Они шли по чистым коридорам, где бродили несколько пациентов в сопровождении медсестер или врачей. Воздух был приятный, ни слишком горячий, ни слишком холодный. В конце концов, здесь, в этих стенах, Камиль чувствовала себя гораздо лучше, чем снаружи.
– Дети у нее есть? – спросила Камиль.
– Нет. Она долго работала на маленьком предприятии, производившем скобяные изделия, но лет пять назад осталась без работы. Да так и не вышла из одиночества и безысходности…
Куда же подевался ребенок, которого она носила? – подумала Камиль.
Она все больше склонялась к мысли, что найденный ею скелетик и есть ребенок Марии. Она показала докторше фотографию, взятую у Николя Белланже, на которой был запечатлен улыбающийся Микаэль Флорес за столом. Он был убит через неделю после того, как Мария попала больницу, так что теоретически мог сюда наведаться.
– Этот мужчина не навещал ее? – спросила она.
– Никогда его не видела. Впрочем, больница у нас большая, пациентов много, а поскольку не я веду Марию Лопес, то не могу быть в этом уверена.
Поднявшись этажом выше, Мариса Кастилья остановилась перед закрытой дверью.
– Она в палате без окна, в ее карте отмечено, что она боится стекол. Мария не опасна, но, несмотря на лечение, может проявлять буйные реакции. Ее предупредили о вашем приходе, но повторяю: я сомневаюсь, что вы многого от нее добьетесь.
– Она понимает по-английски?
– Не знаю. Но меня бы это удивило.
Она открыла дверь и пригласила Камиль войти в палату. Потом заговорила по-испански с Марией, лежавшей на койке, сложив руки на животе. Никакого ответа.
– Невозможно узнать, понимает ли она английский.
– Вы не могли бы остаться, чтобы переводить? – попросила Камиль. – Я немного учила испанский, но… в вашем присутствии будет гораздо проще.
Психиатр бросила быстрый взгляд на часы и согласилась:
– Если только это не слишком затянется…
Камиль посмотрела на Марию, в которой уже не осталось ничего от той женщины, что была запечатлена на снимке. Перед ней лежало похожее на скелет тело в старой белой футболке, полотняных бежевых штанах, зеленых заношенных носках. Казалось, что у нее вместо глаз два кусочка угля. Черные, уже прогоревшие, без малейшего проблеска огня. На первый взгляд она была не способна поднять даже мизинец: похоже, ее сильно накачали лекарствами.
– Я из французской полиции, специально приехала из Парижа, чтобы с вами поговорить.
Кастилья перевела, но пациентка осталась холодна как мрамор. Камиль говорила словно со стенкой. Она заметила изображение Христа над кроватью и Девы Марии на прикроватной тумбочке.
Подойдя поближе, она продолжила:
– Вы знаете Микаэля Флореса?
И тут Камиль увидела, как рука Марии судорожно дернулась. Костистые челюсти задвигались под кожей. Но ее губы оставались плотно сжатыми, а взгляд – ледяным.
Ей стало понятно, что несчастная его знает и что под этим безжизненным панцирем огонь еще не совсем погас.
Она поколебалась, потом бросила:
– Микаэль умер. Его нашли убитым в собственном доме.
Зрачки Марии сузились, словно она увидела что-то за ее плечом. Камиль поймала себя на том, что оглянулась. Разумеется, там никого не было. Но ее пробрала дрожь, хотя она и не подала виду. Спокойно повернулась к пациентке. И заметила, что по щеке старой женщины скатилась слеза. Камиль и психиатр переглянулись.
– Вы хорошо его знали? – спросила Камиль.
Кастилья перевела вопрос, но не получила никакого ответа. Камиль показала портрет Микаэля. Пациентка на него даже не взглянула.
– Микаэль приезжал к вам в Матадеперу? Заходил к вам в больницу, после того как вас сюда доставили?
Молчание…
– А с его отцом вы знакомы? Его звали Жан-Мишель Флорес. Он тоже приезжал в Испанию, давно. Быть может, чтобы встретиться с вами? Увидеться?
Камиль решила не уточнять, что его тоже убили. Она пыталась нащупать связь между этой женщиной, Микаэлем, Жан-Мишелем и младенческим скелетом. А эта связь неизбежно существовала и была, возможно, одним из ключей к расследованию.
Мария Лопес по-прежнему лежала без движения, потом в конце концов перевернулась на другой бок, лицом к стене. Камиль бросила взгляд на психиатра, и та знаком показала ей, что все идет почти хорошо и что она может продолжать свои расспросы по единственной интересующей ее теме. Камиль обошла койку, чтобы видеть лицо Марии, и наклонилась.
Затем поднесла к ее глазам другую фотографию.
– Посмотрите, Мария. Это вы на фотографии, с монахинями. Вы тогда были моложе, вам тут меньше двадцати лет. И вы были очень красивы.
Больная не пошевелилась, все такая же безучастная и молчаливая. Но через какое-то время ее мертвые глаза все-таки взглянули на снимок. Ее лицо сморщилось. Она снова сложила руки, словно для молитвы. Потом стала круговыми движениями растирать свой живот.
Ее губы задрожали, она стала что-то шептать. Психиатр наклонилась к ней и прислушалась. Потом выпрямилась и отступила.
– Что она говорит? – спросила Камиль.
– Твердит одно и то же. El diablo… El diablo… – Дьявол.
Мария свернулась калачиком и больше не шевелилась. Ее зрачки снова расширились, губы сжались. Но Камиль не хотела отпускать ее, потому что та знала какую-то часть правды.
Она посмотрела на психиатра, чей мобильный телефон зазвонил. Та быстро на него взглянула и снова сунула его в карман.
– На этом снимке она беременна, а вы мне сказали, что у нее не было детей, – сказала Камиль. – Спросите у нее, куда подевался ребенок, который был в ее животе.
Психиатр стала переводить тихим голосом. Мария Лопес скрючилась еще больше, подтянув колени к самому подбородку. И заплакала. Потом вдруг резко распрямила ноги, выбросив ступни перед собой. Но лягнула только пустоту. Она вскочила с койки, покачнулась и набросилась на Камиль, молотя кулаками куда придется, почти как в замедленной съемке. Камиль схватила ее за запястья, но та продолжала дергаться как бесноватая, била ее по ногам и кричала:
– ¡Me robaron mi niño! ¡Me robaron mi niño!
Через тридцать секунд прибежал санитар и обуздал ее с помощью Камиль. Но она все никак не могла успокоиться, и ее лицо было искажено гневом. Доктор Кастилья вколола ей успокоительное. Через десять секунд она уже спала. Ее уложили на койку.
Камиль перевела дух. Психиатр пригласила ее выйти и закрыла за собой дверь.
– Я сожалею, – сказала она.
– Мария ведь сказала: «У меня украли моего ребенка»?
Кастилья внезапно остановилась в коридоре и попросила у нее фотографию. Камиль протянула ей снимок.
Та бросила на него взгляд и тихо сказала:
– Монахини.
– Это вам говорит что-нибудь?
Кастилья перевернула снимок и прочитала:
– «Мария, Валенсия». Это снято в Casa cuna…
– Что такое Casa cuna?
Та вернула снимок и серьезно посмотрела на Камиль:
– Центр помощи молодым беременным женщинам, таких в Испании много.
Она показала на округлившийся живот Марии.
– Думаю, этот ребенок существует. Предполагаю даже, что как раз это вы и пытаетесь узнать. Кто он, как его зовут? За этим вы и приехали сюда и искали встречи с Марией… так ведь?
– Отчасти да.
Мариса Кастилья поколебалась, потом сказала:
– Пойдемте.
Она направилась в свой кабинет, полистала там толстый справочник и набрала телефонный номер. Поговорила несколько минут по-испански, потом положила трубку.
– Поезжайте сейчас же в Валенсию, это всего в двух часах езды на поезде. Там живет историк по имени Хуан Льорес, о нем много писали в наших газетах. А поскольку один его близкий родственник лечился у нас, я его хорошо знаю. Он согласился с вами встретиться.
Она записала координаты на клочке бумаги и протянула Камиль.
– Возможно, фотография была сделана в Валенсии, в Casa cuna «Санта Исабель». Хуан назначил вам встречу на семь часов вечера, как раз перед входом в это заведение.
– Очень хорошо, но… почему?
– В свое время в Испании разразился скандал, который до сих пор ее сотрясает. Возможно, одной из его жертв была Мария Лопес. Этот скандал связан с похищением детей при франкистах. Поезжайте в Валенсию, Хуан объяснит вам это лучше меня.
44
Список персонала, отправленный из орлеанского Регионального больничного центра, пришел на набережную Орфевр двумя часами раньше, в 15:00.
В РБЦ было почти четыре тысячи служащих, но из них «всего» пятьдесят три человека с инициалами КП или ПК. Люси прикинула, что тип, которого они ищут, должен быть мужчиной, способным перевезти женщину, отрезать ей голову и совершить прочие зверства. Не то чтобы она считала, будто женщина на такое не способна – история легко доказала бы обратное, – но фраза из письма: «Я одарен, верно?» – ясно указывала, что его автор – мужчина.
Поскольку Робийяр занимался чем-то другим, то именно ей пришлось забрать список и первой начать работу над ним. Она сразу же отсеяла всех женщин. Осталось проверить двадцать восемь человек. Это было все еще слишком много.
Дирекция больничного центра потратила много времени, зато поработала на славу. Люси Энебель и Паскаль Робийяр теперь располагали именами, фамилиями, датами рождения, должностями и домашними адресами всех работников центра.
– Четверым из них больше пятидесяти пяти лет, так что я их сразу вычеркнула, – сказала Люси.
– А я бы никого не стал вычеркивать, – откликнулся Робийяр. – Никогда ведь не знаешь наверняка.
Он закрыл текст, с которым закончил работать, и собрался помочь Люси. А она ткнула пальцем в фотографию отрезанной головы.
– КП хвастался своими зверствами. Он был в постоянном контакте с Даниэлем Луазо, и оба предавались маленькой игре типа: «Видал, что я сделал?» Они пытались соперничать, что-то доказывать друг другу. Я плохо представляю себе, чтобы кто-то, кому меньше двадцати, делал подобные вещи, да и после сорока они немного выходят за пределы этой нормы…
– Все это книжная чепуха. Сколько лет было Фурнире? Шестьдесят? Думаешь, это помешало ему играть в доктора?
– Да, но в целом статистические данные подтверждаются. Давай тогда доверимся статистике только на первых порах. Надо продвигаться быстро, это сейчас главное.
– Отлично.
– У меня две группы по возрастному критерию. Те, кто между двадцатью и сорока годами, и остальные. Если берем тех, кто укладывается в этот стандарт, то их шестеро. Пропустим через БЗП?
БЗП, то есть база запротоколированных правонарушений. Люси промокнула себе лоб бумажной салфеткой. Она была вся в поту и изрядно вымотана первым рабочим днем. Несмотря на вентиляторы, крутившиеся на максимальной скорости, воздух в общем зале был спертым. Паскаль Робийяр под диктовку Люси вводил в базу данных имена.
– Ничего, – наконец сказал он. – Все чистые.
– Не повезло.
– Дай-ка мне все-таки и другую группу, нестандартных, как ты их называешь, я тоже гляну.
Пока Робийяр копался в базах данных полиции, Люси сосредоточилась на своем списке. Днем она навела справки о самом РБЦ Орлеана. Он состоял из нескольких частей: кроме собственно больничных корпусов, в него входили лаборатории, центр приема пожилых пациентов, отделения подготовки вспомогательного медперсонала, лечебной гимнастики и массажа, наконец, скорой помощи. Настоящая сеть, раскинувшаяся на нескольких гектарах.
Персонал распределялся между различными больницами и отделами университетского центра. Было трудно, зная лишь должность, вычислить нужного человека, но Люси решила, что речь не может идти о технических службах, не имевших доступа к компьютерам. Ведь, по словам эксперта по информатике, этот КП заходил на сайт Луазо очень часто, в том числе и ночью. Это позволяло отсеять еще шесть человек.
В списке оставалось еще десять. Три врача-преподавателя, один врач «скорой помощи», два медбрата, один кардиолог, кинезитерапевт (спец по лечебной гимнастике и массажу), начальник отдела травматологии и рентгенолог. Сплошь КП и ПК: Кристиан Пуадевен, Корантен Панэ, Пьер Канделе, Патрик Кувер и так далее… Все обитали близ Орлеана, километрах в ста отсюда. И все обладали превосходной медицинской подготовкой.
Люси злилась, потому что больше ничего не могла отсюда извлечь. Кто угодно из них мог оказаться тем, кого они искали.
– А у меня есть кое-что, – сказал Робийяр, не сводя глаз с экрана.
Люси взяла ручку.
– Кристоф Пуарье, сорок четыре года. Был задержан в две тысячи десятом году как участник драки на выходе из бара в Орлеане. Чуть было не отправил какого-то типа в больницу. Работает в отделении реабилитации инвалидов.
Люси записала адрес, который он ей сообщил, и обвела красным. Через четверть часа Робийяр закончил свои поиски.
– Итак, из двадцати восьми только один известен полиции, – заключил он. – Но это была всего лишь драка, так что ничего не значит. И тот, кого мы ищем, по-прежнему может оказаться любым из них. Как в твоем списке, так и в моем.
– Я знаю, – отозвалась Люси, вздохнув, – знаю.
Она нервно встала, еще раз посмотрев на часы.
– Я понимаю, что у тебя на уме, – сказал Робийяр, глядя на нее, – поскольку за год ты ничуть не изменилась. Однако судебное поручение мы получим не раньше понедельника.
– Но мы же можем поехать в этот центр и устроить сеанс «прицельной стрельбы». Может, найдем кого-нибудь из них, чтобы всего-навсего задать несколько вопросов, поговорить с коллегами. Для этого никаких бумаг не нужно.
Робийяр покачал головой:
– Без судебного поручения мы не сможем провести у них обыск, если понадобится. Да к тому же измучаемся, как каторжные, пока доберемся до Орлеана. Это же субботняя кутерьма, малышка моя. Когда мы приедем, большинство этих работников уже разбежится по домам. Видела, который час? Даже не думай. Говорю тебе: в понедельник. Земля за это время не перестанет вертеться.
Люси поколебалась еще немного, но в конце концов смирилась. Паскаль прав, сейчас это ни к чему не приведет. Да к тому же близнецы… После первого полноценного рабочего дня лучше вернуться домой вовремя и не злоупотреблять великодушием матери.
Она собрала списки и засунула их в сумочку. Паскаль Робийяр выключил компьютер. Он был скорее доволен.
– Ну и адская выдалась неделя! Но мы хорошо поработали. Вычислили Луазо, подбираемся к КП. Это уже неплохо. Теперь надо только дождаться возвращения судьи и получить судебное поручение для наших гастролей в орлеанском РБЦ в понедельник, если все пойдет хорошо.
Люси пребывала в задумчивости.
– Я все думаю о Хароне и о втором силуэте на скотобойне… – призналась она. – Это по-прежнему большая тайна.
– Придет и их черед, может, после возвращения Франка из Аргентины. В конце концов доберемся и до них.
– И все-таки это расследование началось благодаря буре и дереву, которое она выворотила из земли, что нас привело к слепой девушке. То есть оно обязано попросту случаю.
– Случай – часть нашего ремесла. – Он посмотрел на часы. – Ладно, извини, мне в самом деле пора бежать. Дочка ненадолго ездила на ферму, сегодня возвращается, надо ее забрать.
– Сколько ей теперь?
– Семь лет.
– Господи… Как время летит. Сколько мы вместе работаем… три года? А я ее видела всего раз.
– Если хочешь, устроим как-нибудь обед, когда все это закончится.
– С удовольствием.
Он ушел первым. С пустой бутылкой из-под протеинов в одной руке, со спортивной сумкой в другой. Робийяр очень нравился Люси. Сдержанный, рассудительный и прямой парень, который старался делать свою работу как можно лучше и никогда не гнал волну.
После его ухода она задержалась в конторе еще на несколько минут. Стоя на пороге, смотрела на это место, пропитанное запахом старого дерева, со скрипящим полом, набитое штабелями досье и тоннами оперативных документов. Здесь ей было хорошо. Она чувствовала себя на своем месте. И была готова ринуться вперед.
Несмотря на все ужасы этого расследования, она улыбнулась, счастливая, что участвует в нем.
Хотя в глубине души знала, что долго это не продлится.
45
Около шести вечера Камиль была всего в получасе езды от места назначения.
Поезд «Евромед» с жадностью пожирал километры рельсов и мчался вдоль испанского побережья, открывая дали голубоватых пространств, белые соборы, бесконечные равнины, окрашенные в великолепный зеленый цвет благодаря средиземноморскому климату. Взрыв красок прямо в лицо.
Она сидела под работающим кондиционером, упершись лбом в стекло, полузакрыв глаза и пытаясь немного отдохнуть, несмотря на громкий гомон испанцев и туристов. Звучали разные акценты, прищелкивали языки.
Камиль думала о Николя Белланже.
Немного раньше она позвонила ему, чтобы сообщить о ходе своих поисков: может быть, появился шанс обнаружить ребенка Марии, понять часть истории Флоресов. А Николя вдруг поддался приступу безумия: решил присоединиться к ней в Валенсии, чтобы поужинать. А может, и вернуться вместе в Париж, чтобы подготовить ее визит к Стиксу.
Она согласилась на это бредовое предложение с удовольствием. Николя снова заговорил о том, что присутствие офицера судебной полиции, техника-криминалиста, придаст официальный характер ее поискам, однако молодая женщина отнюдь не была дурой: просто он искал предлог побыть с ней рядом.
Он явно увлекся ею.
И это было взаимно. Что-то властное обжигало живот Камиль изнутри. Словно крепкий алкоголь, который пьянил ее и ломал запреты. С другой стороны, она думала о Борисе и чувствовала себя виноватой. Их отношения были совсем другими, почти уважительными. Двое коллег, так долго работавшие вместе, которые все ходили вокруг да около, так и не осмеливаясь переступить черту.
Остановка поезда отвлекла ее от этих мыслей. Наконец-то она прибыла на Северный вокзал Валенсии, Estació del Nord. Едва сойдя с поезда, Камиль поймала такси и назвала адрес водителю: «Casa cuna Santa Isabel». Ему удалось понять ее испанский; он бросил взгляд в зеркало заднего вида и поехал, не задавая вопросов.