На этот раз я оказался в Париже!..
1
Чуть ли не бегом я бежал по бульвару, ища телефонную будку, чтобы позвонить Салливану. Наконец нашел возле церкви Нотр-Дам-де-Шан, но в ней крепко спал бомж. Я взглянул на аппарат и сообразил, что у меня все равно нет кредитной карточки. Я перестал думать о телефоне и стал ловить такси. Первому, который остановился, я объяснил, что у меня только доллары, но я заплачу ему двойную цену, если он доставит меня в аэропорт. Шофер не снизошел до ответа и сразу же уехал. По счастью, второй оказался сговорчивее и согласился подвезти меня.
Я посмотрел на часы на панели — семь тридцать. На сиденье лежал номер «Монд». Дата на газете — 12 июня 2002-го. На первой полосе фотография и крупными буквами имя футболиста — Зинедин Зидан.
ФРАНЦИЯ БОЛЬШЕ НЕ ЧЕМПИОН.
НАЦИОНАЛЬНАЯ СБОРНАЯ, ЧЕМПИОН МИРА
В 1998 ГОДУ, ПРОИГРАЛА В РЕШАЮЩЕМ МАТЧЕ
ДАТЧАНАМ СО СЧЕТОМ 2:0
На этот раз я не только прыгнул сразу через девять месяцев, но еще и оказался на другом континенте.
Я смотрел в окно на мелькающие передо мной названия улиц, о которых слыхом не слыхивал: порт де Баньоле, Нуази-ле-Сек, Бонди, Ольнэ-су-Буа, Вильпент… Машин было немного, и через три четверти часа мы уже были в аэропорту Шарль де Голль. По совету шофера я высадился у терминала 2Е, где, по его словам, находился офис компании «Дельта Эйрлайнс». Спасибо Салливану, в карманах у меня было полно денег и вполне приличный паспорт.
Билеты были на самолет в 10.35. Я купил билет и без всяких затруднений прошел паспортный контроль. В зале ожидания выпил чашечку кофе и съел булочку с изюмом. Обменял несколько долларов на евро и купил телефонную карточку. Прежде чем сесть на самолет, я хотел убедиться, что Лиза в Нью-Йорке. Набирал, набирал номер Салливана, но все без толку. Очень странно. Учитывая разницу во времени, в Нью-Йорке было три часа утра. Либо дедуля спал, как младенец, либо куда-нибудь уехал.
Я подошел к киоску и купил американские газеты. Просмотрел заголовки: «Борьба против терроризма Джорджа Буша», «Крестовый поход против мирового зла». Тут объявили посадку на мой самолет. И вот я уже сижу между мамашей, которая пытается утихомирить свое чадо, и потным подростком в наушниках, включившим плеер на всю мощь.
Почти всю дорогу я вспоминал события прошлого появления. Так скажем, прошлогоднего…
Жуткого 11 сентября 2001 года, когда я материализовался в кухне бара «Эмпанада Папас» и с несказанным удивлением обнаружил там Лизу, сидящую у стойки, словно она меня ждала. Увидев меня, она со слезами бросилась мне на шею. Покушение подхлестнуло в ней жажду жизни. День был ужасен, но мы с ней встретились, а потом любили друг друга, жадно, безудержно, не думая ни о каких «завтра».
Когда я «исчезал», она крепко спала, так что о будущем мы поговорить не успели. Что же меня ждет сегодня? Как меня встретит Лиза? Улыбкой или парой пощечин?
Полет мне показался нескончаемым. Когда самолет наконец-то приземлился в аэропорту Кеннеди, я схватил такси и назвал адрес: Морнингсайд-Хайтс.
Время приближалось к полудню, когда я высадился у дома на углу. Я попросил шофера немного подождать и поднялся вверх по лестнице. Нажал на кнопку звонка, но никто мне не открыл. Несмотря на все мои старания двигаться как можно тише, Лена Маркович, любимая моя соседка, появилась на площадке со слезоточивым баллончиком в руках. Она направила его на меня, но я, не дожидаясь ее следующего шага, кубарем скатился вниз. Только скандала и полиции мне сейчас и не хватало. Я снова сел в такси и поехал на Вашингтон-сквер. В дверь Салливана я стучался с тем же успехом, что и в Лизину. Я уже собрался уходить, но тут заметил конверт с моим именем, придавленный дверным молотком в виде львиной пасти.
Привет, малыш!
Я никогда не верил в Бога.
И, может быть, был не прав.
Может быть, в самом деле существует кто-то вроде Главного Архитектора наших судеб. Может быть, и ему случается иногда быть милосердным…
Мне бы так хотелось, чтобы ты вернулся сегодня…
Мне бы хотелось, чтобы ты присутствовал при этом, как случилось со мной сорок лет назад.
Я не верю в Бога, но вот уже неделя за неделей молюсь, сидя один в своем уголке.
Молюсь, как умею, словами, какие приходят на ум, не зная, что могу пообещать взамен.
Но если Бог в самом деле существует на этой пропащей планете и ты вернешься сегодня, не теряй ни минуты! Беги со всех ног в родильное отделение больницы «Белльвью».
Быстрее!
Ты вот-вот станешь отцом!
2
И я побежал.
Бежал вместе с медсестрой по больничным коридорам.
В последний раз я был в этой больнице восемь лет назад. Лиза тогда наглоталась снотворного, а потом вскрыла себе вены. Она хотела покончить с собой.
А сегодня благодаря ей вот-вот появится новая жизнь.
Колесо крутится. Нужно научиться держать удар. Как следует выдубить кожу. Падать на все четыре лапы. Не гореть в огне, не тонуть в воде. И дождаться нового витка. Он наступит. Не всегда хороший, но порой все-таки лучше, чем прежний.
И обычно это случается тогда, когда ты уже ничего не ждешь.
Я открыл дверь палаты номер 810.
Лиза лежала на столе. Акушерка и Салливан сидели, наблюдая за ней. Лиза была круглая, великолепная, цветущая. Она сама словно переродилась. Увидев меня, она вскрикнула и залилась слезами.
— Я тебя так ждала, — прошептала она, когда мы поцеловались.
А потом я попал в объятия Салливана.
— Я знал! Я, черт побери, знал! — прорычал он, тиская меня в объятиях. На глазах у него тоже блестели слезы, и я никогда еще не видел его таким счастливым.
— Ты откуда?
— Из Парижа. Потом все расскажу.
Я смотрел на огромный Лизин живот и не мог поверить, что все это происходит наяву. Не мог поверить, что пришел черед и нам стать родителями.
— Я врач, — сообщил я акушерке. — Как у нас обстоят дела?
— Схватки начались в десять. Час назад у вашей жены отошли воды. Шейка матки до конца не раскрылась.
— Эпидуральную анестезию делали?
— Да, но вкололи слишком большую дозу, схватки замедлились, и я не могу шевельнуть ногой, — сообщила Лиза.
— Не волнуйся, дорогая. Скоро действие лекарства прекратится, и тебе сделают укол с дозой поменьше.
Бетти, акушерка, вышла ненадолго, оставив нас одних. Лиза стала показывать мне снимки УЗИ во время беременности.
— У нас мальчик, — объявила она с гордостью. — И ты очень хорошо сделал, что появился именно сегодня. Я ждала тебя, чтобы выбрать имя.
Добрый час мы перебирали имена, каждый называл свои любимые. Салливан тоже внес свою лепту. Остановились на Бенжамине.
— Когда ты в следующий раз соизволишь нас навестить, не перепутай адрес, — сказала Лиза.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду…
— Неужели ты думаешь, что я буду растить твоего сына в моей крошечной квартирке? Я переехала.
Настала очередь Салливана доставать из кармана снимки. Он протянул мне фотографии красивого кирпичного дома в Гринвич-Виллидж. Я узнал угол Корнелии-стрит и Бликер-стрит, а неподалеку — Ойстер-бар, куда Салливан водил меня в 1995 году и угощал устрицами. С повлажневшими глазами я смотрел на детскую — кроватка, пеленальный столик, комод, коляска, диванчик, шезлонг.
Рассматривая фотки, я понял, куда дед вложил деньги, заработанные на бирже.
Вот она, гарантия независимости.
— Сейчас придет доктор, — входя, объявила Бетти.
— Я сам доктор.
— Вполне возможно, сэр, но не вы будете принимать роды у своей жены.
— Даже не думай, — подала голос Лиза.
В ожидании врача акушерка проверила упоры для ног и поручни, напомнила Лизе, как надо тужиться, посоветовала следить за дыханием. Лиза только собралась «потренироваться», но тут поняла, что «началось».
— Пользуйтесь каждой схваткой и подталкивайте ребенка, — распорядился врач, появившийся в палате, будто приглашенная звезда.
Я взял Лизу за руку и стал подбадривать улыбками, подмигиванием, шутками.
Исходя из моего врачебного опыта, я понимал, что роды проходят благополучно. Скоро появилась головка.
Я несколько раз принимал роды в больнице и знал, что сейчас настанет самое болезненное. Лиза выпустила мою руку и громко закричала. Она задыхалась, стонала, замерла, обессиленная, но потом собралась и ринулась в последнюю схватку.
И вот оно, освобождение. Умиротворение. Мгновение остановилось.
Все в порядке. Тельце, ножки, и вот уже наш малыш надрывается на груди у Лизы. Фиолетовый, сморщенный, полный жизни.
Я перерезал пуповину и наклонился к Лизе. Лиза смотрела на меня. А меня переполняла любовь. Слезы, пот, кровь. Поле битвы, и мы на нем выжили.
Теперь мы живем втроем.
3
Под наблюдением акушерки и деда я впервые искупал своего сына. Теперь я имел возможность рассмотреть его. Он был большой, с круглым тельцем, крошечными пальчиками, тоненькими и длинными. На голове черный чубчик и удивительной красоты глазки.
Теперь мы живем втроем.
3
Под наблюдением акушерки и деда я впервые искупал своего сына. Теперь я имел возможность рассмотреть его. Он был большой, с круглым тельцем, крошечными пальчиками, тоненькими и длинными. На голове черный чубчик и удивительной красоты глазки.
— Спасибо за дом, — сказал я Салливану, обтирая малыша.
— Не за что, — ответил мне дедушка. — Не волнуйся. Пока тебя не будет, я позабочусь о твоей семье.
— А как ты? Как твое здоровье?
Салливан рассмеялся.
— Обо мне не тревожься. Твой малыш вернул мне молодость.
Бетти и Салливан ушли из палаты, а я прижал маленького Бена к себе и сел в кресло у окна, выходящего на освещенные солнцем крыши.
Я чувствовал тепло малыша, согревал его своим.
Слезы текли у меня по щекам.
Мы долго сидели так с моим сыном, мальчиком, который был зачат в хаосе дня, переполненного страхом и пеплом.
Какой будет у него характер? Как он будет справляться в этом мире, полном опасностей? Как я буду защищать его, если постоянно вынужден исчезать?
Я вытер рукавом слезы. Груз ответственности соседствовал со счастьем.
Я знал, что пройдет несколько часов, и меня не будет рядом с моим малышом.
И впервые почувствовал себя значительным и крепким.
Я смотрел на спящего маленького человечка, черпал у него силы и улыбался.
До чего же все удивительно! Кто бы мог подумать!
Я припомнил все, что пережил до сегодняшнего Дня.
И мне предстояло снова выдерживать все удары. Ради моего сына.
Сегодня начался новый виток. Война кончится еще не скоро, но я чувствовал, что выиграл серьезную битву.
Все теперь станет другим.
Я наслаждался этим мигом.
Началом новой жизни.
2003–2010. Течение времени
1
И все пошло тем же чередом…
Я продолжал появляться один раз в году на Манхэттене или, во всяком случае, где-то в Нью-Йорке. Иногда оказывался в приятных местах, например, на рынке цветов на 28-й улице, или на мягком диванчике в баре «Кэмбелл Аппаратамент», или на пляже Роквей-Бич погожим летним утром… Случались и менее приятные пробуждения — на Харт-Айленд, нью-йоркском кладбище для бедных; на 5-й авеню под ногами толпы, участвующей в шествии в честь святого Патрика; на месте преступления в номере жалкой гостинички в Бедфорд-Стайвесант рядом с еще неостывшим трупом, истекающим кровью…
Возвращения, исчезновения мало-помалу стали для меня рутиной. Я следил, чтобы быть всегда тепло одетым, чтобы ботинки были удобными, не забывал часы и деньги в момент исчезновения. И как только вновь появлялся, тут же брал такси и мчался домой.
Бенжамин рос быстро. Слишком быстро, я бы сказал.
На протяжении всего года Лиза делала фотографии, снимала фильмы, так что я словно бы наверстывал упущенное время. Горящими глазами смотрел на первые улыбки сына. Слышал его первые слова: папа, мама, ку-ку, пока. Радовался двум первым молочным зубкам, с которыми он стал похожим на Багза Банни.[38] Следил за первыми робкими шажками. А его книжки с картинками! Плюшевые мишки, обезьянки, пазлы! Его капризы и вспышки ярости. Его ритмичные покачивания, как только он слышал музыку.
Потом он начал говорить целыми предложениями. Игра в мяч. Рисунки — человечки, домики. Ковбойские штаны и шляпа. Трехколесный велосипед.
Меня никогда не было дома, когда он возвращался из школы. Я не видел ни одного спектакля в конце школьного года. Не я научил его различать цвета, не я научил считать. Не мне он рассказывал алфавит. Не я держал седло велосипеда, когда он учился кататься на нем. Не со мной он бултыхался в бассейне.
Когда я возвращался домой, я старался изо всех сил быть «папой». Этот папа сваливался всегда как снег на голову, но не всегда удачно и к месту, а потом исчезал так же быстро, как появлялся.
2
Но и нам выпадали чудесные дни. Дни, когда мы становились тем, чего хотели больше всего на свете, — самой обычной семьей, как все другие.
В 2006-м мы праздновали День независимости на Кони-Айленд. Бену исполнилось четыре годика. Я нес его на плечах. Светило яркое солнце. Мы с Лизой шли рука об руку по деревянному помосту вдоль пляжа и вспоминали, что приезжали сюда в последний раз зимой девять лет назад. Потом мы все втроем купались и ели хот-доги в Натансе, катались на большом колесе обозрения и на русских горках. А вечером вместе с Салливаном отправились смотреть фейерверк на берег Ист-ривер.
Воскресенье в октябре 2007 года. Я очнулся в нескольких десятках метров от нашего дома под фонарем на Кристофер-стрит. И позвонил в дверь где-то в полдень. Открыл мне дедушка. При встрече мы всякий раз крепко-крепко обнимались.
— Как ты вовремя! — воскликнул он.
Я недоуменно сдвинул брови, а он распахнул дверь в столовую. Так я впервые встретился с родителями Лизы.
— Я же говорила, что он есть! — воскликнула Лиза, бросаясь мне в объятия. — Папа! Мама! Познакомьтесь с моим «исчезающим мужем».
И мы провели замечательный день с тестем и тещей, которых я знал как будто с пеленок.
Конец мая 2008-го, восемь часов вечера. Манхэттен-хэндж, или манхэттенское солнцестояние. На улице уже собралась огромная толпа, все хотят полюбоваться закатом. Солнце опустится за горизонт, словно бы катясь по прямым, идущим с востока на запад улицам.
Лиза с Беном только что вышли из дома. Сын с велосипедом, Лиза что-то ему говорит, стоя ко мне спиной. Она не видела, как я появился.
— Папа! — завопил Бен, заметив меня. — Вот он, папа!
Он закрутил педали как сумасшедший, а я смотрел на Лизу. Она повернулась ко мне. Она была месяце на восьмом.
— На этот раз девочка, — сказала она, положив голову мне на плечо.
Я растрогался не меньше, чем в первый раз.
— Но я, похоже, появился слишком рано?
Она махнула рукой, словно бы говоря, что это совсем неважно.
— Я ждала тебя, чтобы мы вместе выбрали имя. Что ты скажешь, например, о Софии?
И еще летнее субботнее утро 2009-го в нашем уютном надежном коконе. Лиза предавалась вкусовым извращениям, намазывая на тостик с соленым маслом нутеллу, а я наигрывал на гитаре песню Леонарда Коэна So Long Marianne.[39]
Малышка София, прекрасная моя принцесса, сидя на высоком стульчике, подыгрывала мне, колотя во всю мочь ложкой по пластиковой тарелке. Бенжамин в костюме индейца отплясывал «танец дождя» вокруг маленького столика в кухне.
На большом кухонном столе валялся номер «Тайм мэгэзин» с бенгальским тигром на обложке и тревожным заголовком:
ИЗМЕНЕНИЕ КЛИМАТА:
ВНОВЬ БЛИЗИТСЯ ЭРА ВЫМИРАНИЯ ЖИВОТНЫХ
Я смотрел на своих детей и не сомневался: они совершенство. Благодаря им я держусь. Они помогают мне верить в будущее. Но всякий раз, глядя на них, я вспоминал надпись на медной табличке: «Подуют двадцать четыре ветра и ничего не оставят». И голос Салливана говорил мне: «Все, что ты будешь делать в ближайшие двадцать лет, окажется замком на песке, волна его смоет. Вот оно, настоящее проклятие маяка: ты словно бы и не прожил этих двадцати четырех лет, они как будто были только в твоем сознании. Никто из тех, кого ты встречал, о тебе не вспомнит. Все, что ты успел сделать за это время, исчезнет».
Я не забыл предостережений деда, но решил жить так, словно история не может повториться. И считал, как узник в тюрьме, дни до своего двадцать четвертого путешествия. Ждал дня Страшного суда.
Весенним вечером 2010 года я отнес Бена на руках в кроватку. Он заснул перед телевизором: сидя на диване в гостиной, мы все вместе смотрели «Аватар».
Я уложил его, укрыл и поцеловал, вдыхая сладкий детский запах, запасаясь им на целый год.
А когда выпрямился, собираясь уходить, Бен удержал меня за рукав.
— Ты опять уедешь, папа?
— Да, сынок, — кивнул я и сел на край кроватки.
— А куда уедешь?
— В никуда, Бен. Ты же знаешь. Мы с тобой уже говорили об этом.
— А твоя другая семья? Ты не к ней едешь? — голосок Бена дрогнул.
— Нет, Бен. У меня есть только одна семья: ты, мама, дедушка и София. Кроме вас, у меня никого нет.
Я взъерошил ему волосенки. Он настаивал, уже сердито:
— Но когда ты не с нами, ты же где-то! Как же иначе?
Я положил ему руку на плечо:
— Я понимаю, что представить это невозможно, но для меня время течет по-другому. Мама тебе объясняла миллион раз.
Бен вздохнул и задал новый вопрос:
— А потом все наладится?