– И что вы предлагаете? – Его быстрый глаз померк, и в голосе задребезжало старческое бессилие.
– Я прошу вас отдохнуть, – как можно мягче сказал я. – Вам сейчас нужен хороший отпуск – подольше и подальше. Где-нибудь на Багамах. Или на Кайманах… Естественно, отпуск оплаченный…
Палей мелко, суетливо вздыхал, будто дышал жабрами. Он хотел что-то сказать, может быть, крикнуть или броситься на меня. Но не было воли.
Потом собрался с силами и спросил сдавленно:
– Это приказ?
– Это моя просьба, Вениамин Яковлевич. Подождите, мы еще с вами побушуем! А пока положимся на вековую народную мудрость – на нет и суда нет! Билет на Барселону у вас на завтра, на восемь вечера… У Наденьки…
– Подождите! Подождите! – вскрикнул Палей, будто я уезжал от него на трамвае. – Какая Барселона? А жена? А дочка?
– О чем вы говорите, Вениамин Яковлевич! Я о них позабочусь здесь, как о самых близких людях! А пока вам лучше полететь одному. Не надо давать пищу клеветникам с их рассказами о бегущих с «Титаника» крысах. Погодя немного, когда здесь пыль уляжется, бой утихнет, крики смолкнут, я пришлю к вам семью. Не тревожьтесь и не сомневайтесь.
Палей разрушенно помолчал, потом вздохнул-всхлипнул:
– Боюсь, у меня нет выбора…
– Да бросьте вы, не драматизируйте! Просто приятное путешествие богатого, хорошо потрудившегося джентльмена. Кстати, у вас ведь с иностранными языками не густо? Вас в Барселоне в аэропорту встретит девушка, она возьмет на себя все дальнейшие хлопоты.
– Какая девушка? О чем вы говорите? – спросил Палей с таким испугом, будто я пообещал кастрировать его.
– Очень хорошенькая девушка. Она из службы Сафонова. Катя. Обеспечит вам везде полную безопасность, – заверил я.
– Катя… Безопасность… – как во сне повторил Палей. – Почему?
– Потому что она капитан ФСБ. В общем, не берите все это в голову – отдыхайте и набирайтесь сил! А сегодня вечером жду на празднестве…
Палей тяжело поднялся, он сразу резко постарел, осыпался. Раздумчиво сказал:
– Вы мне всегда были интересны как человеческий тип… Я никак не мог решить для себя – хороший вы человек или плохой…
Я не дал договорить ему, обнял и повел к дверям.
– Вениамин Яковлевич, в вашем возрасте и с вашим опытом необходимо точно знать: нет людей просто хороших или просто плохих. Есть люди, которые к нам хорошо относятся, и есть люди, которые к нам плохи. Я к вам отношусь очень хорошо, и поэтому мы оба – очень хорошие люди. До встречи на большой парти в Барвихе!
Он взялся за ручку, но обернулся и сказал:
– Я уверен, что ваша праздничная парти будет обильной, долгой и доброй… Как коммунистическая парти…
СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ: БОЛЬШАЯ ПАРТИ
Лена просунула голову в кабинет и, заговорщически подмигивая, быстро сказала:
– Иди быстрее! Я с Надькой договорилась – она тебя без очереди пропустит…
– Спасибо, Лена! Спасибо тебе! Добытчица, заступница моя, просительница за меня – нескладня недотепистого! Мне бы еще денек простоять да ночь продержаться, а там ты меня пристроишь в жизни…
– А то? Конечно, пристрою! Если слушаться будешь!
– Не буду, – обнадежил я подругу и отложил в сторону портрет-фоторобот.
Пристально, долго я рассматривал его, будто медитировал, я вживлял его в себя, я закрывал глаза и накладывал портрет на смутное размытое воспоминание в надежде, что между ними проскочит искра догадки – волшебный прыжок сознания. Я поднимал свою тяжелую, лениво огрызающуюся память, как зимнего медведя из берлоги. Видел, видел, я наверняка ее видел с Котом! Но где, когда, при каких обстоятельствах, где ее сейчас искать – сообразить не могу.
Как ее зовут – не помню точно, это и вспоминать бесполезно. А фамилия у нее какая-то яблочная… Антоновка, семеренка, владимирка… Тьфу! Владимирка – это вишня! Нет, не вспомню. Привязаться не к чему, нет ассоциативного повода…
– Ну, ты идешь? – заторопила Лена. – Ты придумал душевный подарок?
– Придумал.
– Говори! Говори! Что подаришь?
– Для мил дружка выйму сережку из ушка. Из твоего ушка…
– Ну да, разбежался! Мне, молодой нежной девушке, будущей невесте, эти брюлики самой нужнее. Ну скажи серьезно!
– Серьезно? Сниму последнюю рубаху. Знаешь, есть такой народный обычай – отдал другу последнюю рубаху и идешь в нудисты.
– Ага, ага! – согласилась Лена, подталкивая меня в сторону приемной. – Поменьше рассуждай и резонерствуй. А то станешь занудистом. Занудой мужского пола. Ты думай об этом…
– Буду. До конца рабочего дня…
– А потом?
– Потом мы напьемся на большой парти. Твое указание исполним явочным порядком.
Она незаметно ущипнула меня за бок:
– Жалко…
– Чего тебе жалко?
– Нельзя здесь, прямо в коридоре, тебя поцеловать, занудист…
– И мне жалко. Кот раньше говорил девушкам: "Дай я тебя покиссаю… " А мне было смешно.
– А мне не смешно! Мне нравится! Слушай, офицер! А может, плюнем? Угости девушку одним серьезным киссом! Слабо?
Охранник на лестничной площадке немного скукожился лицом, когда я обнял Лену. Длинная, с меня ростом, гибкая, она смотрела в упор своими круглыми нахальными очами разнуздавшейся куклы-неваляшки, ноздри короткого вздернутого носа трепетали, и она смеялась.
– Дай я тебя покиссаю, мой маленький босс, – шепнула она.
Стоя в людном коридоре, я прижимал ее к себе каждой складочкой, каждым изгибом. В ушах стоял пенный гулкий шум, все плыло и кружилось, меня раскачивало, как на палубе, а за спиной раздавались смешки и удивленные возгласы, но мне было на все и на всех наплевать – только бы не выпустить из рук эту наглую веселую врушку, которая с самого начала обманывала меня: она знала, что никакой я ей не босс, не начальник, не руководитель. Такая была игра.
Она глубоко вздохнула, будто проснулась, очень медленно, мягко отодвинула меня:
– Иди! – Подтолкнула и засмеялась. – И помни – во дни сомнений, в минуты тягостных раздумий…
– О чем?
– Как одна такая, угловая, застенчивая и вся целомудренная… Растоптала из-за тебя на производстве свою девичью репутацию…
Сашка сидел за компьютером, и на лице его было выражение спокойной деловитой ненависти к этому миру. Увидел меня, махнул рукой и пошел мне навстречу. Я захватил со стола бокальчики с коньяком, а Сашка сказал:
– Мне сегодня Вондрачек, чешский посол, сообщил прекрасную шутку – лучший в мире тост-здравица у моравских шахтеров, известных грубиянов. Чокаются с силой стаканами и грозно выкрикивают: "Ну!… "
– Ну! – сказал я.
– Ну, Серега! – чокнулся со мной Сашка.
– Ну, смотри, Хитрый Пес!
– А что делать, Верный Конь… – и крепко обнял меня.
Я выпил коньяк, расстегнул на руке свой браслет-амулет – шесть пулек на кованой золотой цепи, – протянул Сашке.
– Никогда не снимай его. Мне он всегда приносил удачу. Дай Бог тебе…
– Ты что, Серега, спятил? – заорал Сашка. – «Шесть пуль, как в Сараево»! Никогда в жизни не возьму…
– Возьмешь, – сказал я уверенно и крепко ухватил его за руку. – Пока сюда добежит охранник Миша со своей хивой, ты полностью беззащитен…
Он пытался выдернуть руку, но я не отпускал его, пока не защелкнул замочек на тонком Сашкином запястье.
– Не возьму! – бушевал Хитрый Пес.
– Саня, это не подарок, – протянул я ему еще бокал. – Я передал тебе обет…
– Чему? О чем? – сердито спросил Сашка.
– Когда тебе позвонили и сказали, что я убит, ты всю ночь орал и плакал… Мне потом Люда рассказывала…
– Ну и что?
– Я думаю, ты плакал тогда последний раз в жизни… Ты теперь другой… Но на этом браслете – твои слезы, моя кровь. И любовь, которую вложил в нас Кот…
– Серега, это не разговор взрослых людей. Это – сентиментальное шаманство, слезливое волхование!…
– Может быть! Наверное! Люди моей профессии суеверны, мы верим в приметы, в знаки, в амулеты. Не снимай его никогда. Давай выпьем! – Я поднял свой бокал.
Сашка помолчал, потом резко махнул рукой – глухо стукнулись пульки на браслете.
– Давай, Серега, выпьем… За нас! – Он провел ладонью по лицу, будто умывался или стряхивал наваждение. – И за Кота! Он, дурак, думает, что я его боюсь и ненавижу…
– А на самом деле? – живо заинтересовался я.
– На самом деле? Наверное, жалею… Он соскочил с катушек окончательно…
– Это не страшно! – бодро заверил я. – Как говорил наш незабвенный вождь Михаил Сергеевич – процесс пошел! Если ты его не боишься и не ненавидишь – можно решить все по-хорошему…
Сашка покачал головой:
– Ничего нельзя решить… Серега, ты не понимаешь – все зашло слишком далеко. Американцы всегда говорят: «Nothing personal – only business»…
– Ничего личного – только дело, – повторил я за ним, и хотел спросить: – А Марина знает…
– Оставь! – перебил меня резко Сашка. – У нас с Мариной общее чувство огромной любви к ней. Не в ней проблема. Я не дам Коту сломать дело своей жизни. И если он появится в округе со своей дурацкой аркебузой, я велю из решетить его в клочья… Я больше ему не партнер в этой сумасшедшей игре…
– Ничего личного – только дело, – повторил я за ним, и хотел спросить: – А Марина знает…
– Оставь! – перебил меня резко Сашка. – У нас с Мариной общее чувство огромной любви к ней. Не в ней проблема. Я не дам Коту сломать дело своей жизни. И если он появится в округе со своей дурацкой аркебузой, я велю из решетить его в клочья… Я больше ему не партнер в этой сумасшедшей игре…
Я встал, грустно сказал:
– Сань, к сожалению, нет во мне твоей бандитской финансовой гениальности. И нет, к сожалению, великого таланта обаяния Кота…
– Почему – к сожалению? – удивился Сашка. – К счастью! Если бы все люди были похожи на нас с Котом, жизнь на земле давно бы прекратилась – все перебили друг друга начисто! Мир плохо приспособлен к парным играм…
– Хорошо, – кивнул я. – Будем эту жизнь донашивать, какая есть…
– Все, все, все! Собирайся, поедем вместе – гости званы на шесть.
– Мне надо заскочить переодеться.
– Не надо! В твоей гостевой комнате тебя ждет мистер смокинг, месье пластрон, мисс бабочка и лаковые туфли сорок третьего размера, – невозмутимо сообщил Сашка. – Подтяжки я для тебя выбрал алые – как лампасы, ты же у нас без пяти минут генерал…
Я засмеялся:
– Разница между нами в том, что ты все помнишь, а я забыл…
– Что ты забыл?
– Я забыл тебе сказать, что я раздумал становиться генералом.
– И правильно! – щелкнул от удовольствия пальцами Сашка. – Как тот грузин из анекдота – дэлом займись! Все, поехали…
Прошлой ночью я мало спал – по указанию Хитрого Пса радовался жизни. С Леной. С утра нервничал. Огорчался. Выпил несколько рюмок коньяка.
Релакснулся. Плюнул на все. В мягком полумраке лимузина удобно умостился и заснул. Сладко продрых весь перегон до Барвихи и проснулся у ворот резиденции оттого, что Сашка громко смеялся, разговаривая с кем-то по телефону:
– Аля, я люблю тебя как бабу, как друга и единственного министра-женщину. Но твои подопечные уроды хвастаются своей бедностью, как талантом… Ага, ага, я понимаю… Но штука в том, что я вообще не люблю бедных… Глупые бедные не заслуживают разговора, просто гумус. А умные бедные – злые завиды и ненавистники. За что их любить?… Ладно-ладно, что-нибудь придумаем… Сегодня я добрый… Хорошо, до вечера…
Вот так, Серега, ты, наверное, просто гумус. Земля. Прах.
Машины затормозили. Толчея на подъезде. Рычащий и скачущий от счастья Мракобес с красно-налитыми глазами. Охранники с неподвижными лицами, делающие вид, что не замечают кровожадного кабыздоха и не боятся его.
Хитрый Пес гладит его по холке, дает указания:
– Заприте собаку в моей спальне, чтобы она не устроила себе праздничный ужин из гостей…
Генерал Сафонов говорит начальнику охраны Мише:
– Приглашения проверять у внешних ворот. Ни одного, кто называются «этот со мной»! Охрану гостей не впускать ни под каким видом – пусть провожают хозяев до вахты и там же встречает, безопасность на территории мы гарантируем. Гостей пропускать через лучевой контроль – ни одного постороннего с оружием в резиденции! Сегодня режим безопасности – «тревога!».
На английском газоне было расставлено множество столов, которые украшала стая официантов под предводительством сомелье Вонга.
Электрики под приглядом охраны проверяли мигающие и переливающиеся разноцветными огнями гирлянды маленьких лампочек на деревьях и беседках.
Из глубины сада доносились звуки легкого джаза, смягченное ностальгией ретро – "Because of you… " Интересно взглянуть, кто надзирает за ними?
Кто проверяет безопасность и чистоту исполнения? Или только футляры от инструментов? Неужто гений этих лабухов совместен со злодейством?
Э, пустое! Остановись! Глубокая раздумчивость без юмора – верный путь к величавой торжественности идиота.
Пошел к себе в гостевую спальню и на прикроватной вешалке-подставке узрел нечеловеческой элегантности смокинг – он дымно светился шелковыми лацканами, как рояль-миньон. На кровати аккуратно положена тончайшая белая рубаха с накрахмаленной грудью-пластроном, с жемчужными пуговками и запонками.
Н-да-тес, скромное обаяние буржуазии. Эта жизнь так удобна, привлекательна, мила – может, мне кого-нибудь по блату протырить на нее? А самому свалить к едрене-фене?
Ладно! Если поживем, то увидим. В душе долго плескался под острыми, колющими струйками, уменьшая постепенно горячую воду, пока не стало нестерпимо холодно. И трезво.
Вылез, натянул толстый махровый халат с шитой золотом монограммой «АС», посидел в кресле, чтобы не тревожить на кровати, не стеснять покой моей барской рубахи с крахмально-кружевным пластроном. За окном в саду раздавались возбужденные голоса, смех, крики, гавкал Мракобес, с шипением, в брызгах искр пролетела петарда. Праздник назревал как нарыв.
Оделся, нацепил бабочку, причесался. Туфли – тонкие и мягкие, как хороший презерватив. Положил свою «берету» в задний карман брюк. Посмотрел на себя в зеркало. Как странно выглядит человек в смокинге!
Слушай, але, ты чего тараканишь? Не знаю. Мне грустно. Плохой признак. Современный человек должен испытывать или злобу, или кайф. Все остальное – игра навылет.
Спустился в холл и в дверях встретил Марину с бокалом шампанского в руках.
– Серега! Тебя мне и недоставало!…
– Как только – так сразу…
– Не говори ты эти всеобщие пошлости! – сморщила свой короткий хорошенький нос Марина. – Когда-то ты меня удивил – мент читал на память Георгия Иванова…
– "Поговори со мной о пустяках, о вечности поговори со мною… " – усмехнулся я. – Знаешь, это очень мешает в работе и в быту, в боевой и политической подготовке…
– Плюнь ты на всю эту чепуху, – предложила Марина. – Не к чему больше готовиться. Все экзамены давно сданы. Нас оставили на второй год. Давай выпьем!
– Отчего бы нам не выпить? – Я взял с подноса бокал, а ей протянул закусить маленькое миндальное пирожное.
Она отвела мою руку с гримасой отвращения:
– Терпеть не могу миндальные пирожные. От них несет цианистым калием…
У нее глаз был под влажным напряжением слезы, готовой пролиться при любом неосторожном слове. Но я ее знал давно – никогда Марина не плакала, а только еле слышно потрескивали сухие молнии неразразившейся грозы.
Мы чокнулись, пригубили, и она сказала негромко:
– Я виделась с Котом…
Я допил свой бокал, пожал плечами:
– Ну, вообще-то ты меня не удивила. Он ведь вернулся сюда за мечтой… Он хочет, наверное, своего журавля с неба?
– Серега, беда в том, что Коту не нужен журавль в небе, – серьезно, спокойно, трезво сказала Марина. – Он по ошибке гонится за мной, будто за волшебной небывалой птицей, золотисто-розовой, как фламинго. А я уже никогда не взлечу в это заоблачное голубое поднебесье…
Вспыхнула огромная хрустальная люстра, заметалась быстрее обслуга, Марина вынула из сумки и протянула мне маленький телефон, сказав:
– Он тебе позвонит. Он знает, что твой телефон прослушивают. Позвонит по своему, если станет совсем невмоготу. – Подумала и неуверенно добавила: – А может, и я позвоню, если выхода не будет… Я номер помню…
Я спрятал телефон и пошел к парадному входу.
Теплая латунная желтизна неба – солнце только ушло за кроны деревьев.
Пахло сеном и подступающей осенью. Хорошо было бы завалиться в смокинге на траву, слушать, как стрекочут кузнечики, смотреть в меркнущее небо, по которому гнался мой безумный друг за Мариной, которая не хотела, не могла, разучилась летать, пить коньяк и медленно, как в ночь, погружаться в сон.
Нельзя. Гость пошел от ворот табуном. На ступеньках их встречал Сашка, торжественно ручкались, обнимались, говорили, смеялись, похлопывали по спинам и шустро устремлялись к пиршественным столам.
Я уселся сбоку на балюстраде и с огромным интересом смотрел на неиссякающий поток гостей. Их лица мне были очень знакомы, я их всех где-то когда-то видел! И вдруг вспомнил старый рассказ Брэдбери «Вельд» – из глубины телевизора вышли в жизнь, материализовались львы-людоеды. И сожрали зрителей.
Ну, эти-то были, конечно, не львы. Не хочется говорить – кто именно!
Бездна, толпа, орава людей, которые с утра до ночи полощут нам, несчастному безмозглому гумусу, наши несильные мозги, – министры, депутаты, банкиры, миллионеры, обозреватели, телеведущие и еле ведомые генералы и академики. Эстрадная попса – вся! Тьма баб, сверкающих брюликами, как догорающий бенгальский огонь. И отдельно гуляла какая-то неведомая мне молодая поросль этой прекрасной жизни – шальные девочки полусвета и томные мальчики полутьмы.
Все пили, шутили, говорили одновременно, обнимались, хохотали, толкались – они общались. Наверное, им было хорошо здесь – на свободе, а не в тусклой пыльной мгле телевизионного ящика.
Кто-то мягко положил мне руку на плечо. Я обернулся – Лена!
– Ну что? Не нравится? – спросила она со смешком.
– Как такое может не нравиться? – возмутился я. – Просто, моя нежная Кисса, я чужой на этом празднике жизни…