коловорот. Внизу красовалось глумливое изречение:

Третий плакат был особенно мерзок. Рыжая младенчески розовая девица стояла телешом в бесстыдно-игривой позе и с улыбкой сожаления смотрела на согнувшегося над письменным столом хилого очкарика, вперившего взор в груду служебных бумаг. «И это все, что ты можешь?» — прочел Руслан в голубеньком облачке, клубящемся возле ядовито изогнутых уст красотки.

Наркологиня Пряпова оказалась холеной, слегка уже увядшей дамой с брезгливо поджатыми, тронутыми вишневой помадой губами. Переодевшись, вышла в белом халате на голое тело и равнодушно оглядела доставленных.

— Ну, это старые знакомые… — безошибочно отсеяла она спутников Руслана. — А вот с вами мы еще не встречались. Часто вкалываете?

— Н-ну… как все… — замялся он. — Дома, перед едой, для аппетита…