Кадыров расстегнул воротник гимнастерки. Ну вот, так он и знал! Ему уже колют глаза прошлыми ошибками! Сейчас скажут, что они его ничему не научили, что он не сделал выводов из уроков прошлого… А, будь прокляты все эти беспокойные выдумщики! Не сидится им на месте! Ведь как все хорошо шло… Ну да, полтора года назад он допустил ошибку, но потом покаялся, и теперь ему казалось, что все неприятности позади. Колхоз вышел на одно из первых мест в районе, председатель окружен почетом, - в общем, жить бы да радоваться. Как говорится, от добра добра не ищут. Да и приведут ли к добру рискованные затеи? Один раз получилось, а в другой раз может и сорваться. Колхозники сейчас не бедствуют. Родине колхоз тоже приносит пользу. Так нет же! Этой Айкиз все мало! Выскочка!
Но бюро слушает ее с одобрительным вниманием. Скрипят карандаши… Перед Джурабаевым не видно обычной горки записок: неужели никто не собирается выступать? Им все ясно, умникам! А может, поддержать Умурзакову? Поднимут они целину, и тогда на всю область, на всю республику прогремит слава о Кадырове! Да, если они эту целину поднимут.., А если нет? Хлопот-то и сейчас поверх головы, затылок почесать некогда! А тут новые заботы, новая бтветственность. Не выгорит дело, - спросят с него, с Кадырова: «А ну, товарищ Кадыров, выкладывай-ка ключи от своего стола!» Нет, рисковать нельзя. Пусть Айкиз рискует; она и не думает о том, что может оступиться. Что ж, это Кадырову на руку… Хм… А вдруг они добьются своего? Повезло же им в позапрошлом году… Спасибо Султанову, это он выручил тогда Кадырова. Но теперь-то с ним не станут церемониться, пулей вылетит с председательского кресла, если им повезет! И откуда они берутся, эти новаторы? Вон их сколько развелось, как сорняков на заброшенном поле. Все только и мечтают о том, чтобы выдвинуться. Потому-то и носятся со своими планами. Как это сказал о них когда-то Султанов? «Гигантомания!..» Они знают, что Кадыров не пойдет на сомнительные авантюры, вот и решили обскакать его. Но Кадыров ни с кем не хочет делить власть. Он привык к тому, что колхозники при встрече с ним почтительно прижимают руки к сердцу: «Салям, достойнейший председатель!» Он привык в кругу друзей солидно рассуждать о своем колхозном хозяйстве. Он привык к своему кабинету, к обжитому месту за столом президиума, к своим полям, по которым ходит медленно и уверенно, как полновластный хозяин, советуя, указывая, подгоняя… И он зубами вцепится, а не упустит председательского поста. Мы еще поборемся, товарищ Умурзакова! Еще посмотрим, чья возьмет! Там, «наверху», о затее ретивых «застрельщиков» и ведать не ведают. И неизвестно, как-то ее примут. К тому же, Кадыров не один, за спиной у него такая гора, как председатель райисполкома. Что ж это Султанов-то молчит?.. Ведь если бюро утвердит этот план, ему тоже придется несладко. Надо помешать им, иначе все пропало! В одиночку Кадырову с ними не справиться… Он вон сцепился с Айкиз, и ему же надавали по щекам. Кадыров даже потянулся рукой к щеке: ух, как горит! Он чувствовал, что почва уходит у него из-под ног, и весь его вид говорил о растерянности: ведь как ни скрывай болезнь, а жар ее выдаст!
В это время Кадырову пододвинули адресованную ему записку. Кадыров посмотрел на Султанова; тот незаметно кивнул ему и покровительственно улыбнулся. Оглянувшись по сторонам, Кадыров развернул записку и облегченно вздохнул. В записке было всего несколько слов, выведенных уверенным, размашистым почерком: «Как думаешь, - карьеристы они или недальновидные прожектеры?» Эти несколько слов подействовали на Кадырова так, словно на рану его капнули целительный бальзам.
Председатель райисполкома был не только спасителем Кадырова, но и его другом. Правда, это была неравная дружба: с одной стороны - снисходительное похлопывание по плечу, с другой - посильные старания угодить; но зато держалась она на са»|ом прочном фундаменте - на общности интересов. Султанову нужен был Кадыров, Кадырову - Султанов, и оба служили друг другу надежной опорой. Султанов, выручив незадачливого председателя колхоза, нашел преданного сторонника «в народных массах». Кадыров, благодарный Султанову, видел в нем верного покровителя из «начальства». Он искренне восхищался ораторским талантом Султанова, умением в самых трудных обстоятельствах сохранять добродушие и достоинство, его усмешливым, полным уважения к себе тоном. В разговоре с людьми Кадыров невольно употреблял излюбленные жесты, словечки Султанова, а в последнее время все чаще и чаще ссылался на его имя: «Товарищ Султанов сказал то-то», «Товарищ Султанов дал такое-то указание».
Он понимал Султанова с полуслова и сейчас, получив его записку, расправил плечи, поудобней уселся на стуле, поднял голову. Айкиз говорила что-то о средствах на строительство поселка, о помощи государства новоселам, о задачах строительных бригад. Но Кадыров уже не слушал ее. Хозяин района не она, а Султанов, и решающее слово будет за ним. Он знает, что делать; у него - авторитет, опыт, он поставит эту выскочку на место!
Кадыров спрятал записку в нагрудный карман. От нее словно исходила начальственная теплота, она согревала ему сердце… Он мало что понял из речи председателя райисполкома, выступившего вслед за Айкиз; он прислушивался с упоением лишь к бархатному рокотанию его баритона, к насмешливой или гневной интонации восклицаний, обращенных к предыдущим ораторам, и думал блаженно: «Есть все-таки руководители, на которых можно положиться, которые способны дать по рукам, - как это он написал? - ну да, недальновидным прожектерам!»
А Султанов между тем, картинно взмахивая рукой, улыбаясь то добродушно, то иронически, с удовольствием отчеканивал звучные фразы. Он любил произносить речи.
- Красно, красно говорила товарищ Умурзакова! Но очень уж благополучно у нее все получается. Сплошная идиллия: пришли, увидели, победили! А мы, коммунисты, привыкли смотреть правде в глаза. Розовые очки нам не к лицу! Конечно, как говорится в народе, правда глаза колет. Но я все-таки предпочитаю правду, а не легкомысленные прожекты!.. Как председатель райисполкома, я хорошо знаю положение вещей. Умурзакова нарисовала тут умилительную картину: ворох заявлений о переселении; новый поселок; колхозники, перегоняя друг друга, спешат с гор в пустынную степь! А на деле-то все не так! Мало кому захочется жить в пустыне.
Учтите силу привычки, товарищи! Мы не можем сбросить со счетов такой укоренившийся в душах дехкан «предрассудок», - Султанов усмехнулся, - как привязанность к родному клочку земли. Дехканин - не перелетная птица: нынче здесь, завтра там! Он корнями ушел в землю, которую обживали еще его деды! Ему дорог родной дом, как бы плох он ни был. Плохонькое - да свое! И ведь взамен-то ему предлагают не лучшее! Новые, благоустроенные поселки - это, конечно, красиво. Но где мы собираемся их строить? В голой, открытой всем ветрам степи… - Он потянулся было расстегнуть воротник своего кителя, но тут же отдернул руку. Хотя Султанов никогда не был на фронте, но еще с войны начал носить одежду строго военного покроя и любил щегольнуть «военной» подтянутостью и аккуратностью: на людях, даже в сильную жару, китель его всегда был наглухо застегнут. Откинув со лба короткую прядку иссидя-черных волос, он, все больше увлекаясь, продолжал: - Почему никто не сказал, что целина граничит с Кзыл-Кумом? А Кзыл-Кум - это суховеи, которые жарким своим телом навалятся на беззащитный хлопок! Это - песчаные смерчи, способные все разметать на сво^м пути! Я знавал, товарищи, работников одного треста, которые запланировали артезианский колодец в таком месте, где и людей-то не было. Вода выходила из земли, чтобы тут же снова уйти в землю. Не рискуем ли и мы уподобиться таким работникам? Хлопок-то мы посеем, а убирать его будут суховеи да песчаные бури! Переливание из пустого в порожнее - вот как это называется, товарищи! Народ облек меня высокой властью, и пусть простят меня авторы столь заманчивого, но рискованного плана, если я, защищая интересы народа, задел их самолюбие, если мои слова поранили их, как острие кинжала. Они затеяли вредное и опасное дело, и мой долг - сказать об этом! Их подход к делу - не творческий, а догматический. Раз, мол, партия призвала осваивать целину - значит, надо осваивать ее повсеместно, вне зависимости от конкретных условий! Но в постановлении пленума ЦК говорится лишь об Алтае и Казахстане. Об Алтынсае там ничего не сказано!
Султанов говорил долго, но его не прерывали: хоть председателя райисполкома считали краснобаем, но речи его, цветастые, как ковер, а порой и острые, словно перец, обычно выслушивались с интересом. Джурабаев в раздумье тер ладонью подбородок… Участники заседания переглядывались с лукавыми усмешками: «Круто забирает председатель!» И Кадыров уже торжествовал победу, но дальнейший ход заседания разочаровал его. Члены бюро, председатели других колхозов, которым тоже предстояло осваивать целинные и залежные земли, в своих выступлениях горячо поддержали этот план. Кадыров недоумевал… Он не понял, что коммунисты района внутренне уже были готовы к такой поддержке. Они решительно встали на сторону Айкиз и Смирнова не только потому, что тем удалось убедить их, но и потому, что сами всей душой желали того же. Возражая Султанову, выступавшие указывали, что в плане учтены и суховеи, и песчаные бури, и напоминали, что красноречивый председатель райисполкома не часто выезжает в степь, и о смерчах, которые не на каждый-то день приходятся, знает лишь понаслышке. Впрочем, выступавших было немного. Все устали, спорить больше не хотелось. Джурабаев, оглядев собравшихся, скомкал лист бумаги, на котором набросал конспект выступления, и ограничился коротким заключительным словом:
- Это хорошо, товарищи, что мы сегодня крепко поспорили! Теперь, я думаю, всем ясно: мы и должны и можем поднять целину. Кадыров ссылается здесь на текущий план: мол, хватит с нас и сегодняшних забот. Есть план - вот и выполняй его. Но планы мы составляем для блага людей, товарищи! И если от того, что мы возьмем на себя’ дополнительные обязательства, людям станет лучше, - надо брать эти обязательства! Хлопок, зажиточность, расцвет культуры - разне ради этого не стоит напрячь силы? Конечно, нам и сейчас живется, в общем, неплохо. Это верно. Но мы хотим завтра жить еще лучше. А послезавтра - еще и еще лучше! И на этом пути к лучшему отдыхать нам некогда: народ не простит нам, если мы два года подряд простоим на одной и той же ступеньке, украдем у дехканина лишний, рубль, новый дом, новый клуб… Я считаю, что товарищи, выдвинувшие план освоения Целины, проявили ценную инициативу, и предлагаю распространить этот план на другие сельсоветы нашего района. Товарищ Султанов пугал нас трудностями. Спасибо, что он еще раз напомнил нам них. Я допускаю, что Умурзакова, в пылу энтузиазма, несколько злоупотребила розовыми красками. Трудности будут, и надо мобилизовать народ на их преодоление; надо звать народ не только к счастью, но и к борьбе. Трудности будут, но нам ли, коммунистам, пасовать перед стихией и стариковской приверженностью к обжитым мазанкам в горах? На фронте ведь никому и в голову не пришло бы закричать: «Впереди - враг, бежим!» Предлагаю, товарищи, приступить к голосованию…
Все это было для Кадырова неожиданно, но теперь уже не смутило его. Он впился вопрошающим взглядом в Султанова. Тот после выступления Джурабаева с веселой покорностью развел руками: «Что ж, приходится смириться». Но при голосовании - воздержался. А когда бюро закончилось и оба вышли на улицу, Султанов хлопнул друга по плечу и ободряюще произнес:
- Не вешай носа, раис! Как говорится, - цыплят по осени считают. - Он с наслаждением вдохнул свежий, пропитанный весной воздух и неожиданно предложил: - А пока пойдем ко мне плов кушать. Пойдем, пойдем! Жизнь коротка, не будем терять драгоценное время.
Айкиз вышла из райкома последней. На улице уже хозяйничал вечер. Над поселком простерлось темно-голубое, необозримое, как степь, небо, запорошенное яркими искорками звезд. Айкиз медленно спустилась по каменным ступенькам на тротуар, и едва она ступила в дрожащий, радужный круг от фонаря, как ее шумной стайкой окружили девушки, подруги из Алтынсая. Со всех сторон на Айкиз посыпались вопросы и восклицания:
- Ой, Айкиз, а мы тебя ждем, ждем…
- Понимаешь, мы кончили работу, уговорили шофера и - сюда1
- Весь колхоз гудит как улей; только и разговоров, что о целине.
- Айкиз, Айкиз, ну как там с планом?
- Айкиз, а как мы назовем новый поселок?
- Слушай, Айкиз! Давай разобьем вокруг поселка большу-у-щий сад. А то погулять будет негде; ведь голая степь кругом!
Айкиз с головой захлестнул этот водоворот. Невольно поддаваясь общему возбуждению, она выкрикнула задорно и звонко:
- План принят, девушки! Теперь - за работу!
- А как Кадыров, Айкиз?
Айкиз со смехом махнула рукой:
- А ну его!..
- Айкиз, поедем с нами! - снова затормошили ее девушки. - Байчибара мы в машину посадим. Пускай покатается!
- Нет, девушки, у меня на утро остались кое- какие дела. Заночую здесь.
К Айкиз подошла давняя ее подруга Михри. Она тихонько взяла Айкиз за локоть и, словно ища у нее утешения, прижалась плечом к ее плечу. Айкиз с удивлением взглянула на ее опечаленное лицо:
- А ты что такая грустная? Эй, Михри, выше голову! Скоро ты станешь хозяйкой в большом новом доме. Ждать уже недолго, Михри]
Михри с невеселой улыбкой покачала головой:
- Отец не.хочет переселяться, Айкиз.
И Айкиз показалось вдруг, что мохнатая звездочка, повисшая в конце улицы, над горизонтом, насмешливо подмигнула ей.
Глава шестая КУЙ ЖЕЛЕЗО, ПОКА ГОРЯЧО
Дописав письмо, Айкиз развела под котлом огонь, чтобы приготовить к приходу отца суп- шурпу 1, и вернулась к столу. Но не успела она вложить письмо в конверт, как во дворе показались Умурзак-ата, директор МТС Погодин и Смирнов, назначенный на бюро райкома начальником строительства.
1 Шурпа - мясной суп с овощами.
Принимай гостей, Айкиз! - еще от калитки прогудел Погодин.
Айкиз быстро спрятала оба письма, и свое и Алимджана, в карман белой жакетки-безрукавки и, поджидая пришедших, встала со стула. Первым на айван не спеша поднялся Умурзак-ата, потом - легко, как юноша, сухощавый Смирнов, а за ним, гулко бухая сапогами, - Погодин. Поздоровавшись с ними, Айкиз пригласила всех во двор, к водоему, возле которого высилась застеленная ковром просторная деревянная супа.
- Вот, не утерпели. Пришли посоветоваться, - сказал Погодин. - Если варишь шурпу, советуясь с другими, она никогда не прокиснет. Так, кажется, у вас говорят?
- Ты, Иван Борисыч, все наши пословицы знаешь! - улыбнулась Айкиз.
- Ну, все не все, а немножко знаю…
Смирнов с невинным видом, ни к кому не обращаясь и устремив взгляд в пространство, медленно произнес:
- Есть в Алтынсае одна девушка… Красивая, бойкая, веселая! И к тому же - болыыа-ая любительница пословиц. Не помню только, как ее зовут…
- Уж не Лолой ли? - с лукавой усмешкой подсказала Айкиз.
- Верно, верно! Лолой! И пословицы-то я от нее слышал точь-в-точь такие, как от Ивана Бори- сыча!
Погодин густо покраснел, буркнул что-то себе под нос и свирепо посмотрел на Смирнова. Тот весело рассмеялся:
- Да ты не смущайся, директор! Мы люди свои. Где она сейчас, в городе?
- В городе. Учится, - смягчаясь, сказал Погодин, и губы его тронула добрая, мечтательная улыбка. - Скоро вернется в Халим-бобо искусным садоводом!
- А пишет?
- Пишет… Но редко.
- Понимаю, - серьезно кивнул Смирнов, - всего раз в день! И, значит, остается спросить только об одном: когда же приходить на свадьбу?
Айкиз взрлянула на Погодина с ласковым удивлением. Она привыкла к другому Погодину, к шумному, крутому, горячему. Ей странно было видеть его притихшим, застенчивым. А Погодину и приятно и тягостно было говорить о Лоле… Перед ним вдруг возникло ее лицо: румяные, словно розы, щеки; брови - два черных полумесяца; длинные-длинные ресницы; большие смеющиеся глаза, которые, казалось, спрашивали: «Что же ты не говоришь мне о своей любви, не зовешь в свой дом?» Да, он до сих пор так толком и не поговорил с Лолой. Что мог он ответить Смирнову? Совсем смутившись, Погодин поспешил перевести разговор на другое:
- Кстати, Айкиз, ты написала Алимджану о вчерашнем бюро?
- Написала, написала, - заулыбалась Айкиз, незаметно коснувшись рукой кармана, где лежало письмо.- И телеграмму отправила.
- То-то! Я уж сам хотел ему телеграфировать, да подумал: не стоит забегать вперед, твоей подписи Алимджан обрадуется больше, чем моей.
Пока они разговаривали, перебрасывались шутками, Умурзак-ата успел раскопать яму возле водоема, где еще с прошлой осени были зарыты овощи, выбрал несколько крупных редек, нарвал на огороде молодого лука - нежно-зеленого, тонкого, как хвоя, принес из дома соленые огурцы, помидоры и одну из дынь, которые хранились у него в плетушках из расплющенных камышовых стеблей, подвешенных к потолку. Когда он вернулся к супе, там уже говорили о предстоящем массовом выходе в степь.
- Вот что, Айкиз, - сказал Смирнов, и темная горошинка-родинка проворно задвигалась на его подбородке. - Как молвится в пословице, которые так любит наш дорогой директор: куй железо, пока горячо! Не пора ли нам приниматься за дело?
- Твоя правда, сынок, - поддержал его Умурзак-ата, нарезая редьку в большую фаянсовую миску - косу. - Со всем, кроме смерти, следует торопиться. Отложишь дело - оно остынет, как шурпа на холоде, покроется плесенью. Помедлишь - и работа, рассчитанная на десять дней, затянется на сто, а с той, что рассчитана на сто, - не управишься и за целый год. Твоя правда, сынок: коль в райкоме одобрили ваш план, надо спешить.
Айкиз, чтобы тоже не терять времени даром, разогрела самовар, заварила в пузатом чайнике кок-чай, расстелила на супе скатерть, поставила вазочки с конфетами, поджаренным горохом и изюмом, узорчатые зеленые пиалы, разломала на небольшие ломти пшеничную лепешку и, сходив за шурпой, разлила ее по тарелкам.
- Так как же, Айниз, - накладывая себе редьку, спросил Смирнов, - может, начнем раньше, чем думали?
- А вы говорили об этом с Джурабаевым? Ведь у нас есть график, утвержденный райкомом…
- Сегодня Джурабаев заезжал ко мне на водохранилище. Разузнавал, готовы ли мы к наступлению на степь. А потом положил мне на плечо- руку и спросил: «Ну как, начальник, не пугает тебя объем предстоящих работ?» Я ответил коротко, по-солдатски: «Пусть целина страшится нашей решимости!» И тогда Джурабаев посоветовал собраться всем троим и подумать над тем, не сможем ли мы уже на днях приступить к подготовительным работам. Давайте же не откладывать, товарищи! - закончил Смирнов с таким сердитым пылом, будто кто возражал ему.