– Приготовьте лодку к маневрам ровно в 09.00. Скажите коку, чтобы он разбудил меня в 07.00. Вопросы есть?
– Пока нет, герр обер-лейтенант.
– Отлично, распустите команду. Позаботьтесь о том, чтобы сегодня вечером были исключены любые попойки, или мне придется наказать виновных.
Медленно просыпаясь, я еще слышал в туманных сновидениях грохот разрывов глубинных бомб. Последние разрывы заставили меня открыть глаза. Я убедился, что нахожусь не в море, а в своей комнате в порту и кто-то колотит кулаками в мою дверь. Полусонный, приоткрыл внутреннюю дверь и прокричал в вестибюль:
– Достаточно, я слышу!
Через входную дверь донесся голос дневального:
– Герр обер-лейтенант, вы должны были выйти в море в семь, но сейчас уже десять. С семи утра мы пытаемся вас разбудить.
– Благодарю. Сходите в бункер и скажите, что я буду через десять минут.
Сердитый на себя за то, что проспал, я быстро оделся, спустился по лестнице, прыгая через пять ступенек, и при свете яркого солнца отправился дальше вниз по извилистой тропинке в бункер. Когда я свернул в дверной проем, то увидел свою лодку. Она двигалась кормой вперед с дымившими дизелями. Меня взорвало. Старпом не имел права выводить ее без моих указаний. Как раз тогда, когда я обдумывал форму выговора, воздух потряс грохочущий взрыв. На том месте, где только что стояла лодка, в небо взметнулся мощный фонтан воды. Затем корма «У-415» поднялась из воды, будто один из концов плавающего бревна, выбросив за борт двух подводников. Мощные струи воды обрушились на лодку. «У-415» подорвалась на мине. Она развернулась правым бортом и двинулась по инерции к каменному ограждению внутренней бухты.
На мгновение зрелище гибнувшей лодки парализовало меня. Придя в себя, я прыгнул в моторную лодку и помчался к «У-415». Дойдя до пирса, лодка ударилась носом в каменную стену. В этот момент я уже был рядом с ней. Мотористы и матросы выбирались из корпуса через рубочный люк с кровоточившими ранами, бледные и потрясенные. Одни хромали, другие тащились кое-как. Лодка начала крениться на левый борт. Я забрался на нее, влез на мостик и стал помогать подводникам выбираться из узкого отверстия люка.
– В кормовых отсеках есть еще люди, мертвые или без сознания, – сказал моторист.
– Перетаскивай их в помещение центрального поста! – крикнул я ему.
Моторист не ответил.
Раненые продолжали подниматься по трапу. Некоторые повредили руки, другие – ноги. Когда поток людей снизу иссяк, я спустился в помещение центрального поста. За мной последовали два унтер-офицера, оставшиеся невредимыми. Внутри корпуса все было разрушено. Трубы, патрубки, переходники, рубильники, вентили, другие детали оборудования валялись на плитах палубы и в днище. Струя грязной вонючей воды била сквозь широкую трещину в корпусе в кормовой торпедный отсек, быстро заполняя лодку. Три подводника в тяжелом состоянии лежали на палубных плитах дизельного отсека. Еще двое распластались между электромоторами в кормовой секции. В то время как подлодка заполнялась маслянистой жидкостью и постепенно кренилась на левый борт, трое из нас таскали тяжелые тела мотористов в носовые отсеки. Кто-то открыл передний люк, который находился еще над водой. Общими усилиями мы вытащили мотористов из корпуса и погрузили их на одну из моторных лодок, подошедших к «У-415».
Крен подлодки стал угрожающим. Ее корму поглотило море. Как только я перебрался в моторку, старая добрая рабочая лошадка, скользнув по каменной стене, опрокинулась на левый борт. Ее палуба скрылась в темной бездне моря. Затем, дернувшись в последний раз кверху, рубка и мостик опустились в воду, и вся подлодка ушла на дно. «У-415» больше не существовало.
Я еще не оторвал взгляда от места гибели подлодки, когда пирса коснулась моторка. Ко мне, прихрамывая, подошел крайне обескураженный старпом. Раздраженный его самовольным выводом лодки из бункера, я крикнул:
– За это вам придется ответить, старпом!
– Герр обер-лейтенант, мне приказал вывести лодку со стоянки главный инженер флотилии. Он ждал вас целый час и потерял терпение.
– Главный инженер не начальник вам, старпом. Он не может приказывать, когда дело касается лодки. Вам следовало бы это знать. А сейчас соберите всех, кто не пострадал, и пересчитайте. Я буду сопровождать раненых в госпиталь.
– Полагаю, герр обер-лейтенант, двое из наших людей погибли.
– Да, я видел, как их подбросило вверх. Возьмите моторку и поищите их в бухте. Может, тела плавают где-нибудь. Найдете и сообщите мне об этом немедленно.
Мощный взрыв привлек внимание экипажей других подлодок, а также докеров, рабочих и служащих верфей. Было много желающих помочь. Когда мы несли тяжелораненых к санитарным машинам, я смог рассмотреть их. У всех были переломы ног. Ступни перекручены назад, пальцы ног сплющены. Одни повредили внутренние органы и стонали от боли, другие находились в бессознательном состоянии, их головы кровоточили.
Я сел в санитарной машине рядом с тяжело раненным электриком, и она помчалась по улицам Бреста под вой сирен. Мне пришло в голову, что «У-415» подорвалась на мине 14 июля в национальный праздник Франции – День взятия Бастилии. Гибель «У-415» была подарком англичан французам в этот день. Моя лодка подорвалась на мине, сброшенной ночью 28 мая. На грохот ее дизелей среагировал звукоулавливающий часовой механизм. И все же я решил, что судьба оказалась благосклонной к «У-415». Она не была потоплена в море, где мы нашли бы свою могилу, а погибла в порту, где оставались шансы на спасение. Почему я не проснулся вовремя? Почему старпом уступил требованиям главного инженера? Эти вопросы мучили меня. И почему я пережил тысячу бомбовых ударов в море, когда другие погибали? Видимо, я не был нужен ни небесам, ни преисподней.
Когда я прибыл в госпиталь, часть из моих пострадавших подводников уже лежали на операционном столе. Пятеро спасенных нами из кормовых отсеков все еще не приходили в сознание. Переломы ног и рук не носили тяжелого характера, однако врачи сообщили, что Два моряка получили серьезные травмы спины. Травмы черепа и сотрясения мозга получили еще двое. Они пострадали, когда ударились о палубные плиты. Уходя из госпиталя, я оставил там 14 своих ребят.
Вернувшись на базу, я встретил расстроенного капитана Винтера. Главный инженер уже сообщил ему о своем роковом приказе. Поскольку должность его считалась второй по значению в командовании базой, Винтер оказался в затруднительном положении. В сложившихся обстоятельствах он не располагал возможностью привлечь к ответственности вышестоящего начальника, а я мог только добиться увольнения старпома. Однако я простил первого вахтенного, оправдывавшегося тем, что не решился противоречить главному инженеру. Я убедил себя, что старпом только выполнил приказ вышестоящей инстанции.
Потеря «У-415» лишь пополнила статистику гибели нашего подводного флота. В течение двух первых недель июля – во время моего последнего похода – мы потеряли 11 подлодок, не оснащенных «шнеркелями». Почти все, чем располагала база. Еще две лодки со «шнеркелями» были потоплены в Ла-Манше, сократив численность подлодок, направленных для противодействия десантам союзников, до пяти. С потерей «У-415» «У-413» осталась единственной подлодкой без «шнеркеля» из тех, что вышли в море вечером 6 июня. Она все еще находилась в сухом доке, ожидая конца ремонтных работ.
Между тем пять оставшихся подлодок со «шнеркелями» использовали свои устройства для забора воздуха, чтобы оставаться в погруженном положении и не подвергаться воздушным ударам противника. Они продолжали рейды в Ла-Манше и даже достигли некоторых успехов, «У-953» потопила три эсминца, «У-984» послала на дно три транспорта и один сторожевик, того же добилась «У-763».
В эти ужасные две недели не больше трех-четырех подлодок одновременно атаковали конвои, доставлявшие живую силу и военную технику союзников из южных британских портов на пляжи Нормандии. Там могло быть около 100 подлодок, если бы ранее они не были бессмысленно принесены в жертву. С крахом германского подводного флота и вместе с ним люфтваффе потери союзников на путях снабжения морем стали минимальными. Новые дивизии, полностью укомплектованные личным составом и оснащенные тысячами танков и транспортных средств, хлынули на побережье Нормандии, поставив огромные плавучие пирсы, вывезенные из Великобритании. Вскоре союзники захватили Шербург, обеспечив себе базу для широкомасштабных операций. Германские армии не смогли помешать им вбить клинья в свои боевые порядки и продвинуться в глубь территории Франции. Пал Авранш, американские войска двигались вдоль северного побережья Бретани, приближаясь к Бресту.
На другой день после гибели «У-415» я прежде всего зашел в госпиталь навестить раненых подводников. Большинство из них было в стабильном состоянии, руки и ноги загипсованы. Пятеро тяжелораненых лежали полностью в гипсе, двое из них все еще не пришли в себя. Я принес им сигареты и табак. Это все, что можно было предложить невинным жертвам трагической ошибки.
Когда я вернулся в компаунд базы, один из моих унтер-офицеров сообщил, что британская радиостанция «Кале» этим утром упомянула в своей передаче о нашей лодке.
– Герр обер-лейтенант, диктор сказал, что вы потопили лодку сами, чтобы не ходить больше в море на устаревшем подводном корабле.
Я ответил с улыбкой:
– Теперь вы видите, как быстро англичане собирают и распространяют информацию. Каждому из нас это должно послужить уроком.
День за днем я проводил в нетерпеливом ожидании своего нового назначения, готовя оставшуюся невредимой часть команды к неизбежному возвращению в Германию. Пока командование решало мою судьбу, я навестил Хайна Зидера, вернувшегося из похода, встретил на пирсе Марбаха, выслушал рассказ Кордеса о его драматическом возвращении на базу. Вчетвером мы отметили их успехи, стремясь вспомнить доброе старое время, потребляя большое количество шампанского и изысканных морских блюд. Если кто-то из нас, участников пиршества, и опасался в душе ужасного исхода войны, он не признавался в этом даже себе. Как и прежде, мы сохраняли надежду и уверенность в конечной победе. Я был убежден, что война претерпит драматический перелом, как только будет произведено достаточное количество наших чудо-лодок, и верил, что скоро получу одну из них.
Затем наступило 20 июля. В полдень, когда я вернулся из госпиталя, дневальный передал, что капитан Винтер ждет меня в офицерской столовой. К моему удивлению, там собрался весь офицерский состав флотилии. Каждый понимал, что только чрезвычайно важное событие могло вызвать такое собрание. Высказывалось много догадок, и нарастало напряжение, когда в зал вошел Винтер со своим штабом, С окаменевшим лицом он потребовал тишины:
– Господа! Я уполномочен проинформировать вас о содержании полученного мною телетайпа от командования. В это утро было совершено покушение на жизнь фюрера. Однако он благополучно избежал трагического исхода. Заговорщик, армейский офицер, арестован. Могу вас заверить, что флот не причастен к заговору. Все остается как прежде. Война будет продолжаться до победного конца.
Это сообщение потрясло нас. Тот факт, что некто попытался убить идола нации, не укладывался в сознании. Наша реакция на него разнилась от недоверия до крайней озабоченности. Участники собрания разошлись в замешательстве и гневе. Новость вскоре распространилась по всему компаунду: экипажам оставшихся подлодок и обслуживающему персоналу о ней сообщили раньше, чем они узнали об этом из передач британской радиостанции «Кале».
Я вернулся в свою комнату в сильном расстройстве. Разумеется, я допускал, что на родине имеется определенное число недовольных. Это было естественно, когда шла продолжительная война с большими потерями и разрушениями. Но я не предполагал, что могла существовать организованная оппозиция режиму, готовившая изменнические заговоры и попытки открытого мятежа. Я опасался, что покушение на фюрера могло ослабить моральный дух немцев.
Это событие в жизни флота имело лишь одно очевидное последствие. Отдание чести было упразднено, и военнослужащие всех родов и видов вооруженных сил должны были приветствовать друг друга так, как это делали члены партии. В результате возникало много нелепых забавных ситуаций, когда на вновь введенное приветствие военнослужащие по-старому отдавали честь. В других отношениях война продолжалась как обычно – она неуклонно ухудшала наше положение.
Началось время печальных прощаний. 21 июля два буксира потащили «У-415» по дну бухты в сухой док. Мне было поручено демонтировать ее ценное оборудование и изъять служебные документы. Я пошел в док, прихватив с собой своих офицеров и часть команды. Мы обнаружили свою лодку лежавшей на правом борту. С кормы корпуса зияла широкая пробоина, шпангоуты полопались, цистерны были разорваны, баллеры погнуты, рулевое устройство и горизонтальные рули сорваны. От «У-415» остался лишь металлический лом. Я поручил своим заместителям наблюдать за ходом демонтажа и удалился.
Через два дня море вынесло на поверхность тела двух наших подводников, погибших во время взрыва мины. Патрульный тральщик доставил их в порт. 25 июля мы похоронили погибших на небольшом кладбище в окрестностях города. Чтобы отдать последнюю дань уважения подводникам, погибшим неизвестно за что, на кладбище пришла в парадной форме г винтовками, к некоторым из которых были примкнуты штыки, вся моя команда. К их могиле был доставлен венок и от Винтера. Затем под залп 24 ружей деревянные гробы медленно опустили в землю. Остаток дня я посвятил письмам родным покойных. Что я мог сказать родителям, которые должны были предполагать, что их сыновья погибли как герои в бою? Я достал великолепную писчую бумагу с тонкими линиями обрамления по краям, черным крестом в верхнем левом углу и начал писать. Долго подбирал нужные слова и выражения.
Глава 23
Я не жалел о том, что июль подходит к концу. За несколько последних месяцев обстановка резко ухудшилась. Крупные силы союзников, наступавшие из Нормандии, встречали слабое сопротивление наших войск. Возникла угроза, что они отрежут Бретань от остальной Франции, лишив нас путей отхода в Германию. Угроза базам подлодок на Атлантическом побережье нарастала с каждым днем. Жизнь в недавно оживленных портах Бреста, Ло-риана и Сент-Назера замерла вместе с гибелью их флотилий подлодок. Только в июле было потоплено еще 18 атаками с воздуха. Среди этих жертв оказались «У-212» и «У-214», не оснащенные «шнеркелями», которые выходили в море, чтобы защитить бухту базы от боевых кораблей противника. Британские эсминцы, начавшие стягивать петлю блокады вокруг нашего порта, послали обе лодки на дно.
В июле я навсегда распрощался со своими друзьями Захсе и Зидером, командирами «У-413» и «У-984». Каждая из этих лодок вышла охотиться в море, но обе они вместе с экипажами погибли в один и тот же день.
Распрощавшись с ближайшими друзьями, я все более чувствовал себя ненужным. Командование еще не приняло решение о будущем нашего экипажа. Попытки капитана Винтера посодействовать нам ни к чему не приводили. Не видя никаких перспектив, я стал готовиться к войне на суше. Приближалась осада Бреста. Когда американские танки покатились на юг по холмам Бретани, наши войска стали отступать к Бресту, который был объявлен крепостью. Повсюду в городе лихорадочно строились оборонительные укрепления. Моим подводникам были выданы ружья и пулеметы, мне было приказано готовить команду к боям на суше. Для нас перспективы оказаться в западне и попасть в плен в Бресте стали довольно реальными.
Однажды в начале августа я возвращался с командой с полевых учений, когда мне передали, что я должен явиться к старшему офицеру. Обычно мрачный Винтер встретил меня с улыбкой на лице:
– Вам везет, вы назначены капитаном «У-953». Поздравляю!
Я был удивлен и обрадован. Дело в том, что Марбах, капитан подлодки, отправился в штаб в Берлине получить Рыцарский крест. Однако, как выяснилось, наступление союзников помешало его возвращению.
– Через час вы примете команду лодки, – продолжил Винтер. – Как вы знаете, она оснащена «шнеркелем», а ее ремонт займет примерно десять дней. Готовьтесь.
– Герр капитан, я безмерно рад.
Новое назначение совершенно изменило мое будущее. Вместо того чтобы оказаться в западне в крепости Брест, быть убитым на суше или попасть в лагерь военнопленных, я по крайней мере смогу сражаться и умереть в море. Это было то, что я умел и к чему был призван.
В назначенный час я принял командование подлодкой Марбаха. Большая часть команды знала меня или слышала обо мне. Это способствовало быстрому сближению нового командира и экипажа лодки. Поскольку часть команды «У-953» ушла в отпуск и не имела возможности вернуться, я укомплектовал недостающих людей мотористами и моряками с «У-415», которые проявили большой интерес к службе на новой подлодке. Чтобы не воевать на суше, они были рады выйти в море и хотели сражаться с британскими эсминцами пусть даже в одиночных спасательных шлюпках.
В условиях подготовки к выходу в море дни проходили быстро. Моя сборная команда самоотверженно трудилась, стремясь при остром дефиците времени выполнить как можно больше работ и компенсировать недостаток надежных квалифицированных специалистов в сухом доке. Наступление союзников стимулировало все возрастающий поток отказов французских специалистов-судоремонтников от сотрудничества с немецкими завоевателями. Кое-кто из них убегал буквально после завтрака. Что еще хуже, те, кто оставались в доке, были более враждебны, чем лояльны, и требовали постоянного присмотра. Между тем большинство оставшихся не у дел подводников с «У-415» отправились в окопы, опоясывавшие Брест, тех же, кто остался в моем распоряжении, постоянно осаждали служащие немецкой гражданской администрации, предлагавшие большие взятки за переправку на родину в нашей лодке, когда она выйдет в море из брестской ловушки. В этой суматохе мы были не в состоянии придерживаться графика подготовки к походу.