— Украли!
Тано это ничуть не тронуло. Он уже явно начал терять терпение, в бешенстве крикнул:
— Давай подписывай!
Белый как мел Алесси вновь опустился на стул. Плачущим голосом он спросил:
— Если я подпишу, со мной ничего не случится?
— Ничего. Возьму этот листок и уйду.
— Это правда?
— Клянусь тебе.
Бросая на Тано недоверчивые взгляды, Алесси тщательно разгладил листок на письменном столе, взял ручку и поставил подпись. И пододвинул бумагу молодому человеку.
Тот внимательно проверил подпись. Потом с жестокой усмешкой поднял пистолет.
— Стой! Не стреляй! Я же выполнил то, чего ты требовал, — взмолился Алесси. — Ты ведь поклялся, что оставишь меня в покое…
Глухой хлопок выстрела, произведенного из пистолета с глушителем, прервал Алесси. Слова застряли у него в горле.
— Это тебе привет от синьора Николо, — прошипел сквозь зубы Тано. Потом выстрелил снова. — А это — от его сына. А также и от меня, — закончил он, спуская курок в третий раз, в то время как тело Алесси тяжело сползало с кресла на пол.
Несмотря на бешеную гонку, Каттани прибыл слишком поздно. Не теряя ни минуты, он вернулся на квартиру Антинари, где синьора Анна при известии об еще одном убитом разразилась безутешными слезами.
— Они всех нас уничтожат, — стонала она. — Всех до единого…
— Здесь оставаться опасно, — сказал Каттани. — Скорее собирайтесь, собирайте также и Грету, я вас отвезу в безопасное место.
Он взял «дипломат» с бумагами Алесси, усадил Анну с ребенком в машину и отправился в путь по направлению к монастырю. Монастырь стал для него своего рода убежищем на случай опасности.
Первым делом он пошел к аббату. Плотно затворив за собой дверь кельи, со значительным видом указал на чемоданчик и сказал, что хочет продемонстрировать поистине сенсационное содержимое этого «дипломата».
По мере того, как аббат знакомился с бумагами, на лице его отражались все более глубокое изумление и тревога. Одна другую сменяли топографические карты, на которых некоторые зоны были усеяны красными точками, планы местности, полученные при помощи аэрофотосъемки в горных районах. Чья-то опытная рука нанесла на планы и карты тонкую паутинку, отмечая наиболее важные зоны и пункты.
Чтобы лучше рассмотреть материалы, аббат полез в ящик стола и вооружился лупой. Наконец, сдерживаемые досада и возмущение бурно прорвались наружу.
— Боже мой, до чего докатились! — воскликнул он. — Здесь воспроизведена вся наша оборонительная противоракетная система! По-моему, это область Венето.
— Какому-нибудь мелкому подкупленному чиновнику было бы не под силу добыть этот материал, — заметил Каттани.
— Конечно, нет. Тут, должно быть, постарался человек, занимающий в этой сфере весьма высокое положение.
— Вот именно, — подтвердил Каттани, — Вы должны что-то предпринять.
Аббат резко к нему обернулся.
— Я?!
Каттани утвердительно кивнул головой. Устремив на аббата проницательный взгляд, он проговорил:
— Я знаю про ваше прошлое. Знаю, что всего несколько лет назад вы начали новую жизнь, погрузились в религию и ушли в монастырь. Но раньше вы были политическим деятелем. И притом с немалым весом.
— Это все в далеком прошлом, — отрезал аббат, устало махнув рукой.
— Однако вы могли бы побеседовать с кем-нибудь из прежних друзей. Одежда, которую вы носите, придает вам еще больший авторитет.
Последовала напряженная пауза. Аббат мрачно молчал. Наконец он откашлялся и спросил:
— Так чего ты от меня хочешь?
— Вы должны мне помочь, — воодушевился Каттани. — При соучастии людей, стоящих у власти, кто-то готовит колоссальную сделку по поставкам оружия. Страны Восточной Европы содействуют этой операции, а взамен получают планы нашей обороны. Разве вы не находите это чудовищным?
Лицо аббата приняло отстраненное выражение. Он произнес:
— Разве я могу что-то сделать?
— Неужели вы хотите умыть руки? Хотите позволить им безнаказанно действовать? Они торгуют оружием, военными секретами, а вы, человек, который мог бы им помешать, не желаете и пальцем пошевелить? Думаю, это не слишком христианское поведение.
Сквозь стрельчатые, узкие, как бойницы, окна виднелась огромная покрытая зеленью гора, одинокая и величественная. «В этот мир покоя, выбранный мной, — подумал аббат, — вновь вторгается другой мир, с его суетой и интригами и грозит поглотить меня».
— Оставь мне документы, — проговорил аббат. — Я должен хорошенько подумать.
Аббат
Профессор Маттинера прищурил свои маленькие серые глазки за стеклами очков. На остреньком личике отразилось нечто вроде радости, смешанной с удивлением.
— Да неужели это вы?!
Его сухонькая, чуть сгорбленная фигурка резко подпрыгнула за огромным письменным столом, словно на пружине.
— Прошу вас, входите.
Со сладкой улыбкой он бросился навстречу появившемуся на пороге и застывшему в нерешительности гостю:
— Как я рад вновь встретиться с вами!
Маттинера протянул руку, и аббат пожал ее, продолжая осматриваться, как человек, возвратившийся в места, где некогда провел детство.
Он долго размышлял, прежде чем принял решение ехать. Мысль, что можно что-то сделать, помешать грязным махинациям и положить конец целой цепочке убийств, помогла ему принять решение. И вот он вновь в Риме. Когда-то в столице он был одним из тех, к чьему мнению внимательно прислушивались. Он знал, какими методами осуществлять свое влияние. Знал недостатки и слабости тех, кто стоит у власти.
— Садитесь, прошу вас.
Маттинера чуть ли не подтолкнул его к креслу перед своим письменным столом. Много лет назад, когда аббат был еще доцентом в университете, Маттинера учился у него, а потом работал в качестве ассистента. Теперь он испытывал еще большее почтение и даже некоторую робость перед монашеским одеянием и проницательным лицом учителя.
Когда взгляд его упал на листок, который аббат положил перед ним на стол, Маттинера весь напрягся, и его лисья физиономия ощерилась от злобы. Он не мог понять, какими неисповедимыми путями сей проклятый листок мог попасть в руки аббата. Эти секретные документы он передал Алесси,
— Даже до моей обители высоко в горах, — проговорил аббат, — дошли сигналы о гнусном плане. Кто-то ткет тайную паутину, желая продать сведения об оборонительной системе нашей страны. У тебя весьма широкие связи. Ты должен помочь мне помешать позорному заговору.
— Я? Что я могу сделать? — возразил Маттинера.
— Ты должен заявить об утечке чрезвычайно важных документов. Я принес тебе всего один листок, но у меня в руках целый «дипломат», набитый подобными материалами.
Маттинера побледнел, и ему еле удалось скрыть свою досаду.
— Возможно, мне понадобится весь материал, чтобы предпринять какие-то шаги, — промямлил он.
— Этого листка вполне достаточно. Все остальное надежно хранится в монастыре.
— Но конкретно, что вы мне советуете?
— Ты должен потребовать расследования, чтобы выяснить, как стала возможной кража этих документов.
— Это не так-то просто, — Маттинера выставил вперед руки, словно защищаясь. — Но я попытаюсь.
— Ты должен мне это обещать.
Маттинера прищурился и сказал:
— Обещаю,
Но старый аббат, умудренный опытом долгой жизни и знанием человеческой души, уловил, как на лице Маттинеры мелькнуло странное выражение, не внушающее доверия. Нет, аббат не мог поклясться в том, что его бывший ученик сдержит обещание. Возвратившись в монастырь, он поделился сомнениями с Каттани.
— Я обратился к человеку, без сомнения, очень влиятельному. Но неизвестно, сможет ли он предпринять какие-то шаги, как-то вмешаться. — Он развел руками и закончил: — Посмотрим…
Аббат даже не представлял себе, насколько глубоко изменились отношения между стоящими у власти людьми с тех пор, как он надел монашескую рясу. Он не знал, какие сложились между ними новые союзы. Иначе не совершил бы роковой ошибки, обратившись именно к Маттинере.
Этот скользкий человек находился теперь в центре самых темных дел, был своего рода стержнем самых скандальных махинаций. И в то время, как ни о чем не ведающий аббат ожидал от него благородного поступка, Маттинера бил тревогу, подняв переполох среди своих высокопоставленных дружков.
— Да, ваше превосходительство, — говорил он в телефонную трубку, — я вам совершенно точно излагаю создавшуюся ситуацию.
С другого конца провода гремел взбешенный голос его собеседника:
— Вы излагаете мне? А с какой стати? Зачем?
— Я знаю, — продолжал Маттинера, — что решение должен принять я. Однако бывают моменты, когда я тоже нуждаюсь в чьей-то поддержке.
— Да о чем вы говорите? — ответил зычный голос, и разговор внезапно прервался. Собеседник Маттинеры повесил трубку.
С другого конца провода гремел взбешенный голос его собеседника:
— Вы излагаете мне? А с какой стати? Зачем?
— Я знаю, — продолжал Маттинера, — что решение должен принять я. Однако бывают моменты, когда я тоже нуждаюсь в чьей-то поддержке.
— Да о чем вы говорите? — ответил зычный голос, и разговор внезапно прервался. Собеседник Маттинеры повесил трубку.
Его оставили одного. И ему надо выкарабкиваться собственными силами. Он откинулся на спинку кресла и на мгновение прикрыл змеиные глазки.
— Выходит, профессор, придется вам действовать самому?
Молчавший до тех пор человек, который сидел напротив него у письменного стола, постарался, чтобы ответ прозвучал ободряюще.
— Выходит, так, дорогой Терразини. Эти документы совершенно необходимо получить обратно.
Терразини сделал жест, словно говоря: так в чем же дело? Это не так трудно.
— Мы готовы это сделать.
— Да, но нужно обойтись без лишнего шума. Аббат — слишком видная фигура. Если с его головы упадет хоть волосок, поднимется невероятный скандал.
— Там видно будет, — ответил Терразини, небрежно махнув рукой.
Как только Терразини ушел, Маттинера медленно снял очки и опустил голову на лежащие на столе руки. Нужно было время, чтобы успокоиться. Ему было не по себе — он только что предал своего бывшего учителя. Первым порывом было немедленно отправиться самому в монастырь, заставить аббата отдать документы, напугав до смерти, чтобы он держал язык за зубами.
Хорошенько поразмыслив, Маттинера пришел вот к какому выводу. Старый упрямец никогда ему этого не простит. И вместе с тем Маттинера не раскаивался, скорее, злился на аббата за то, что тот не способен его понять и оправдать.
Этот человек в монашеской рясе грозил стать для него олицетворением совести. У святых есть один недостаток: они не дают тебе спать спокойно. И тут у Маттинеры мелькнула мысль о том, что неплохо бы навсегда избавиться от него. И профессор не стал гнать от себя эту мысль — более того, она постепенно успокоила его, и настроение улучшилось.
Следующей ночью к монастырю в машине подъехали четверо. В то время как монахи крепко спали, они проникли внутрь монастыря и разделились на две пары. Двое проскользнули к келье аббата.
Они устремили луч карманного фонаря прямо в лицо спящего, и аббат сразу проснулся. Прежде чем он успел понять, что происходит, пуля, выпущенная из пистолета с глушителем, пригвоздила его к постели.
Не прошло и несколько секунд, как в проеме двери бесшумно появились двое других. Они волокли за руки безжизненное тело. Дотащив труп до постели аббата, бросили его рядом с монахом, лежавшим навзничь со скрещенными на груди руками и запрокинутой назад головой, устремив взгляд полуприкрытых глаз в вечность.
В свете карманного фонаря можно было различить, что это тело синьоры Анны. Убийцы придумали жуткую инсценировку: они хотели заставить поверить в невероятное, в любовное свидание аббата с синьорой Анной. В руку монаха они вложили пистолет, пусть думают, что аббат застрелил женщину, а потом обратил оружие против себя.
Бандит с фонариком непрерывно шарил лучом вокруг себя. В этой пляске тени и света временами казалось, что бездыханные тела убитых парят в воздухе. Другой бандит что-то лихорадочно искал. Распахнув дверцу стенного шкафа, он наконец обнаружил то, что надо: «дипломат» с документами. Схватив его, он вместе с сообщниками скрылся в темноте.
У Каттани не хватило мужества показать маленькой Грете мертвую мать. Он поручил девочку заботам монаха Бернардо. Грета с удивлением и восторгом попала в мирок глиняных ангелов и пастушков.
— Как красиво! — восклицала она, осторожно перебирая серые фигурки.
Потом опускала палец в баночку с краской и размазывала ее по поверхности статуэтки. Но то и дело приостанавливалась и задумывалась, готовая вот-вот расплакаться. Монах пытался ее отвлечь, Грета печально глядела на него и стонала:
— Мамочки больше нет…
С Сицилии на похороны приехала Джулия. На ней не было лица, девушка была просто раздавлена обрушившимся на нее новым горем. Она укрылась от всех в тени большого дерева на самом верху склона. Отсюда открывался широкий вид на раскинувшуюся внизу зеленую долину.
Джулия прислонилась к вековому стволу. У нее кружилась голова.
— Но почему? За что? — шептала она. — Что за проклятие преследует нашу семью?
Сзади к ней неслышно подошел Каттани. Пытаясь утешить, он обнял Джулию. Но та неожиданно для Коррадо оттолкнула его.
— Оставь меня! — крикнула она. — Оставь меня одну. Не хочу Тебя больше видеть! — И принялась колотить его по груди. — Это ты во всем виноват! Ты один! — Слезы застилали ей глаза, в Джулия продолжала осыпать его ударами вслепую. Они становились все слабее и слабее. — Ты погубил всю мою семью. Все по твоей вине!
Вконец обессилев, она упала в объятия Коррадо. Руки, которые его только что колотили, теперь нежно его обнимали.
— Боже мой! Что я говорю? Прости меня, дорогой, прости, — Она ласкала его, осыпала поцелуями лицо, грудь. — Я сама не знаю, что говорю, любовь моя. Я совсем обезумела. Не уходи от меня, ради бога, не оставляй меня одну.
Коррадо молча прижимал ее к себе. Он чувствовал, как она дрожит всем телом, и, чтобы успокоить, нежно гладил по голове.
— Может быть, для тебя было бы лучше, если после первой встречи мы бы больше не виделись. Но теперь это уже судьба.
Легко коснувшись его губами, она попросила:
— Пожалуйста, не надо больше говорить о печальном.
На похороны явились высокопоставленные лица. Приехал депутат Тарсони, старый друг аббата, человек опытный и гибкий, привыкший приспосабливаться к обстоятельствам.
— Мы с ним были друзья молодости, — сказал он Каттани. — И вместе проделали немалый путь в политике. Он меня очень удивил, когда решил все бросить. Я всегда его очень любил, да и он был ко мне привязан. Два дня назад, когда аббат пришел ко мне в палату депутатов, он мне показался очень озабоченным.
Каттани это заинтересовало.
— Скажите, а он посетил только вас? — спросил он.
— Нет, — ответил депутат, — он нанес еще один визит. Он был у профессора Маттинеры. Не знаю, знакомы ли вы с ним…
— Смутно припоминаю, — сказал Каттани, — Где-то, наверное, слышал эту фамилию.
— Да… Это персона очень важная… По-настоящему влиятельный человек. Я наверняка знаю, что аббат посетил профессора, — сам мне об этом сообщил. Сказал: «Ну вот, с тобой я повидался, теперь пойду к Маттинере, а потом вершусь в свою берлогу».
Любопытство Каттани все усиливалось.
— А этого Маттинеры здесь нет? Он не приехал на похороны?
— Нет, его здесь нет, — ответил депутат Тарсони. — Странно, наверное, у него какие-нибудь неотложные дела. Однако приехала его жена. Вон там она стоит.
Это была женщина лет сорока, немного полноватая. Когда она прижимала к глазам платок, поднявшийся рукав открывал запястье с массивным браслетом, украшенным крупным драгоценным камнем.
Кто он, этот профессор Маттинера? Почему, оставаясь в тени, он пользуется таким влиянием? Каттани подошел к Бернардо и спросил его, приезжал ли когда-нибудь Маттинера в монастырь навестить аббата.
— Да, иногда приезжал. Он привозил экземпляры своих новых книг, они хранятся в монастырской библиотеке. Пойдем, я тебе их покажу.
Монах проводил Каттани в библиотеку и показал несколько книг с автографами Маттинеры.
— Он специалист по римской истории, — пояснил монах. — У нас даже есть экземпляр его университетской дипломной работы.
Бернардо снял с полки переплетенную рукопись и протянул Каттани.
— Вот она. Аббат был научным руководителем Маттинеры.
Каттани откинул тяжелый переплет и не смог скрыть изумления. На первой странице он прочел название дипломной работы: «Агриппина, пример тайной власти в Римской империи».
Агриппина! То же самое имя, которое назвал сицилийский ювелир. Отец Джулии послал в подарок браслет с алмазом даме, скрывавшейся под именем Агриппины. Этот браслет он только что видел на руке жены Маттинеры. «Наконец-то я тебя нашел», — подумал про себя Каттани.
Внезапно он почувствовал, что его мускулы напряглись, и ощутил приток новых сил. Низенький монах увидел, как в глазах Каттани загорелись решимость в вызов. Комиссара разом покинули недавние усталое безразличие и примиренность с судьбой.
Коррадо вновь выглядел по-бойцовски. Он бросился в келью аббата и, отодвинув груду наваленных сверху книг, открыл небольшой ящик. В нем тоже были книги. Торопливо побросав их на пол, он достал со дна ящика свой пистолет. Не так давно Коррадо отдал его аббату с обещанием никогда больше им не пользоваться.
Он вставил в пистолет обойму и засунул его за пояс.