Повесть «Волны…» оказалась итоговой. Все герои наши безнадежно состарились, все проблемы, некогда поставленные, нашли свое решение (либо — оказались неразрешимыми), мы даже объяснили вдумчивому читателю, кто такие Странники и откуда они берутся во Вселенной, ибо людены наши это Странники и есть — точнее, та раса Странников, которую породила именно цивилизация Земли, цивилизация Homo sapiens sapiens (так называется в Большой науке вид, к которому все мы имеем честь принадлежать). Осталась, правда, недописанной одна из задуманных в рамках Полуденного цикла историй — история проникновения Максима Каммерера в таинственные недра страшной Океанской империи.
Об этом ненаписанном романе среди фэнов ходят легенды, мне приходилось слышать рассказы людей, которые точно знают, что роман этот был по крайней мере наполовину написан, пущен авторами «в народ», и кое-кто даже лично держал в руках подлинную рукопись… Увы. Роман этот НИКОГДА НЕ БЫЛ НАПИСАН, он даже придуман не был как следует. Вот как выглядит его самый общий предполагаемый план:
1. Пролог. Гнилой Архипелаг. 2. ч.1. Прибрежная зона. 3. ч. II. Леса и поля. 4. 4.III Солнечный круг. 5. Эпилог.
Действие романа должно было происходить где-то вскоре после событий «Жука в муравейнике», лет через пяток после этого и задолго до времен Большого Откровения. Пролог разработан действительно в деталях. БН мог бы написать его за несколько дней (это всего десяток страниц), но ему не хочется этим заниматься: неинтересно да и ни к чему.
Часть I продумана хорошо, известны основные эпизоды, но без многих и многих существенных деталей. Часть II ясна в общих чертах и с некоторыми эпизодами. Часть III — в самых общих чертах. Известен только один эпизод из этой части, заключительный. Что же касается эпилога, то это, по идее, должно было быть что-то вроде итогового комментария, скажем, Гриши Серосовина (или другого какого-нибудь комконовца) по поводу всего вышеизложенного. Но здесь нет даже самых общих наметок.
В предисловии к сборнику «Время учеников» БН писал об этом романе примерно следующее:
«В последнем романе братьев Стругацких, в значительной степени придуманном, но ни в какой степени не написанном; в романе, который даже имени-mo собственного, по сути, лишен (даже того, о чем в заявках раньше писали «название условное»); в романе, который никогда теперь не будет написан, потому что братьев Стругацких больше нет, а С.Витицкому в одиночку писать его не хочется, — так вот в этом романе авторов соблазняли главным образом две свои выдумки.
Во-первых, им нравился (казался оригинальным и нетривиальным) мир Островной Империи, построенный с безжалостной рациональностью Демиурга, отчаявшегося искоренить зло. В три круга, грубо говоря, укладывался этот мир. Внешний круг был клоакой, стоком, адом этого мира — все подонки общества стекались туда, вся пьянь, рвань, дрянь, все садисты и прирожденные убийцы, насильники, агрессивные хамы, извращенцы, зверье, нравственные уроды — гной, шлаки, фекалии социума. Тут было ИХ царствие, тут не знали наказаний, тут жили по законам силы, подлости и ненависти. Этим кругом Империя ощетинивалась против всей прочей ойкумены, держала оборону и наносила удары.
Средний круг населялся людьми обыкновенными, ни в чем не чрезмерными, такими же, как мы с вами — чуть похуже, чуть получше, еще далеко не ангелами, но уже и не бесами.
А в центре царил Мир Справедливости. «Полдень, XXII век». Теплый, приветливый, безопасный мир духа, творчества и свободы, населенный исключительно людьми талантливыми, славными, дружелюбными, свято следующими всем заповедям самой высокой нравственности.
Каждый рожденный в Империи неизбежно оказывался в «своем» круге, общество деликатно (а если надо — и грубо) вытесняло его туда, где ему было место — в соответствии с талантами его, темпераментом и нравственной потенцией. Это вытеснение происходило и автоматически, и с помощью соответствующего социального механизма (что-то вроде полиции нравов). Это был мир, где торжествовал принцип «каждому — свое» в самом широком его толковании. Ад, Чистилище и Рай. Классика.
А во-вторых, авторам нравилась придуманная ими концовка. Там у них Максим Каммерер, пройдя сквозь все круги и добравшись до центра, ошарашенно наблюдает эту райскую жизнь, ничем не уступающую земной, и общаясь с высокопоставленным и высоколобым аборигеном, и узнавая у него все детали устройства Империи, и пытаясь примирить непримиримое, осмыслить неосмысливаемое, состыковать нестыкуемое, слышит вдруг вежливый вопрос: «А что, разве у вас мир устроен иначе?» И он начинает говорить, объяснять, втолковывать: о высокой Теории Воспитания, об Учителях, о тщательной кропотливой работе над каждой дитячьей душой… Абориген слушает, улыбается, кивает, а потом замечает как бы вскользь: «Изящно. Очень красивая теория. Но, к сожалению, абсолютно не реализуемая на практике». И пока Максим смотрит на него, потеряв дар речи, абориген произносит фразу, ради которой братья Стругацкие до последнего хотели этот роман все-таки написать. «Мир не может быть построен так, как вы мне сейчас рассказали, — говорит абориген. — Такой мир может быть только придуман. Боюсь, друг мой, вы живете в мире, который кто-то придумал — до вас и без вас, — а вы не догадываетесь об этом».
По замыслу авторов, эта фраза должна была поставить последнюю точку в жизнеописании Максима Каммерера. Она должна была заключить весь цикл о Мире Полудня. Некий итог целого мировоззрения. Эпитафия ему. Или — приговор?..»
Именно над этим романом думали АБС во время своей последней встречи в январе 1991 года в Москве. Я очень хорошо помню, что обсуждение наше шло вяло, нехотя, без всякого энтузиазма. Время было тревожное и неуютное. В Ираке начиналась «Буря в пустыне», в Вильнюсе группа «Альфа» штурмом взяла телецентр, нарыв грядущего путча готовился прорваться, и приключения Максима Каммерера в Островной Империи совсем не казались нам увлекательными — придумывать их было странно и даже как-то неприлично. АН чувствовал себя совсем больным, оба мы нервничали и ссорились… Это была финальная прямая, хотя никто из нас об этом, разумеется, не знал и даже подумать не мог…
Но почему мне иногда кажется, что этот — или очень похожий на него — роман будет все-таки со временем написан? Не братьями Стругацкими, разумеется. И не С.Витицким. Но кем?
(Окончание следует)Библиография
Personalia
Учитывая, что большая часть авторов этого номера — частые гости журнала и свои биографические данные уже изложили читателю, редакция попросила их ответить на некоторые вопросы, волнующие фантастическую общественность.
БУЛЫЧЕВ Кир
(См. биобиблиографическую справку в № 9, 1994 г.)
— Нравится ли Вам самому что-либо из Ваших произведений?
— Однажды мне удалось создать небольшое фантастическое стихотворение:
Однако почему-то критики и некоторые читатели утверждают, что у Булычева, как всегда, неоригинальные темы. Вот и ломаю голову: кто написал это до меня раньше?!
ГОЛОВАЧЕВ Василий Васильевич
(См. биобиблиографическую справку в № 10, 1998 г.)
— Василий Васильевич, как Вы сами относитесь к своей популярности? В чем причина успеха?
— Меня порой упрекают в том, что я слишком уж потрафляю читателям и потому так популярен. Не могу согласиться с таким мнением! Когда я пишу, то думаю не о читателе или издателе, а о том, что происходит в романе. Главное, чтобы мне самому было интересно все это потом прочитать. А то, что мои пристрастия совпали со вкусом огромной аудитории — наверное, это судьба. Или, если пользоваться научной терминологией, совпадение резонансных частот писателя и его читателей.
КРАПИВИН Владислав Петрович
Один из самых известных ныне писателей родился в Тюмени в 1938 году. Окончил факультет журналистики Уральского госуниверситета в Свердловске. Организатор и бессменный руководитель детского отряда «Каравелла». Первая НФ-публикация — «Я иду встречать брата» (1962). Книги Крапивина «Далекие горнисты» (1971), «Баркентина с именем звезды» (1972), «В ночь большого прилива» (1979), «Летящие сказки» (1982), «Голубятня на желтой поляне» (1985) и многие другие вошли в золотой фонд отечественной художественной литературы. Не одно поколение читателей воспитывалось на книгах Крапивина. В настоящее время писатель живет и работает в Екатеринбурге.
ЛУКИН Евгений
(См. биобиблиографическую справку в № 8, 1995 г.)
— Почему Вы, признанный мастер «короткой формы», печатаете рассказы почти исключительно в «Если»?
— Да потому что их негде больше печатать. Издательства, кажется, забыли о таком виде книжной продукции, как сборник рассказов… Впрочем, мне и самому было интересно попробовать себя в «крупной форме». Как оказалось, небезуспешно… Что же касается рассказов — хорошо, что есть журнал «Если»!
ЛУКЬЯНЕНКО Сергей Васильевич
(См. биобиблиографическую справку в № 3, 1998 г.)
— В рассказе «Запах свободы» Вы вновь обращаетесь к миру, описанному в Ваших ранних произведениях. Чем вызвано это возвращение?
— Искушение вернуться к «старому миру», созданному много лет назад, знакомо, наверное, каждому писателю. «Веллесбергский» цикл рассказов был первым, где я создавал свою историю будущего. Потом были и другие истории… И все-таки этот мир неожиданно для меня проник в трилогию «Лорд с планеты Земля» и не отпускает до сих пор. Что-то я просто не успел сказать, что-то не родилось — тогда… И вот я вернулся, чтобы разобраться, как все начиналось.
МИХАЙЛОВ Владимир Дмитриевич
(См. биобиблиографическую справку в № 6, 1995 г.)
— Почему со временем Ваше творчество становится все мрачнее и мрачнее?
— Мне кажется, что люди, занимающиеся фантастикой, сознательно или неосознанно улавливают какие-то потоки из будущего. Именно эти «потоки» вне зависимости от желания автора определяют тональность, в которой создается произведение. Когда я начинал писать, ветры истории были теплыми, мир был полон надежд и свершений. Казалось, что фантастика плотно смыкается с реальностью. Поэтому вещи получались романтическими и оптимистическими. Даже былые враги казались добрыми единомышленниками. Теперь же потоки эти ощущаются иначе — как холодные резкие ветры. Хотя я понимаю, что сейчас лучше всего и правильнее было бы писать вещи оптимистические, бодрые и светлые, но пишется так, как пишется, как подсказывает подсознательное ощущение.
ПОКРОВСКИЙ Владимир Валерьевич
Родился в Одессе в 1948 г., в настоящее время живет в Москве. Окончил МАИ, работал в Институте атомной энергии им. Курчатова. Первая НФ-публикация — рассказ «Что такое не везет?» (1979). Один из самых ярких «выпускников» знаменитого Московского семинара писателей фантастов 80-х годов. Его повести и рассказы «Время Темной Охоты» (1983), «Бомба» (1984), «Танцы мужчин» (1990), «Парикмахерские ребята» (1992) и др. сразу же выдвинули его в ряды лидеров так называемой «Четвертой волны». Последняя книга — «Планета объявленной смерти» — вышла в 1998 г. Лауреат премии «Странник». Любимые писатели: Достоевский, Борхес, Маркес, Стругацкие.
На вопрос, правда ли, что он практически ушел из фантастики, автор с негодованием отверг эти гнусные инсинуации, но признал, что пишет медленно и трудно, а в настоящее время работает над большим, очень большим романом.
ШУШПАНОВ Аркадий Николаевич
Родился в 1976 году. Окончил филологический факультет Ивановского госуниверситета. Тема дипломной работы «Художественное пространство-время в современной научной фантастике (на материале творчества А.Н. и Б.Н. Стругацких)».
Сейчас аспирант кафедры теории литературы и литературы XX века.
По его словам, фантастикой увлекся, как только научился читать, а сочинять ее начал, едва научился писать. Первая публикация — рассказ «Превращение» — в журнале «Пульс» (№ 4, 1997 г.).
Является членом литобъединения «Основа» при ивановской писательской организации. Из нефантастических увлечений — игра в студенческом театре. Любимые писатели: Стругацкие, Сент-Экзюпери, Крапивин, Лукин, Лукьяненко, Успенский.
Примечания
1
«Уральский следопыт» № 7, 1997 г.
2
«Уральский следопыт» № 7–9, 1998 г.
3
Вообще говоря, крапивинская проза нарушает общую литературную тенденцию — виртуальный плюрализм, скепсис, установку на игру, безответственную мистификацию, литературную провокацию… Крапивин слишком серьезен и искренен. Он не чурается ни настоящего пафоса, ни сентиментальности, ни явной публицистики и деталей, введенных в «иные миры» прямо из нашей повседневности.
4
«Уральский следопыт» № 3–5, 1995 г.
5
См. Если № 2, 1997 г.
6
Очевидно, речь может идти только о так называемом «новом времени». (Прим. ред.)