Контрабандист - Михаил Тырин 7 стр.

Я начал думать, как расскажу своим девочкам об этих ужасных приключениях, как будут они смотреть на меня с тревогой и обожанием, а Луиза, скорее всего, расплачется, она у меня такая чувствительная. Я обниму ее, поцелую в рыжую макушечку и скажу: «Не плачь, малышка, все уже закончилось, я с вами…»

Я так углубился в свои сентиментальные мечты, что едва не пропустил новое сообщение с катера. А когда вслушался, просто окаменел от ужаса. Голос из рубки донес до меня буквально следующее.

«Черепашка, я Рубка. В связи с недостатком топлива мы прекращаем поиски. Если вы живы, то знаете, что делать. Держитесь, мы вернемся».

Они повторили это раз шесть. Я сначала просто слушал, не веря своим ушам. Потом, когда в эфире наступила мертвая – иначе и не скажешь – тишина, меня прорвало.

– Стойте!!! – орал я, забыв про экономию кислорода. – Стойте, не улетайте, я здесь! Я жив, не улетайте, я же тут подохну!!!

Что я только не делал. И стучал кулаками по шлему, и тряс головой, и трепал какие-то внешние разъемы на скафандре. Чуда не случилось, рация не заработала. Я и руками махал – вдруг увидят, как маленький человечек беснуется далеко внизу.

Но вся штука заключалась в том, что я-то их не видел. А катер – объект побольше, чем человечек в скафандре. То ли они не там искали, то ли… да какая теперь разница!

Минут через десять мои силы иссякли. Наступило какое-то неестественное спокойствие, голова стала подозрительно чистой и холодной. Наверно, небо ниспослало мне мужество, чтобы достойно встретить смерть в полном одиночестве.

Я вылез из платформы, сделал несколько неспешных шагов наугад, неторопливо огляделся. Мне казалось, что я должен идти. Неважно, в какую сторону, неважно, что в никуда. Главное – быть в движении. Поставить какую-то цель и стремиться к ней до последнего вздоха. Это легче, чем отмерять минуты до неминуемой смерти от удушья.

Есть и еще вариант: отщелкнуть замки шлема и уже не мучиться. Но к такому подвигу я был морально не готов.

Я пошел. Поднявшийся над горизонтом край Доры светил мне прямо в спину, я отбрасывал длинную контрастную тень. Казалось, что я не посреди огромной каменистой равнины, а в помещении, где поставили очень яркие прожекторы.

Ходьба моя была, прямо скажем, не быстрой. И силы – не бесконечными. Через пару минут мне пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Почему-то слабая сила тяжести ничуть не облегчала жизнь.

И тут я увидел перед собой две широкие параллельные полосы, уходящие далеко-далеко.

Не сразу я понял, что это колея – следы, оставленные нашим тягачом во время очередного выезда. Я внимательно рассматривал их, а в голове что-то вертелось, какая-то ускользающая мысль, очень важная, может, даже спасительная.

И тут я понял. Они в последнем сообщении сказали: «Вы знаете, что делать».

В мозгу сложилась стройная картина, которой следовало нарисоваться гораздо раньше, когда сил и нервов у меня было побольше.

Они же куда-то ездили. И привезли оттуда кислородный бокс с содержимым. Значит, там есть кто-то живой. Или что-то живое: ну, растения, кислород, мало ли…

Мне надо было всего лишь идти по следам тягача… Только вот сколько идти? Если полчаса, то нормально. А если полдня?

Затея более чем сомнительная. Шанс – один на миллион. Зато появилась цель, к которой можно стремиться до последнего вздоха. Только что не было никакой надежды – и вдруг вот она! Я прямо-таки воспрянул духом. Даже силы откуда-то появились.

И я пошел снова. Пошел по дороге, оставленной надежной и совершенной машиной, придуманной десятками умных людей. Только где она, эта машина? Нет ее больше. А я пока есть и что-то делаю, как-то пытаюсь спастись. Нет на свете машины надежнее человека.

Я шел долго, по крайней мере, мне так казалось. Мысли об остатке кислорода и заряде батарей скафандра я старался гнать прочь. Вместо этого представлял себе, что может ждать меня в конце пути. Представлялся стационарный купол, окруженный сигнальными мачтами, парочка челноков на летном поле, рабочая суета, люди, кухня, связь…

Не следовало, правда, забывать, что мои попутчики ездили туда с пулеметами наперевес. И ласковый прием мне вовсе не гарантирован.

А может, там и нет ничего… Может, наткнусь я на мерзлые обломки «Ледяного грома», да там и останусь навечно, всеми забытый, никем не похороненный. Странно, почему Дэба посадил катер так далеко от места крушения… конечно, если его вообще волновало это место. То, что экспедиция у нас была не похоронная, глупо было даже сомневаться. Но никто не отменял версию, что Дэба со своими людьми пришел, чтобы подобрать какой-то важный груз с «Грома».

Не повезло нам. Наверняка рубка проверяла грунт, прежде чем сажать катер, однако мало какая аппаратура с орбиты отличит камень от плотно слежавшегося песка. Странно, что мы сразу при посадке не провалились в тартарары…

Я шел, и мне все мерещилось, что над горизонтом вот-вот покажется либо световая мачта, либо какое-то строение – хоть что-то, намекающее на окончание пути. Но ничего не появлялось. А идти было все труднее. Я по-прежнему нормально дышал, только вот в голове начал появляться какой-то шум, и перед глазами то и дело мелькали желтые точки, похожие на рой комаров.

А потом я обернулся и едва не завыл от тоски: оказалось, я прошел-то всего метров триста. В заблуждение меня ввели особенности моего нынешнего положения – и тяжелый скафандр, и нехватка кислорода, и обманные оптические законы в безвоздушном пространстве. А больше всего – напрасная надежда, которой я отдался целиком, как доверчивый ребенок…

Мои ноги подогнулись, я плюхнулся на колени. Край Доры над горизонтом создавал причудливую лучистую радугу. Она была очень красивой, но холодной, как и весь этот крошечный, никому не нужный мирок.

Я стоял на коленях, глядя на зазубренную округлость горизонта, на резкие длинные тени камней, на едва заметные немногочисленные колючки звезд в чужом небе.

«Вот и все, Грач, отлетался», – вздохнул я.

Никакой истерики со мной не было. Просто погано как-то стало на душе. Не так я хотел встретить этот час…

Дора проваливалась за горизонт, холодная радуга становилась все меньше.

Я все еще стоял на коленях, даже не пытаясь подняться и идти дальше. Куда идти-то?

Некуда идти…

В очередной раз контролируя порядок в своем макияже, Тася заметила в зеркальце, что ее главный начальник, академик Ступич, беспокойно поглядел на часы.

– Думаете, опоздает? – спросила она.

– Господин Марциони никогда не опаздывает, – ответил Ступич. – Хотя и может себе это позволить. У нас все готово?

– Давно все готово, Арго Маратович, – с легкой укоризной ответила Тася. – Все, что от меня зависит, пройдет хорошо, обещаю. Он не очень строгий, этот ваш Марциони?

– Обычный, – пожал плечами академик. – Самый обычный миллиардер. Сдержанно вежливый, подспудно требовательный, со своеобразным юмором.

– Я никогда не видела миллиардеров. Мне кажется, они все одинаковые. В одинаковых костюмах, с одинаковыми часами и с одинаковыми лицами. А вместо глаз – цифровые дисплеи.

– Нет, Тасечка, миллиардеры тоже разные. Наш вот, например, довольно уникальный. Таких немного.

– Вы хорошо его знаете?

– Да нет… Один раз виделись вживую, когда я получал из его рук сертификат на наш грант. Ну и несколько раз общались по видео.

– А расскажите мне про него, Арго Маратович, – Тася кокетливо одернула белую юбочку. – Я же должна знать, кого встречаю.

– Рассказывать особо нечего… – Ступич ненадолго задумался. – Лет ему около пятидесяти, но молодится, не вылезает от косметолога. Высокого роста, курчавые волосы до плеч… Галстуки не носит принципиально, зато всегда таскает на шее толстую платиновую цепь с какой-то бляхой. Эксцентричен. По слухам, живет с двумя несовершеннолетними мальчиками. Иногда играет на русской гитаре в каком-то ресторане. Собственноручно пилотирует свой яхт-рейсер. Увлекается лошадьми, фехтованием на африканских мечах…

– Так это здорово, Арго Маратович! Кажется, он интересный человек.

– Что ж… – академик грустно улыбнулся. – С такими банковскими счетами каждый может купить себе интересную жизнь и стать интересным человеком, кто же спорит…

– Вы тоже интересный человек, хотя и без банковских счетов, – успокоила его Тася. – А откуда у него деньги, Арго Маратович?

– Ну, девочка, это не нашего ума дело. Хотя… насколько мне известно, он унаследовал небольшое состояние. А потом сделал его большим. Говорят, Война колоний ему очень помогла. Он занимался гражданскими поставками, энергетикой, еще чем-то. Нам это неинтересно, Тасечка.

– Понимаю, нам интересно, чтобы он с нами поделился, да?

– Вы тоже интересный человек, хотя и без банковских счетов, – успокоила его Тася. – А откуда у него деньги, Арго Маратович?

– Ну, девочка, это не нашего ума дело. Хотя… насколько мне известно, он унаследовал небольшое состояние. А потом сделал его большим. Говорят, Война колоний ему очень помогла. Он занимался гражданскими поставками, энергетикой, еще чем-то. Нам это неинтересно, Тасечка.

– Понимаю, нам интересно, чтобы он с нами поделился, да?

– Ну… конечно, да.

– Как думаете, поделится?

– Шансы довольно велики. Я говорил, он своеобразный человек. Когда делать деньги ему стало скучно, он захотел стать общественным деятелем и начал выдвигаться где ни попадя. Успеха добился весьма скромного, кажется, получил губернаторский пост в какой-то нищей колонии с двадцатью тысячами населения. Поигрался с губернаторством – надоело, бросил. Теперь вот я пытаюсь увлечь его нашим проектом. Кажется, роль мецената ему нравится, а там посмотрим…

Академик еще раз бросил взгляд на часы, и в тот же момент пришло сообщение от вахтенного:

– Арго Маратович, яхт-рейсер «Оригами» вышел из нуль-канала. Прогнозируемое время стыковки одиннадцать-ноль пять по абсолютному времени.

Академик не удержался от улыбки.

– Точность – вежливость властелинов. Пойдем, Тасечка, встречать дорогого гостя.

Когда Тася увидела прибывший корабль – изящный, серебристый, похожий на летящую чайку, – она немного разволновалась. Она невольно подумала о том человеке, который был в кресле капитана – о богатом, загадочном, эксцентричном и вовсе не старом мужчине с романтической внешностью.

Правда, потом, когда Марциони взошел на борт «Ковчега», она несколько разочаровалась. Внешность у миллиардера была действительно эффектная, но какая-то ненастоящая. Сказывались медицинские омоложения.

Марциони очень быстро, но без суеты со всеми поздоровался, каждому успел сказать какую-нибудь простую любезность, а лично Тасе прошептал, глядя прямо в глаза:

– Oh, madame, quelle deesse a pose pour vos jambes?[1] Его манеры были изысканными и необычными, но, как и внешность, несколько искусственными, словно отработанный ритуал. Всего за минуту он успел всем понравиться, а еще через минуту про всех забыл.

Вниманием гостя быстро завладел академик, и мешать ему, естественно, никто не стал. Тася шла чуть позади и прислушивалась к разговору, чтобы не пропустить какое-нибудь важное распоряжение начальника.

– Давно вас ждем, – слышала она голос Ступича. – Спасибо, что нашли время побывать у нас в гостях.

– Еще не в гостях, – мягко усмехнулся Марцикони. – Предпочитаю считать это деловым визитом.

– Конечно, дела прежде всего! Как раз сегодня нам есть что показать вам.

– Я верю в предсказания, господин Ступич. Мне было предсказано, что сегодняшний день стоит потратить на вас. Voila une belle journee pour une bonne affaire![2] Кстати, перелет обошелся мне в четыреста чеков. Надеюсь, мы их окупим?

– Думаю, что… э-э… – академик растерялся.

– Не отвечайте. Наши усилия всегда окупаются радостью жизни и движения. L'objectif n'est pas important c'est le chemin parcouru qui compte.[3] Если бы я так не думал, то не стал бы тем, кем стал. Советую и вам пользоваться этим простым принципом.

– Непременно, непременно… Не желаете ли пообедать с дороги?

– Вы же сами сказали, что дела прежде всего. Так давайте займемся делом. Мне не терпится узнать, на что потрачены мои деньги.

В этом, отметила Тася, миллиардер был прав. Его деньги, выданные научной группе Ступича, были уже почти полностью потрачены. И если сегодня не удастся его удивить, проект зачахнет, как роза в пустыне.

– Пройдемте в испытательный центр, – предложил академик. – Мы приготовили все, чтобы вы сами увидели…

– Не тратьте попусту слова, академик. Сами же говорите, что я сам все увижу.

Тася немного отстала, чтобы незаметно связаться с испытателями и произнести заветное слово «идут». К ней тут же подскочил кок и, яростно жестикулируя, прошептал:

– Так что, мне подавать или нет?

Тася выразительно посмотрела на него: мол, не вертись под ногами. А затем поспешила за гостем.

В смотровой кабине все блестело неестественной чистотой. Испытатели, одетые по случаю визита в белоснежные изолирующие костюмы, неслышно скользили за бронестеклом, словно исполняли некий тайный ритуал во славу науки.

– Итак, господин Марциони, перед вами святая святых – объект наших исследований.

Гость несколько секунд рассматривал графитовую кювету, установленную в центре испытательной камеры, потом едва заметно пожал плечами.

– Эта сковорода со сметаной – то, о чем вы мне говорили?

– Это не сметана. Это вообще не жидкость, не газ, не порошок. То, что вы видите, – не вещество, а, скорее, состояние вещества. Официального названия у явления нет, но мы приняли рабочее название – геоплазма. Месторождение – одна из малых планет системы Дора-14, и возможно, в конце концов геоплазму переименуют в соответствии с местом открытия…

На самом деле Тася знала, что Ступич мечтает о другом имени для геоплазмы. Он спит и видит, чтобы открытие назвали его фамилией. Впрочем, она его за это не осуждала, поскольку свой грамм честолюбия любому ученому только на пользу.

– Хорошо, показывайте, – Марциони принял расслабленную позу в кресле, ожидая зрелища.

Ступич отошел к пульту, тихо сказал что-то в микрофон. Гость со снисходительным любопытством прислушивался к научной абракадабре, не выказывая нетерпения. Тася скромно сидела в углу и, сжав кулачки, истово молилась за удачу.

В испытательную камеру въехала автоматическая тележка с цилиндрическим аквариумом. За стеклом сидела маленькая испуганная обезьянка и таращила на мир блестящие глазенки. Выросшая на всем искусственном, она выглядела больной и облезлой.

Гость неожиданно рассмеялся.

– Где вы тут раздобыли это существо? Уму непостижимо, на космических базах не выживает никто, кроме людей и тараканов!

– Это клон, – отозвался академик. – Я заказываю их, используя свои связи. Это стоит некоторых средств, но другого выхода нет. Экспериментировать на людях мы пока не можем. А теперь внимание… – Ступич пробежал пальцами по сенсорам и скомандовал: – Разряд!

Обезьяна взвизгнула и заметалась в своей банке. Марциони некоторое время сидел молча с недоумением на лице, потом взглянул на академика.

– Ну и?..

– Прошу внимания на мониторы. В момент, когда животное получило электрический удар, в сосуде с геоплазмой зафиксированы следующие изменения: падение плотности – восемь процентов, снижение электрического сопротивления – полпроцента, повышение температуры – шесть десятых градуса, – Ступич торжествующе взглянул на гостя.

Но гость почему-то не торжествовал.

– М-да… – произнес он со странной интонацией. – Поразительно. Я пролетел полгалактики, чтобы посмотреть, как вы вставляете оголенный провод в задницу мартышке. И вы полгода этим занимаетесь?

Тася заметила, как по лицу академика сбежала струйка пота.

– Но поймите… – запинаясь, проговорил он. – Это и есть тот результат, который мы вам обещали шесть месяцев назад, когда получали грант. Налицо восприимчивость материи к изменениям ментальной энергии…

– Вы обещали несколько другой результат. Вы говорили, что человек сможет управлять машинами с помощью силы мысли – и это без всяких имплантатов, электродов и прочего железного хлама в мозгах. А пока я вижу только замученное животное и бадью со сметаной.

– Да, совершенно верно! – горячо заговорил академик. – Пока только животное. Сейчас я вам покажу вторую фазу эксперимента, вы все поймете.

– Вторую? – Марциони пожал плечами. – Давайте вторую.

– Смотрите! – объявил Ступич, затем что-то сказал в микрофон и жестом пианиста прошелся по клавишам на пульте.

На первый взгляд, ничего нового не произошло. Обезьяна снова вскрикнула, но потом неожиданно быстро успокоилась, легла на бок и заурчала.

– Похоже, вы ее прикончили, академик, – констатировал Марциони. – Поздравляю.

– Вы не поняли? – нервно улыбнулся Ступич. – Ну, естественно, вы не смотрите на приборы. А я объясню. Геоплазма отреагировала на приступ боли у животного, аппаратура зарегистрировала эту реакцию и отключила болевое воздействие. Иными словами, обезьяна дала мысленный приказ выключить разрядник.

Миллиардер несколько секунд осмысливал услышанное.

– Ну… а включить его она может?

– В принципе, может, – академик озадаченно наморщил лоб. – Но зачем?

– Как зачем? В перспективе предполагается, что человек сможет и включать, и выключать, и еще много чего делать. Или я что-то понял не так?

– Нет, все так.

– Но вот в чем штука… Человека всегда придется бить током, чтобы техника слушалась его мыслей?

Несколько секунд Ступич рассеянно моргал, потом до него дошло, что гость шутит.