– У Хоруженко работает один молодой человек… Борис его зовут, фамилию не знаю. Он позвонил Толе и рассказал… но было поздно, кредит мы уже получили… А что теперь делать мне? Товар пришел, надо выплатить оставшуюся часть, отказаться от кредита, заплатить проценты… Толе хорошо, а мне… хоть сама умирай, я же не вытяну.
А Крайнему чем помочь? Разве что совет дать:
– Вы сходите в банк, объясните ситуацию, думаю, вам пойдут навстречу… Ну, хотя бы придумают что-либо ввиду смерти заемщика.
Она посмотрела на него выразительно, как обожгла укором, да в чем же Крайний виноват? Наверное, в том, что он стоит на страже интересов людей, которые убили ее мужа, – это она так думает.
– Ночью с четырнадцатого на пятнадцатое где был ваш муж?
– Толя? Да где ж ему быть ночью? Дома. А почему вы спросили?
– В это время убили Хоруженко.
Пожалуй, сие известие явилось единственной радостью в этот скорбный для нее час. Бесцветные губы порозовели, на щеках заиграл румянец, она и задышала чаще, словно эта новость вдохнула в нее жизнь, и тембр голоса окрасился торжеством:
– Свершилось… Возмездие… Это хорошо, иначе убила бы его я.
– Извините, а как ваш муж собирался отплатить Хоруженко? Он ему прямо об этом говорил?
– Да никак. Все его угрозы – пустое сотрясание воздуха от бессилия и отчаяния. – Но вдруг умные глаза переключились на Крайнего, в них мелькнуло удивление и подозрение одновременно. – Вы спросили про ту ночь… Неужели думали, что мой Толя?..
И улыбнулась. Теперь она смотрела на Крайнего как на старого маразматика, который вызывает у нее жалость. А он по пути к выходу еще раз заглянул к Варгузову.
Как бы мимика ни менялась, виноватое выражение лица остается. Варгузов и в ипостаси покойника лежал так, как будто его мучила совесть, что, во-первых, занимал на земле чье-то место, во-вторых, доставил столько хлопот живым.
Еще не осознавая полностью смысла сказанного, Санька, как существо тонко чувствующее, похолодела, выговорив на полушепоте:
– Как похоронили? Когда?
– Шестнадцатого, – ответила девушка из офиса сотовой связи в скромном деловом костюме. – Тело долго не выдавали из морга, а погибла она, кажется, восьмого сентября или даже седьмого.
Разве не настораживает такой факт, как смерть двух подруг с коротким промежутком? Восьмое… А, Римма Таировна говорила, что с восьмого началась черная полоса. Но тут же припомнилась еще одна смерть – подруги Олеси Хоруженко, она тоже случилась на днях. Странные совпадения.
– Не выдавали? – переспросила Санька. – Почему?
– Ее же убили. Наверное, долго изучали, что там внутри. – У Саньки явно было перевернутое лицо, потому что девушка поспешила заверить: – Да-да, в гараже ее заперли, а мотор оставили работать, она угорела от выхлопных газов. Виктория, видимо, без сознания была, раз не попыталась выйти или сообщить по телефону, что в западне. Так и не очнулась.
– А подруги у Виктории остались? – поинтересовалась Санька. – Меня интересуют близкие?
– Конечно. Одну я знаю, как зовут, она часто забегала к Виктории – Ия. Ия Трипольская. Работает у одного… м… забыла!
Ну, откуда ей знать, что Ии тоже нет в живых, убили ее как раз накануне похорон Виктории?
– А еще? – не уходила Санька.
– Близких, пожалуй, больше не назову, – задумалась девушка, вспоминая. – Нет. Общаться общались, но сказать, что дружили… сейчас ведь не принято дружить на работе. Молодой человек забегал, но редко. Олег, кажется.
Санька вернулась в автомобиль угрюмая, чем напугала Михайлова, который обеспокоился, не догадавшись, что ее состояние вызвано новостями:
– Тебе плохо? По-моему, ты переутомилась.
– Мне плохо, – сказала она, – очень плохо, но я не переутомилась. Подругу Ии похоронили.
– Не может быть!
– Ага-а, – протянула она, – вот и вас насторожила смерть Виктории. Правильно, потому что ее убили.
– И эту убили?!
– Примерно за неделю до того, как убили Рудольфа с Ией. Два убийства близких людей с небольшим временным промежутком… Вы верите в совпадения?
– Однажды мой приятель опоздал на самолет, следующий рейс был через сутки, он вернулся домой. А ему нужно было попасть в горы до восхождения альпинистов. Вдруг через три часа звонок, женский голос сообщил, что он может полететь другим рейсом. Я отвез его в аэропорт. Везу, а он задумчивый, весь в себе. Действительно, билет взял без проблем, а когда шел на посадку, внезапно остановился и сказал: «А кто дал ей мой телефон? У меня нет знакомых в аэропорту. Кажется, Миша, мне позвонила ОНА». И весело пошел на посадку. Позже я понял, кого он имел в виду, когда самолет разбился. После этого я перестал верить в совпадения и случайности. Куда едем?
Не похож он на тех, с кем встречалась Санька раньше. В ее городишке молодняк примитивный, поговорить с ними не о чем. Середняки возраста Михайлова даже глаз не притягивали, ее представления о мужчинах были размыты и вытащены из книг, не имели конкретного образа, живых черт. А Михайлов говорит – его хочется слушать, молчит – хочется молчать вместе с ним. К идеалу в ее представлении, пожалуй, он подходит, как никто. Печально, он ведь старый, к тому же женат на той выдре.
– Михал Михалыч, почему вы мне помогаете? Возите меня, тратите время, бензин? Я вам никто.
Первый раз Санька увидела, как он улыбнулся. Впрочем, это не улыбка, а усмешка. Михайлов отвел глаза, уставился в лобовое стекло, почесал крыло носа. Сейчас соврет, скажет, что Глеб ему как брат родной, или справедливость превыше всего, или еще какую-нибудь хрень выдаст в том же духе. Не угадала.
– Мой ответ не понравился бы твоим родителям, поэтому озвучивать его я не буду.
Запустил двигатель и перевел на Саньку взгляд, в котором читалась насмешка и что-то еще, чего она не поняла.
– В прокуратуру, – вздохнула Санька.
Крайнего она не застала. Жалко. А ведь столько удалось выяснить, Саньке не терпелось рассказать. Михайлов согласился, что информация из офиса сотовой связи необычайно полезная, следователь должен ее оценить, но не сегодня. Наступало вечернее время, Санька попросила отвезти ее к маршруткам, он предложил другое направление:
– Отвезу тебя домой, надо восстановить силы…
Неожиданно девушка, еще минуту назад воплощавшая спокойствие, гневно сверкнула глазами и в категорической форме заявила:
– Я обязана работать. Иначе мне останется выйти на панель, чтобы вытащить из ямы сестру, Глеба и себя.
– В таком случае я покупаю тебя на весь период панельного режима, – нашелся господин шеф.
– Я пошутила, – опомнилась Санька.
– Я тоже. Не понимаю, чего ты злишься? Автобусы стояли две недели, постоят еще. Сколько надо, столько и простоят. Зарплату тебе будут платить…
– Я привыкла получать деньги за выполненную работу, а не даром.
– Как хочешь.
5
– А все-таки, почему вы не возражали, когда он вас уволил? – вернулся к изначальному вопросу Юрий Петрович. – Неужели нельзя было доказать, что не вы заложили шефа Варгузову, а кто-то другой?
Как только Андрей узнал, кто пожаловал к нему с утра пораньше, маска эдакого разбитного, острого на язык и слегка циничного парня с него слетела. А без маски человек уязвим, потому что открыт, его настроение легко читается, значит, видны и его страхи. Конечно, Андрей растерялся, оттого стал более естественным и беспокойным, что не соответствовало описаниям бухгалтера и коллег, с которыми виделся Юрий Петрович. Кстати, он содержал квартиру в идеальном порядке, да и вкус у него отличный, отметил про себя Крайний.
– А зачем? – Андрей заходил по комнате с кружкой кофе. – Бесполезно было оправдываться. Рудольф… из тех людей, которые не любят разбираться. Ну, выяснил бы, и что? Уволил бы и того, кто настучал, и того, кто доказал свою невиновность. В какой-то момент я понял, что дошел до точки, когда работодателя не выносят. Поэтому вел себя соответственно, ведь он все равно испортил бы мне репутацию, так что же, уйти и не сказать пару ласковых?
Хорошая квартирка, удобная. Крайний вспомнил свою молодость – вот жили… по коммуналкам, по частным домам, без газа и водопровода, но не тужили. И работа была в радость. И в позе «чего изволите» не стояли. Глаза Юрия Петровича наткнулись на два чемодана, стоявшие в углу за стеклянным столиком, – сразу и не заметишь. Андрей нервно отреагировал на этот, как ему показалось, разоблачительный взгляд:
– Ну, да, да, я собрался уехать, а что, нельзя? Мне нужно устраиваться на работу, а разгружать вагоны или улицу мести я, извините, не хочу. Полагаю, я способен на большее… Скажите честно, вы меня подозреваете?
– Нет.
Андрей не удовлетворился ответом, подозрительно сощурился, показывая всем своим видом: баки заливаешь, старик, хочешь меня подловить. И сам с дерзостью юноши напомнил:
– Но ведь у меня мотив.
Непроницаемый Юрий Петрович уставился на него, затянув пугающую Андрея паузу, во время которой с сожалением думал, что нынешним молодым парням не хватает мужественности.
– Повторяю, – сказал он, – вас не подозреваю. А Борис?
– В смысле? – непроизвольно вытирая рукавом халата лоб (время-то утреннее, одеться не успел), произнес Андрей с некоторым облегчением. – Мог ли он убить Ию и Рудольфа, да?
– Именно.
– Мне трудно судить. Я же с ним… вы сами видели. Борис врезался в Ию как дурак, честное слово. Да, красива. Богиня из глянцевого журнала. Но если разобраться, божественного в ней – как во мне женственности. Она же легла под Рудольфа не только в прямом смысле, в переносном тоже. Делал он подлость, Ия помалкивала. Потакала ему много…
– Я не о любовных отношениях патрона с ней спросил, они мне ясны, – перебил Крайний. – Я спросил о Борисе.
Андрей опустил взгляд в кружку, болтал ею, будто остужая, и, выпятив нижнюю губу, раскачивался. Может, это помогает ему думать?
– Нет, наверное, – пожал он плечами, а потом раздраженно бросил: – Не знаю! Я могу ручаться лишь за себя.
Ну, хоть не перевел стрелки на коллегу, дабы себя выгородить. К изумлению Андрея (он все же до конца не верил следователю), Юрий Петрович распрощался с ним, пробыв совсем недолго.
А чего здесь торчать? Едва Андрей, только поднявшийся с постели, открыл дверь квартиры, Крайний разочаровался: не он. Убил высокий и сильный мужчина, ни Варгузов, ни Андрей не обладали ни ростом, ни достаточной силой. Опять-таки у Глеба Нефедова все параметры убийцы налицо: он рослый, да и достаточно силен, чтобы завалить даже голыми руками.
Водить он любил, особенно когда в автомобиле находился один, спешить не спешил, скорости общего потока придерживался. Остановившись на светофоре, Юрий Петрович наслаждался короткой передышкой (возраст уже тот, когда каждая минута жизни доставляет радость), как вдруг сзади нервно засигналили. Его поторапливали, а светофор даже не мигнул.
Не терпелось парням в крутой иномарке вырваться вперед, и, только вспыхнул красный, иномарка опередила Крайнего… Пока он копался, авто с парнями притормозило, в окне показалась сытая будка:
– Старикан, че ты тут ползаешь? Сидел бы дома.
И – вжик! Авто вырвалось вперед, Крайний не успел выехать на перекресток, как вдруг – бабах! Удар железа, звон разбитых стекол… Машина с парнями врезалась в другую иномарку на повороте.
– Ничего, – проворчал Юрий Петрович, проезжая мимо аварии, – я вас, лихих пацанов, много видал. Попадешь ты ко мне, а ты попадешь, я тебе покажу «старикан» и «дома сиди»…
Столько дней прошло, а мотива Юрий Петрович так и не нащупал, пока убийство Хоруженко и Трипольской тянет на безмотивное. У Нефедова есть слабенький мотивишко, не вписывающийся в адское преступление, зато против этой версии у Юрия Петровича растет стопка аргументов. В сложных случаях ему помогала интуиция, а тут и она словно умерла.
– Опять? С утра! – прокряхтел он, паркуясь у прокуратуры.
Санька сидела на каменном выступе ограды, прислонившись боком к кованым прутьям, и дремала. Юрий Петрович поставил машину на сигнализацию, подошел к девушке, но она не услышала, он присел рядом. Присмотрелся, а девчонка-то славная, вон губешки торчат – не силиконовые ли? Хотя у этой денег на силикон нет, значит, и грудь, и попка, и губы настоящие. Поспела девка, сладкая, как малина, ей бы в мужских объятиях нежиться, тренироваться делать детей, наслаждаться любовью. А то ведь не успеет оглянуться, надышаться на этом свете, как тот свет окажется ближе некуда. Но дуреха тезисами прокуратуру закидала, небось всю ночь строчила, теперь отсыпается.
Он кашлянул. Негромко, чтоб не испугать, Санька вздрогнула, распахнула глаза, увидела сидящего рядом Крайнего и подтянулась, поправила волосы, проговорив:
– Здравствуйте, а я к вам.
– Хм, я догадался, что ко мне. Давай сюда тезисы.
– Тезисы? – не поняла она спросонок. – А, я сегодня без них.
– А что так? Некогда было составить? Чем же ты занималась?
– Автобус ремонтировала. (Ну и дура, про себя подумал Крайний.) У меня важная информация… очень важная. У Ии была подруга…
Если до этого Крайний сидел со скучающей миной, то, услышав «была подруга», он повернулся всем корпусом к девушке, заинтересованно спросив:
– Была подруга? А где она сейчас?
– В том-то и дело, что была! Ее убили. И представьте себе, убили недавно, кажется, восьмого сентября, но это не все.
– Ну-ка, внучка, пошли ко мне, я тебя чаем напою.
Санька взяла сумочку, забросила ремешок на плечо и с готовностью посмотрела на Крайнего, вызвав у того улыбку. Ему хорошо знакома страстная решительность, которая отпечаталась на лице девушки, да скажи он ей – иди вместо Глеба на нары, посиди, пока мы разбираться будем, она подменит его, не задумываясь. Женщин подобного склада отличает самоотдача во всем – хоть в быту, хоть на работе, хоть в постели. В молодости он о-ой как изучил женскую натуру!
– Тебя как звать? – спросил Юрий Петрович по дороге.
– Санька… Дед так называет. Я Александра… Ну, Саша.
– Забавная ты, Сашка. Конфеты любишь?
– Ну так…
– А у меня их нет, зато есть пряники. К чаю.
Дина приехала по просьбе Лели, которая боялась оставить Олесю одну, у добровольной «опекунши» важнейшая встреча могла сорваться. Из такси Дина вышла, только когда подруга оплатила таксисту проезд, раньше, когда ее просили срочно приехать, она стеснялась сказать, мол, не по карману роскошь, а сейчас – запросто.
– С каких пор наша Олеська стала недееспособной? – спросила Дина, шагая к дому без особого желания.
Она была недовольна, но приехала и – слава богу, ссориться с ней Леля не собиралась, тем более воспитывать Дину уже поздно.
– Олеся как раз способна к деятельности, это меня и пугает, – сказала Леля. – Я караулю ее, тебя прошу о том же. Всего пару часов.
– А без загадок нельзя?
– Долго рассказывать, а мне некогда. В общем, ее, типа, шантажируют, она готова пойти на свидание… возможно, с убийцей Руди.
– Свят, свят, свят, – лениво промямлила Дина. – Чокнулась?
Леля остановилась, позыв наорать на Дину подавила и дала указания с непривычной жесткостью:
– В твою задачу входит не выпускать Олесю из дома…
– Слушай, мамочка Тереза, а в полицию ты не пробовала обращаться? – зашипела Дина. – Пусть они караулят ее или на нее ловят преступника.
Вот злая баба! Леля поражалась себе и другим: какого черта они водятся с ней? Мыслимое ли дело – давиться злостью без всяких причин на то.
– Пробовала, – сказала Леля. – Не хотят шевелиться. Не верят.
Леля так и думала, ведь Крайний пропустил мимо ушей ее сообщение о звонках Олесе, тем самым потерял в Лелиных глазах авторитет. Что ей остается? Караулить неадекватную подругу, пока та не придет в норму.
– Вот когда ее убьют, – продолжила она, – они примут все необходимые меры. Так, не отвлекай меня. Должна тебя предупредить, наша маленькая и кроткая Олеся сейчас неадекватна и похожа на волчицу. Она пропитана злостью, но здесь вы найдете общий язык (не удержалась от желчи), огрызается, может кинуться драться, правда, на меня еще не кидалась…
– Поэтому ты сбегаешь. – Заметив, что Леля на грани срыва, Дина поспешила смягчить ее: – Ладно-ладно, посижу. Иди.
Если не лукавить, то Леле нужны эти два-три часа, чтоб решить дела и заодно отдохнуть от Олеси, ставшей просто мегерой. Но она сама вызвалась опекать ее, наверное, ангел-хранитель подруги спутал Лелю с психоаналитиком.
Дина проводила отъезжающий автомобиль и вошла в дом. Олесю она застала лежащей на диване лицом к спинке. На столе Дина заметила в вазах еду: сладости, бутербродики, пирожки – ай, как кстати. Она села на стул, сунула в рот сразу два бутерброда-канапе, предложила:
– Олесик, солнце, иди, покушаем. Чайку хочешь?
Внезапно «солнце» развернулось, и в Дину с ревом разъяренной тигрицы запустило диванную подушку. Давнишняя подруга не смогла увернуться, в нее врезался довольно тяжелый «снаряд», да прямо в голову. А «солнце» вернулось в прежнее положение – улеглась лицом к спинке.
– Ты рехнулась?! – взревела Дина, с нее вмиг слетел налет снобизма. – Еще сиди с ней тут… береги ее… а она швыряется…
– Ну и пошла вон! Я тебя не звала!
Дина изучила себя в зеркале пудреницы, подправила прическу, вытерла под глазом размазавшуюся тушь.
– Слава богу, не булыжник кинула, – сказала вслух. – Но ссадина на щеке есть. Что я тебе сделала?.. Олеська, если б не твое горе, я бы тебе сдачи дала, честно. Человеку при любых обстоятельствах непозволительно превращаться в дикаря…
Что тут началось! Олеся подскочила! Нет, она не кинулась на Дину, схватила настольную лампу под бежевым абажуром и запустила ею в стену. Бедной стене еще досталось: следом в нее полетела ваза, инкрустированная натуральными камнями, потом стеклянная фигурка танцовщицы…
– Прекрати! – заорала Дина, если честно, порядком испугавшись. Но когда маленькая фурия развернулась к ней и вознамерилась бросить в нее канделябром, выставила указательный палец: – Попробуй кинь! Я не Лелька, от жалости не скукожусь! Сразу вызову психушку, плевать мне на твои заскоки. Месяц бесплатного содержания там тебе гарантирую.