– И я должен ее исправить?
– Вы способны помочь. Поговорите с матерью. Нам с ней и так предстоят нешуточные бои, а она сильно осложняет дело.
– Дайте подумать.
– Думайте, Марвис. И звоните мне в любое время – за мой счет.
Охранник снова возник в дверях.
17
Обычная компания «белых воротничков» собралась в чайной позавтракать и выпить кофе – не чаю, во всяком случае, не в такой ранний час. За одним столом сидели адвокат, банкир, торговец и страховой агент, за другим – избранная группа пожилых джентльменов-пенсионеров. Пенсионеров, но людей отнюдь не лишенных живости и любопытства. Его называли «столом старикашек».
Разговор струился непрерывным ровным потоком, пока касался плачевных результатов игры футбольной команды «Оле Мисс», в минувшую субботу непростительно продувшей команде университета Тулейн, и еще более плачевным итогам ее игры с командой Университета штата Миссисипи. Обороты он набрал, когда «старикашки» закончили честить Дукакиса, только что побежденного Бушем, и банкир громко произнес:
– Я слышал, эта женщина сняла старый дом Саппингтона и переезжает в город, со всей своей ордой, разумеется. Говорят, родичи повалили к ней гурьбой, так что теперь ей требуется дом побольше.
– Дом Саппингтона?
– Ну да, к северу от города, чуть в стороне от Мартин-роуд, сразу за аукционной площадкой. Ну, старая ферма, ее почти не видно с дороги. Ее пытаются продать с тех пор, как умер Йенк Саппингтон, – сколько это уже прошло, лет десять?
– Как минимум. Кажется, ее несколько раз сдавали в аренду.
– Но никогда – черным, если не ошибаюсь.
– Во всяком случае, насколько мне известно, – нет.
– Кажется, она в хорошем состоянии?
– В хорошем. Дом только в прошлом году покрасили.
Некоторое время все сосредоточенно осмысливали информацию. Несмотря на то что ферма Саппингтона находилась на окраине города, район все еще считался белым.
– Почему они согласились сдать дом черным? – спросил один из «старикашек».
– Деньги. Никто из Саппингтонов здесь больше не живет, так что им дела нет. Если уж они не могут продать дом, то почему не сдавать в аренду? Деньги есть деньги, независимо от того, кто их тебе отсылает. – Произнеся это, банкир сделал паузу, ожидая взрыва. Его банк славился тем, что не имел черных клиентов.
В чайную вошел риелтор. Как только сел за стол «белых воротничков, его тут же огорошили вопросом:
– Мы как раз говорили о том, что эта женщина собирается снять дом Саппингтонов, это правда?
– Самая что ни на есть, – самодовольно ответил он, предвкушая, что первым сообщит им горячую новость, по крайней мере на это рассчитывал. – Насколько я знаю, вчера они уже въехали в него. Семьсот долларов в месяц.
– И сколько их туда набилось?
– Не знаю. Я там не был и наносить визиты не собираюсь. Надеюсь только, это не собьет цены на недвижимость в округе.
– Да какая там недвижимость! – воскликнул один из «старикашек». – Чуть дальше по дороге – аукционный склад, там воняет, как в коровнике, еще с тех пор, когда я был мальчишкой. А через дорогу – помойка Лютера Селби. О какой недвижимости вы толкуете?
– Не скажите. Вы же знаете рынок недвижимости, – возразил риелтор. – Стоит позволить таким людям переселиться в неподходящий для них район, как цены на недвижимость пойдут вниз по всему городу. Это может ударить по всем нам.
– В этом он прав, – согласился банкир.
– Она теперь не работает, правильно? – подхватил торговец. – А муж у нее вообще бездельник. Так как же они могут арендовать дом за семь сотен в месяц?
– Она ведь еще очень не скоро получит хаббардовские деньги, так? – подхватил кто-то.
– Безусловно, – ответил адвокат. – Деньги будут недоступны ни для кого, пока не закончится судебная тяжба. А это займет годы. Она не сможет взять оттуда ни пенни.
– Тогда откуда у них деньги?
– Меня не спрашивайте, – сказал адвокат. – Может, она со всех домочадцев берет арендную плату.
– В доме пять спален.
– И не сомневаюсь, что все они будут битком набиты.
– А я не сомневаюсь, что никто ей ничего не платит.
– Говорят, недели две назад ее мужа задержали за езду в пьяном виде.
– Да, задержали, – подтвердит адвокат. – Я сам видел его имя в списке дел, предназначенных к предварительным слушаниям, – Симеон Лэнг. Его застукали в субботу утром. Джейк, представлявший его в суде, добился отсрочки. Наверняка Оззи руку приложил.
– А кто платит Джейку?
Адвокат улыбнулся:
– Этого мы никогда не узнаем точно. Но можно биться об заклад: эти деньги так или иначе отстегнут от наследства.
– Если от него к тому времени что-нибудь останется.
– Что сомнительно.
– Очень сомнительно.
– Я возвращаюсь к своему вопросу, – не унимался торговец. – Как они могут позволить себе такую аренду?
– Брось, Говард. У них же куча льгот, и они умеют водить систему за нос. Талоны на продукты, субсидии на несовершеннолетних детей, государственные пособия, пособия по безработице, дотации на жилье… Они, не отрывая задницы, имеют больше, чем многие люди, работающие по сорок часов в неделю. Посели пять-шесть таких нахлебников в одном доме, собери все их чеки на льготы – и не нужно заботиться об арендной плате.
– Это правда, но ферму Саппингтона не призна́ют субсидируемым жильем.
– Вероятно, мемфисский поверенный дает ей деньги в счет будущего гонорара, – предположил адвокат. – Черт, может, он заплатил ей за то, чтобы получить это дело? Подумайте: если он выдал ей заранее более пятидесяти, если не ста тысяч наличными, а потом, на финише, огребет половину наследства, это неплохая сделка. Плюс он, возможно, возьмет процент по своей ссуде.
– Но разве, учитывая этические соображения, он имеет право так поступать?
– Вы имеете в виду, может ли адвокат обманывать?
– Или покупать клиента.
– Этика, – спокойно ответил адвокат, – определяется тем, застукали тебя или нет. Если не застукали, значит, никаких правил этики ты не нарушил. Сомневаюсь, что Систранк проводит много времени за чтением последних руководств по вопросам этики, издаваемых Американской ассоциацией юристов.
– У него времени не хватает даже на то, чтобы читать, что о нем пишут в прессе. Когда он опять приедет?
– Судья Этли назначил слушания на следующую неделю, – сообщил адвокат.
– И что они, по-вашему, собираются делать?
– Подадут кучу ходатайств, опять, возможно, устроят цирк.
– Он будет дураком, если снова появится здесь в черном «роллс-ройсе».
– Не сомневаюсь, что именно в нем он и появится.
Всеобщее внимание привлек страховой агент:
– У меня есть двоюродный брат в Мемфисе, он работает в судебной системе, так вот он говорит, что у Систранка долги по всему городу. Он много зарабатывает, но еще больше тратит и вечно прячется от банков и кредиторов. Два года назад купил самолет, и он его чуть не разорил. Банк изъял самолет за неплатеж, потом подал иск против Систранка. Тот заявил, что это расистский заговор. Устроил шикарное празднество в честь дня рождения жены, третьей по счету, снял гигантский ресторанный шатер, нанял цирковую труппу, заказал катание в конных упряжках для всех детей, роскошный обед с лобстерами и крабами, вино лилось рекой. После этого все чеки, которыми он расплачивался, были возвращены банком за неимением средств на счете. Ему уже грозило банкротство, но тут он добился соглашения по делу какой-то пароходной компании на десять миллионов и со всеми расплатился. То есть его все время бросает то вверх, то вниз.
Некоторое время все обдумывали услышанное. Официантка наполнила чашки обжигающим кофе.
– Вы ведь на самом деле не голосовали за Майкла Дукакиса, правда? – Риелтор посмотрел на адвоката.
Это было неприкрытой провокацией.
– Голосовал и сделал бы это снова, – ответил адвокат.
Кто-то грубо захохотал, кто-то притворно захихикал. Среди присутствовавших адвокат был одним из всего двух демократов. В округе Форд Буш собрал шестьдесят пять процентов голосов.
Другой демократ, один из «старикашек», поспешил переключить внимание окружающих:
– Когда начнется инвентаризация имущества Хаббарда? Должны же мы знать, из чего оно состоит, правда? Я хочу сказать: вот мы сидим тут, гадаем, препираемся по поводу имущества, завещания и прочего. А разве мы не имеем права как граждане и налогоплательщики согласно Закону о свободе информации знать все точно? Я полагаю, имеем.
– Это не вашего ума дело, – осадил его торговец.
– Может, и так, но я действительно хочу знать. А вы что – нет?
– Мне совершенно безразлично, – ответил торговец.
Его замечание было встречено взрывом издевательского смеха.
– Для проведения инвентаризации, – сообщил адвокат, когда шум стих, – должен быть назначен администратор, который приступит к делу по распоряжению судьи. Официально временных рамок для этой процедуры не существует. А при таких размерах состояния остается только догадываться, сколько времени уйдет на то, чтобы выявить и оценить все, что принадлежало Хаббарду.
– О каких размерах вы толкуете?
– О тех же, что и другие. А точно мы ничего не узнаем, пока управляющий не предоставит результаты своей работы.
– Я думал, он называется исполнителем завещания.
– Не в том случае, когда исполнитель отказывается выполнять свои обязанности. Тогда суд назначает управляющего. В данном случае это некий адвокат – кажется, уже полуотставной – из Смитфилда. Квинс Ланди, старый друг судьи Этли.
– Ему будут платить из наследства?
– А откуда же еще возьмутся деньги?
– Понятно. Кому еще будут платить из наследства?
– Адвокату по утверждению завещания. Сейчас это Джейк, но я не уверен, что он им останется. Ходят слухи, будто он уже сыт по горло мемфисскими юристами и подумывает о том, чтобы соскочить. А кроме того, из наследства оплачиваются администратор, бухгалтеры, советники по налогам и прочая публика.
– А кто платит Систранку?
– Полагаю, он заключил контракт с этой женщиной. Если дело будет выиграно, он получит определенный процент.
– А какого черта Руфус Бакли вертится рядом?
– Он – местный представитель Систранка.
– Гитлер и Муссолини. Они поставили перед собой задачу оскорбить каждого жителя округа Форд?
– Похоже на то.
– И рассматривать дело будет суд присяжных?
– О да, – ответил адвокат. – Похоже, суда присяжных хотят все, включая судью Этли.
– А судье-то зачем?
– Очень просто. Чтобы снять с себя ответственность. Тогда ему не придется принимать решение самому. Тут и победа, и проигрыш будут нешуточными, а с вердиктом, вынесенным присяжными, никто не сможет возложить вину на судью.
– Ставлю десять против одного: жюри вынесет вердикт не в пользу этой женщины.
– Не будем спешить, – возразил адвокат. – Давайте подождем несколько месяцев, дадим судье Этли расставить все по своим местам, упорядочить, спланировать и подготовиться к процессу. А накануне открытия суда сделаем ставки. Я с огромным удовольствием положу в карман ваши денежки.
– Где они наберут двенадцать человек, которые ничего не слышали об этом деле? Все, кого я знаю, имеют о нем собственное мнение, и, черт возьми, можете быть уверены: каждый африканец на сто миль вокруг мечтает урвать свой кусок. Я слышал, Систранк мечтает перенести суд в Мемфис.
– Его нельзя так просто взять и перенести в другой штат. Но ходатайство об этом Систранк подал.
– А разве Джейк не пытался в свое время перенести суд над Хейли в более дружественный округ, в такой, где больше черных?
– Пытался, но судья Нуз отклонил прошение. Хотя тот процесс был куда менее крупным, чем этот.
– Это уж точно. Ведь тогда на кону не стояло двадцать миллионов.
– Как вы думаете, – поинтересовался у адвоката «старикашка»-демократ, – может Джейк в принципе выиграть это дело?
Все на минуту замолчали и уставились на адвоката. Такой вопрос за последние три недели ему в этом же зале задавали по крайней мере раза четыре.
– Зависит от обстоятельств. Если Систранк будет участвовать в процессе, Джейку победы не видать. Если же он сам станет вести дело, я бы расценил его шансы как пятьдесят на пятьдесят, – ответил адвокат, никогда в судебных процессах не участвовавший.
– Я слышал, недавно у него появилось секретное оружие.
– Что за оружие?
– Говорят, Люсьен Уилбэнкс снова стал появляться возле здания суда. И вовсе не для того, чтобы выпить. Полагают, он вертится вокруг конторы Джейка.
– Да, он вернулся, – подтвердил адвокат. – Я сам видел, как Люсьен в архиве просматривал поземельные книги и завещания. Он ничуть не изменился.
– Печально слышать.
– Как вам показалось, он был трезв?
– Более или менее.
– Конечно, Джейк не захочет подпускать его к жюри.
– Сомневаюсь, что судья Этли позволит ему даже присутствовать в зале.
– Он ведь не имеет права адвокатской практики, не так ли?
– Так. Он был лишен его бессрочно. Подать прошение о восстановлении может только через восемь лет.
– Лишен бессрочно, но на восемь лет?
– Да.
– Но это же бессмыслица.
– Таков закон.
– Закон, закон…
– Кто сказал: первое, что нужно сделать, так это убить всех адвокатов?
– Наверное, Шекспир.
– А я думал, Фолкнер.
– Если дошло до цитирования Шекспира, – опять подал голос адвокат, – полагаю, мне пора уходить.
Из «Парчмена» позвонил Флойд Грин. Тремя голосами против двух комиссия по условно-досрочному освобождению решила выпустить Дэнниса Йоки на свободу. Без объяснений. Флойд намекнул на некие особенности работы комиссии. Джейку было известно, что в штате существовала давняя грязная традиция освобождать заключенных условно-досрочно за деньги, но он отказывался верить, что семейство Йоки было достаточно искушенным, чтобы суметь дать взятку.
Десять минут спустя с той же новостью позвонил Оззи, выразив свое возмущение. Он не мог поверить, что это произошло, и сказал Джейку, что сам лично на следующий день поедет в «Парчмен» за Дэннисом и за два с половиной часа, которые им предстоит провести вдвоем в машине, постарается как следует запугать его и заставит усвоить, что ему запрещено переступать городские границы Клэнтона.
Джейк поблагодарил его и позвонил Карле.
18
Руфус Бакли припарковал свой видавший виды «кадиллак» на другой стороне площади, как можно дальше от конторы Джейка. С минуту он сидел в машине, размышляя о том, как ненавистны ему Клэнтон, его суд, его избиратели и особенно то, что с ним здесь случилось. Было время, не такое уж давнее, когда здешние избиратели обожали его, а сам он считал их одной из опор той стартовой площадки, с которой намеревался начать взлет к должности губернатора штата, а там, кто знает, может, куда и дальше.
Он был окружным прокурором, молодым, амбициозным, полным энергии обвинителем с кольтами на обоих бедрах, с лассо в руке, не знающим страха перед плохими парнями. Найдите их, схватите – и вам останется лишь смотреть, как Руфус Бакли их прижмет.
Имея девяносто процентов выигранных дел и опираясь на высокий рейтинг, он отважно вступил в избирательную кампанию. Трижды одерживал победу с ошеломляющими результатами, но в прошлом году все пошло наперекосяк. Злополучный вердикт, вынесенный Карлу Ли Хейли, был еще свеж в памяти избирателей, и добропорядочные жители округа Форд отказали ему в доверии. Он также сокрушительно проиграл дела в округах Тайлер, Милбурн и Ван Бюрен – да практически по всему Двадцать второму избирательному округу, хотя в его родном Полке зарегистрированные избиратели все же отдали ему преимущество, правда, всего в жалкие шестьдесят голосов.
Его карьера государственного служащего закончилась, хотя в свои сорок четыре года он пытался убедить себя, что у него еще все впереди и он будет востребован. Кем и в каком качестве, оставалось неясным.
Жена грозилась уйти, если он когда-нибудь еще выставит свою кандидатуру на каких бы то ни было выборах. Прослонявшись десять месяцев по своему маленькому тихому офису и насмотревшись на ничтожную жизнь Главной улицы, открывавшуюся из окна, Руфус умирал от скуки, чувствовал себя потерпевшим крушение, был подавлен и буквально сходил с ума. Звонок Букера Систранка показался ему чудом, и Руфус, не раздумывая, ухватился за шанс снова ввязаться в драку. А то, что противником будет Джейк, его только раззадоривало.
Он открыл дверцу и вышел из машины, надеясь, что никто его не узнает. Как пали сильные[8]!
Суд округа Форд начинал работать в 8.00, и спустя пять минут после его открытия Руфус вошел в парадную дверь, как делал это столько раз прежде, в другой жизни. Тогда его уважали, даже боялись. Теперь никто не обращал на него внимания, разве что швейцар с некоторым запозданием окинул его недоуменным взглядом: «Кажется, я вас знаю?»
Руфус поспешно поднялся по лестнице и обрадовался, увидев, что главный зал заседаний не заперт и не охраняется. Слушания были назначены на 9 утра, и Руфус оказался первым. Так и было задумано, потому что у них с мистером Систранком имелся план.
Это было всего третье его появление здесь со времени процесса над Хейли, и Руфус почувствовал, как от ужасного воспоминания о проигрыше у него свело живот. Он остановился в проеме широкой двустворчатой двери и оглядел обширное пространство пустого, печально памятного зала. Колени вдруг сделались ватными, и на миг показалось, что он теряет сознание.
Закрыв глаза, Руфус услышал, как в голове звучит голос секретаря суда Джина Гиллеспи, читающего вердикт: «Мы, жюри присяжных, признаем подсудимого невиновным по всем пунктам обвинения на основании его невменяемости». Какое лицемерие! Но кто скажет, что хладнокровно убил двух парней потому, что они это заслужили. Нет, нужно найти законный предлог для оправдания, и невменяемость – единственное, что мог выдвинуть Джейк Брейганс в качестве такого предлога.