Ванзаров кивнул на ковчежец, который так и стоял в участке на прежнем месте:
— Сундук точно тот?
— Знамо дело! Приметный, хоть вещь бестолковая. А клад, значит, Никишке достанется?
Что же получается? Или извозчики путают, или один из них врет. Оставалось провести очную ставку.
Последовал приказ дежурному незамедлительно доставить субъекта, с которого ротмистр снимал протокол.
Никифор под конвоем Джуранского сник и даже бубнить перестал. Какие удары приготовила судьба на его голову, и думать боялся. А про себя зарекся: чтобы еще раз добровольно лезть в помощники полиции — да никогда в жизни, мля.
Ванзаров пододвинул ему шаткий стул. Примостившись на краешке, Пряников изготовился к худшему. В этом убеждала довольная рожа Герасима: вот ведь злопамятный гад, из-за рубля удавится.
— Расскажи, любезный, с какой барыней сундук вез? — без всякой строгости спросил Родион Георгиевич. Но послышался Никифору окончательный приговор: все, решили его извести, как есть, жаль, лошадь пропадет, мля.
— Что молчифь?
— Эта… мля… чего… сами-то… знаете…
— А ты Герасиму расскажи.
— Бабы… нет… да… от… господин… мля… видели… И сундук его.
— Как он выглядел?
— Да уж так, ого… от…
— Что скажефь? — обратился Ванзаров к Герасиму.
— А то и скажу: барыню вез. Врать не обучен. Не то что иные…
Тут между извозчиками вспыхнул профессиональный диспут «О честности и о том, кто у кого деньги-сбрую одалживает, а возвернуть забывает». Спор славян между собою дошел до того, что Герасим разгорячено вскочил, а Никифор сжал кулаки. Но тут не к месту встрял Джуранский с окриком, и боевой дух враз покинул соперников. Продолжать очную ставку стало бесполезно. А ротмистр был наказан уж тем, что ему предстояло разбираться в речах Пряникова и писать с них протокол.
Без спарринг-партнера Растягаев сник. Но лукавый прищур надежно скрывал его душонку.
Остается простой вывод: их было двое. Растягаев высадил пассажирку примерно в половине восьмого, а Пряников подхватил уже господина в этот же час. Дама привезла сундук от Финского вокзала через Малую Конюшенную к углу Арсенальной, а второй номер — обратно, к вокзалу. Но зачем возить «чурку» по кругу, предавать по эстафете, а потом бросать у извозчика? Где тут логика? Так следы не заметают.
— Во что была одета барыня?
— Платье черное, кружевное, шляпка такая же, перчатки до локтей.
— Это в такую-то жару?
— Как есть все черное, может, траур у ней…
— В который дом на Малой Конюфенной приезжали?
— Что на переулок смотрит.
Родион Георгиевич и глазом не моргнул, а только попросил:
— Опифи-ка мне, братец, барыню. Помнифь приметы?..
Тут же без колебаний, четко и ясно Герасим составил словесный портрет. Что любопытно: уже второй извозчик за день демонстрировал чудеса наблюдательности. Зной, что ли, так действует?
— Случаем, не знаефь, куда заходила в доме? — равнодушно спросил Ванзаров.
— Третий этаж, квартира слева.
— Зачем тебе сказала?
— Донести попросила сверток бумазейный. Не очень чтоб тяжелый.
— Квартиру отпирала?
— Не могу знать. Я назад пошел, только на козлы сел — она и возвернулась. И сверток несет… Прощения просим, с кладом-то как будет?
Как быть с кладом — вопрос не главный. Куда сложнее ответить на другой: со слов извозчика выходило, что подъезжал он не куда-нибудь, а к дому Ванзарова. И пассажирка поднималась прямиком в его квартиру. И была она, по описанию, не кем иным, как супругой коллежского советника Софьей Петровной.
От имени сыскной полиции за проявленное усердие мужик был награжден «красненькой» и немедленно выпровожен из участка. Коллежский советник очень надеялся: Герасим дня на три запьет.
Августа 6 дня, года 1905, в то же время, неимоверно жарко «Café de Paris» в Пассаже, что на Невском проспекте
Напитки колониальные и не очень гремели на всю столицу. Утомленные служащие окрестных банков считали непременным долгом забежать на чашечку ароматного кофе, а изысканные дамы назначали время для болтовни за чаем. Тут царила атмосфера парижской кофейни. Милые порядки придавали заведению европейский флер. Здесь позволялось заказать чашечку крепчайше заваренного венского и провести безмятежно часок-другой с газетой, лениво поглядывая на толпы веселого проспекта.
Неудивительно, что в обеденный час свободных мест не осталось.
Среди толчеи два чисто одетых господина, расположившихся за соседними столиками, не привлекли к себе внимания. Перед одним дымился шоколад, у другого — кофе с кувшинчиком сливок. Один сел лицом к окну, другой — к буфету. Оба, как нарочно, развернули свежие выпуски «Нового времени» и «Петербургского листка». Но как-то само собой получалось, что, глядя в строчки, могли говорить. Незаметно для посторонних.
— Все ли готово? — тихо спросил любитель шоколада.
— Можете не беспокоиться, — ответил в тон поклонник слабого кофе. — Весточка нашла адресата.
— Какова реакция?
— Исключительно ожидаемая.
— Есть хотя бы один шанс на провал?
— Исключено. Он ненавидит меня и считает полным идиотом. Не упустит случая поставить подножку.
— Плану поверил?
— Во всяком случае, согласился. У меня три дня разыскать злоумышленника.
— Уж постарайтесь.
— Приложу все усилия. А то не сносить головы.
Господин с шоколадом улыбнулся срочным депешам о переговорах в Портсмуте. А господин с кофе лишь перелистнул страницу.
— Одно только тревожит… — продолжил он.
— Что же?
— Случайность, которую невозможно предотвратить.
— Что именно? Расписание составлено, поменять его невозможно.
— Ключевая фигура. Уж больно умен и пронырлив. Как бы не залез глубоко.
— Каким образом?
— Не знаю. Фактор непредсказуемости.
— Случайности возможны.
— Только не сейчас. Постарайтесь держать ситуацию под полным контролем.
— Это несложно.
— Что ж, будем верить в силу нашего разума.
— Такое божество меня устраивает… Вам пора.
— Да, время пошло. В эти дни встречаемся только по особому поводу. Экстренную связь знаете.
— Конечно. Передайте нижайший поклон нашему другу.
— Непременно.
Господин одним глотком опустошил кофейную чашку, свернул газету, бросил мелочь, не считая, и вышел. А полковник Ягужинский наконец смог вплотную заняться любимым шоколадом. Начальник дворцовой стражи даже позволил себе легкий вздох облегчения. Только к чему относился вздох — к шоколаду или к окончанию встречи — осталось тайной.
Августа 6 дня, года 1905, чуть позже, жарит безбожно У дома на Малой Конюшенной улице
Таинство обеденного часа для того и установлено начальством, чтобы чиновники всех Департаментов могли набраться сил для служения отечеству. Преступно отдавать священные минуты чему-либо, кроме наполнения желудка и освежения горла, особенно в такой денек.
Лишь один коллежский советник откровенно манкировал установления, которые и полиции касались. Извиняло лишь то, что ему срочно требовалось уединение среди незнакомой толпы. Идя по теневой стороне Казанской улицы к дому, он решительно не замечал ничего.
Итак, имеем: тело неизвестного юноши, жестоким образом разделанное в «чурку». Известно, что ковчежец, в котором его везли, принадлежит Одоленскому. В историю с кражей раритета верится с трудом. Несомненно, князь имеет к преступлению касательство. Какое именно — пока не ясно. Пряников опознал пассажира, но прислуга дает верное алиби. Известна причина смерти юноши: обильное излияние спермы в горло.
Далее — только вопросы. А именно: кто стал «чуркой», принимал ли Одоленский участие в «удушении», где произошел акт, кто лишил юношу конечностей, а также — где они находятся? И самое главное: зачем такое «живописное» убийство?
А что делать с невероятным участием Софьи Петровны?
Можно представить, как обожаемая супруга в черном платье вывозит сундук с места преступления на вокзал, потом едет к дому, потом возвращается на Арсенальную и оставляет поклажу. Что получается? Чтобы это провернуть, ей пришлось бы уехать с дачи поездом в шесть ноль пять… Вполне возможно! Сам господин Ванзаров позавтракал, как обычно, в глубоком одиночестве в восемь утра и, не решаясь будить любимую супругу, тихо удалился: на даче у них разные спальни. А вот была ли она дома? Пока неизвестно.
Пряников вспомнил, что у пассажира действительно был сверток. По виду не сказать, чтобы тяжелый, с такими бабы ходят. Вроде из старого сукна. С ним господин и исчез. Выходит, Софья Петровна встретила субъекта и передала ему не только ковчежец, но и сверток?
Возможны два объяснения: или она не знала, что везет, выполняя дружескую просьбу, или… Одно точно: из числа участников «удушения» ее можно исключить смело.
Возможны два объяснения: или она не знала, что везет, выполняя дружескую просьбу, или… Одно точно: из числа участников «удушения» ее можно исключить смело.
Допустим невероятное: это она возила ковчежец. Но зачем было в дом заезжать? В чем тут логика? Не конечности же она там оставила? Наверняка все это — случайное совпадение. Это скоро выяснится…
А подметное письмецо? Ведь все просто складывается: она помогает любовнику скрыть следы преступления. Никакой театральности. Князь Одоленский подходит на роль молодого жуира, который наслаждается женщиной бальзаковского возраста.
Да и можно ли считать, что убийство произошло за городом? Не обязательно. Тело могли привезти на Финский откуда угодно, хоть с соседней улицы. Но проверить все вокзалы надо непременно.
Доверять ли словам хитрого извозчика Растягаева? Тоже все неопределенно.
Что остается? Испросить в понедельник у прокурора разрешение на обыск в особняке князя.
Тут Родион Георгиевич обнаружил себя у ворот собственного дома.
Опершись о решетку, в приятной лености коротал денек Феоктист Епифанов. Дворник обнимал черенок метлы как родное дитя. Завидев важного жильца, степенно поклонился, но шапку ломать не стал:
— Доброго здоровьичка, Родион Георгиевич, что-то на даче зажились, почитай с прошлого воскресенья дома не были-с.
— Славно там… К тому же люблю я жару, в обфем… — добавил Ванзаров, промокая лоб платком. — Как в доме, порядок?
— Как иначе-с! — Епифанов деловито шаркнул метлой.
— Постой, Феоктист, как же, говорифь, не были? А сегодня Софья Петровна заезжала?
Дворник улыбнулся:
— Я и то говорю-с: «Что это вы, Софья Петровна, в такую рань?» А они-с прошли молча, извозчика не отпустили-с.
— А когда уехала?
— Извинения просим, не видал-с…
— Это она платья девочек привозила, — пробормотал коллежский советник.
Изобразив для Епифана приступ забывчивости, резко повернул от ворот и крикнул извозчика.
Жара, однако, усиливалась. Перед глазами так и плыла картина: супруга в черном, в руках котомка, а рядом ковчежец.
Августа 6 дня, года 1905, около четырех часов, пекло Управление сыскной полиции С.-Петербурга, Офицерская улица, 28
Сундучок терпел муки монашки, попавшей в лапы кровожадного и любопытного индейца. Аполлон Григорьевич с полчаса пробовал так и эдак: нажимал резные завитушки, тер уголки и даже попытался отколупнуть резную фигурку. Голова святого с хрустом отвалилась, и подвижник веры обратился в безголовое чудище.
Погрозив деревянному ящику: «Ах вот ты как!», Лебедев скинул пиджак, закатал рукава, вынул из походного саквояжа молоток для трепанации черепа и принялся простукивать каждую выпуклость. При ударах ящик издавал жалобный стон, но секретов не выдавал.
Терпению пришел конец, и криминалист изготовился расколотить произведение деревянного зодчества на мелкие кусочки.
— Что, коллега, дровифки рубите? — участливо поинтересовался Родион Георгиевич, быстро входя в кабинет.
На счастье сундука, рука с молотком, занесенным для последнего удара, опустилась.
— Вот зараза, не сдается! — Лебедев мстительно тюкнул сундук в бок.
— Что он вам сделал?
— Всегда мечтал раскрыть в старинной вещи тайник. Ведь чую, есть в нем секрет! — И Аполлон Григорьевич исподтишка обидел вещь.
— С чего вдруг?
— Ну, как же, сундуку лет двести-триста, английской работы, наверное, я, по правде, не разбираюсь. Значит, секрет должен быть наверняка!
Кто бы мог подумать, что в матером светиле криминалистической науки живет мальчишка, мечтающий о пиратских кладах? По секрету от всех он перечитывал «Остров сокровищ» хотя бы раз в год.
Последнего романтика пришлось жестоко разочаровать.
Узнав, что это не сундук вовсе, а ковчежец, и вообще вещь уникальная, а владелец его фигура влиятельная и не потерпит экспериментов, Аполлон Григорьевич сник. Оружие возмездия спряталось в саквояж.
Почти машинально Ванзаров приподнял крышку и заглянул. Внутри сияли гладко отполированные доски. От дерева пахло букетом старой пыли, лака и засохшей крови. Без всякой цели Родион Георгиевич поводил крышкой вверх-вниз, слушая скрип петель, и закрыл ее с хлопком.
Где-то внутри щелкнула пружинка. От боковой панели плавно опустилась дощечка, как крепостной мостик, обнаружив крохотную нишу с чем-то белесым внутри.
— Что я говорил?! — закричал Лебедев. — Ай да Ванзаров, ай да умница! Удивил так удивил! Просто гений какой-то, да!
Криминалист извлек находку с горящими глазами и… немедленно угодил под ледяной душ разочарования. Ах, если бы он не знал так хорошо сорта бумаги!.. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить: это не пергамент, не манускрипт и не папирус, а самая заурядная писчая бумажка, почти новая.
Аполлон Григорьевич надулся совершенно по-детски, и не глядя пихнул скучную находку Ванзарову.
Листок оказался запиской, напечатанной на машинке совсем недавно, так что буквы не успели поблекнуть:
П.А.О. содал Менелай
B.Ф.М. содал Ахилл
C.П.В. содал Пенелопа
К.В.М. содал Аякс
В.В.П. содал Парис
Н.Н.М. содал Диомед
М.О.Н. содал Агамемнон.
Внизу чернилами было приписано: «Primus sanguinis».
Лебедев заглянул через плечо:
— Содалы? Что-то древнегреческое?
— Почти. Древнеримское. Тайное обфество друзей, на которых всегда можно рассчитывать. То есть единомыфленников. Хотя все имена из Троянского цикла.
— Фраза латинская, как понимаю, означает «Первая кровь»? — И Аполлон Григорьевич скривился: мечтал открыть остров сокровищ, а тут скучная схоластика.
А вот настроение Родиона Георгиевича проделало резвый кульбит: нешуточную тревогу подняли знакомые инициалы. Тем не менее виду он не показал, уселся к столу и довольно равнодушно спросил:
— Чем ефе порадуете с «чуркой»?
— Особенно нечем… — Опечаленный Лебедев вытянул сигарку, покрутил и убрал. — Часа за два до смерти юноша хорошо поел, вина выпил бокала два. Снотворного или лекарств не принимал. Следов обычных ядов не нашел. В воду не падал, угарным газом не дышал. Колотых, резаных ран нет, как и пулевых отверстий. Могу заверить, что смерть наступила от известной вам причины. Также я установил, что за пятнышки у него в области подмышки.
— Все-таки укусы вампира?
— Зря веселитесь… Следы прижиганий электрическим током.
— Его пытали?
— Всего лишь результат новомодного лечения электричеством, магнитными волнами, светом и прочей дребеденью, да.
— Юнофа был пациентом клиники?
— Частнопрактикующего врача. Официальная медицина на счет этих методов имеет большие сомнения.
Среди двух тысяч двухсот семидесяти двух врачей Петербурга частные клинки имеют десятка три эскулапов, не больше. А уж током лечат и вовсе единицы.
— Я распорядился оставить тело в Выборгском, — добавил Лебедев печально.
— Что молчите про отрыв конечностей?
— Это не отрыв.
— А что же?
— Самые обычные следы взрывного действия.
Родион Георгиевич прямо-таки удержал себя за вожжи, чтобы не подскочить или не стукнуть кулаком в гневе, а лишь сдержанно спросил:
— Могу ли знать, коллега: что обычного в отрывании ног, рук и головы при помофи взрывчатки? Напомните, когда встречались с подобным случаем? Не изволите хоть сообфить, какой тип применялся?
Лебедев горестно вздохнул:
— Да ну вас, увидели что-то в записке — и секретничаете, утаить пытаетесь… А я вот мечтал открыть тайную инкунабулу… Ну, хоть малюсенькую загадку… Я вот о чем все думаю: Жюль Верн в этом мае скончался, наш мир стал скучным и предсказуемым, капитану Немо не осталось места, одни бухгалтеры копошатся, преступления и те по списочкам вершат… Да что уж теперь… Ничего определенного про взрывчатку сказать пока не могу, судя по остаткам на шее — похоже на пироксилин. Наверняка не порох, не динамит и не «гремучий студень» наших бомбистов… Белые кристаллики… Сегодня установлю точно.
— Благодарю…
— Ну, признавайтесь, что вас так поразило в записке?
— Да с чего вы взяли?
— С того, что знаю вас как облупленного, да! Таинственная надпись на латыни будоражит? Дескать, кровавый обрубок и тут же «Первая кровь»? На игры гимназистов похоже… Так скажете?
В дверь вежливо, но уверенно постучали, избавляя Ванзарова от признаний. На пороге возник Джуранский, попросил разрешения доложить и щелкнул каблуками. Мечислав Николаевич никак не мог оставить привычки кавалерийского офицера.
— Списки пропавших лиц проверены, подходящих по полу и возрасту не имеется, — отчеканил ротмистр. — Вы приказали за три дня, так я на всякий случай взял за две недели.
Похвала нашла усердие.