Она была поглощена болотом вместе с остальными.
Лодки начали огибать последнюю полосу растительности.
Скоро Шарко сам окажется на линии прицела.
Он ринулся к берегу.
Пуля легла всего в нескольких сантиметрах от него, но он уже исчез в лесу. Машина и впрямь оказалась там, на краю небольшой поляны.
Дверца была открыта, ключи торчали в замке зажигания. Франк рухнул на сиденье и завел машину с полоборота.
Он успел заметить в зеркале заднего вида, как люди с ружьями выскочили из лодки и, крича, бросились в его сторону. Снова раздались выстрелы.
Он нажал на газ и рванул прямо в неизвестность.
По его щекам текли слезы.
69
Шарко мчался на юг, не отводя глаз от зеркала заднего вида.
Никаких следов гнавшихся за ним убийц.
Пока.
Должно быть, его преследователи опешили, когда, явившись со стороны болота, увидели, что он сбежал на машине прямо у них из-под носа. Но они наверняка связались со своими сообщниками, оставшимися возле больницы. И те, возможно, уже ринулись за ним в погоню на машинах. Так что сыщик поехал наугад по проселочным дорогам через забытые богом деревни.
В нем все клокотало от гнева. Флоренсия погибла, помогая ему вырваться. Они хладнокровно убили ее, чтобы добраться до него. Шарко запомнил только возникшее из мрака лицо этой женщины.
Она спасла ему жизнь.
В бардачке Франк обнаружил свой бумажник и паспорт. Он еле держался, от него воняло тиной, одежда приобрела бурый оттенок, была покрыта илом и обрывками водорослей. Мокасины «Берил» годились только на выброс.
Почувствовав себя в относительной безопасности, Шарко остановился в Эмпедрадо, первом же крупном городе, попавшемся ему на пути, загнал машину в крохотный переулок, включил обогрев на полную мощь, поскольку стучал зубами от холода, и стал дожидаться рассвета.
На улицах даже кошек не было. Зайдя в только что открывшийся магазинчик, комиссар напугал продавца своим видом. Лавчонка располагалась напротив отеля «l’America’s Best Inns», настоящего борделя, но на втором этаже, похоже, сдавали номера и для проживания.
Шарко выложил банкноты на прилавок и спросил, можно ли принять душ и сделать телефонный звонок. Поначалу продавец хотел было отказать, но в конце концов, при виде трех банкнот по тысяче песо, согласился. К тому же Франк купил у него джинсы, серую футболку, шерстяной свитер и пару черных кожаных кедов «Converse», в которых щеголял манекен в витрине.
Без лишних вопросов продавец проводил его в маленькую душевую и закрыл за ним дверь. Комиссар залез под горячий душ и почувствовал бесконечное облегчение. Он поднял лицо к лейке, широко раскрыв рот, и намылился, чуть не сдирая с себя кожу.
Горячая вода, чистота, запах мыла…
Франк помассировал ногу. Боль в колене не проходила, но сыщик сказал себе, что выдержит. Так надо. Он не мог позволить себе появиться в больнице или у врача.
Переодевшись во все новое – черные джинсы, свитер, Франк зашнуровал кеды и попросил продавца одолжить ему свой мобильный телефон. Поблагодарил, отошел в другой конец магазина и позвонил Люси. Когда она взяла трубку, он чуть не заплакал.
Но постарался сдержаться.
Послышался ее голосок:
– Франк… я умирала от беспокойства, постоянно пытаюсь до тебя дозвониться. Что случилось?
Франк набрал в легкие побольше воздуха:
– Ничего, Люси, ничего серьезного. Просто… у меня украли прокатную машину вместе с телефоном. Дурацкая случайность, но это доставило мне неприятности.
– Ты уверен, что все хорошо?
– Абсолютно. А что у тебя?
Люси жестом показала Белланже, что на связи Франк и что все в порядке. Они в этот момент направлялись к анатомической лаборатории. Люси старалась взвешивать слова и не упоминать о своей опасной авантюре в горящем доме, когда она спасала Николя.
– Здесь все… очень непросто. Я тебе расскажу, когда вернешься. Но знай, что мы нашли того, кто похитил Камиль. Его, кстати, тоже зовут Камиль. Камиль Прадье.
– А наша Камиль?
– По-прежнему никаких следов.
– Так этот Прадье не заговорил?
– Он пустился в бега и попал в аварию. Умер в больнице.
Шарко стукнул кулаком по деревянному прилавку, где лежали в беспорядке бейсболки и шапочки.
– Мы с Николя идем в анатомическую лабораторию, где он работал. Там обнаружилось по крайней мере одно тело с татуировкой.
– Не теряем надежды, ладно? Я тут тоже неплохо продвинулся. Пришлось сделать… небольшую паузу, но сейчас я уже снова в пути. Еду в город Арекито. Надеюсь отыскать там одного журналиста, который может подкинуть кое-какую информацию насчет больницы Колония дель Монтес.
– Арекито… Это не туда, случайно, ездил Флорес, когда был в Аргентине?
– Точно. Я иду по его следу, но только в обратную сторону. Думаю, что он во время своего расследования сначала повидался с журналистом, потом побывал в Торресе и, наконец, нашел в Буэнос-Айресе Эль Бендито.
Люси остановилась у подножия лестницы анатомической лаборатории:
– Мы пришли, Франк. Мне придется попрощаться с тобой.
– Как там близнецы?
– Очень хорошо. Ими мама занимается. Она их обожает, выгуливает в парке. Но… она прекрасно чувствует, что в нашем расследовании не все гладко. Становится трудно скрывать от нее правду.
– У тебя голос какой-то слабенький. Тебе надо отдохнуть немного, прийти в себя.
– Никак не удается. Слишком много всего крутится в голове. А ты далеко. И невозможно до тебя дозвониться. – Она немного отошла от Николя, чтобы тот не слышал. – И к тому же я все время думаю о Камиль. Постоянно. Если она еще жива, то может рассчитывать только на нас. Потому что никто другой не придет ей на выручку.
– А что Ламордье?
– Он нас всех уже достал, ничего не хочет слышать. Не дает даже предупредить родителей Камиль, приходится… вести себя так, будто она никогда не существовала.
– Для нас же она существует. Это самое главное.
Шарко вдруг застыл, стоя лицом к витрине. Внезапный прилив адреналина. За стеклом неспешно появился старый кремовый «форд-мустанг» с открытыми окошками. Мотор наполнял своим рычанием безжизненную улочку.
Шарко узнал гнусную рожу одного из типов, которые охотились за ним на болоте.
И упал за прилавок с одеждой.
Машина встала прямо напротив. Хлопнули дверцы. Из нее выбрались двое, искоса оглядели окрестности и вошли в отель. Шарко осмотрительно укрылся в самой глубине лавки.
– Пока, Люси. Скоро перезвоню, очень скоро. Я тебя люблю.
Он нажал на кнопку, не дождавшись ответа, быстро стер набранный номер из памяти телефона и вернул мобильник хозяину. Потом под любопытным взглядом продавца выглянул на улицу.
Сбежать невозможно, парочка уже выходила.
Проклятье!
Они стояли, привалившись к капоту машины, и о чем-то говорили. Один из них закурил сигарету от спички и выпустил большой клуб дыма. Потом вдруг показал подбородком на магазин.
Шарко резко присел за прилавком со штанами.
Разряд молнии в колене. Приложив палец к губам, он едва дотащился до другого прилавка, на который свешивались платья. Продавец ошарашенно смотрел на него.
Если он ему не подыграет, с ним будет покончено: Шарко чувствовал, что со своей поврежденной ногой не способен защищаться.
Звякнул колокольчик. Потом по плиткам пола чиркнуло железо. Прямо перед носом Шарко прошли две пары ковбойских сапог из крокодиловой кожи. Или каймановой. Низкий голос произнес несколько слов по-испански. Вопрос… Какие-то слова в ответ. Бесконечные минуты. Шарко затаил дыхание и сдерживал даже выступавший пот.
В конце концов сапоги повернули к выходу. Раздался избавительный звон колокольчика. Через несколько секунд платья раздвинулись.
Это был продавец, который вознаградил его простым: «This is OK…»
Шарко с трудом поднялся и выглянул на улицу. «Форд-мустанг» удалялся, все так же медленно, и свернул на перпендикулярную улицу. Сыщик искренне поблагодарил продавца и протянул ему еще одну купюру.
Потом вышел из магазина и поковылял, держась начеку, по теневой стороне тротуара.
Он поспешно добрался до своей машины и дрожащим пальцем ввел пункт назначения в навигатор GPS: Арекито.
70
Сыщиков впустил сам Альбан Кутюр в белом халате, заляпанном прозрачной жидкостью, наверняка формалином. Глаза директора лаборатории были налиты кровью, и он воспользовался их приходом, чтобы глотнуть побольше свежего воздуха. Первым его вопросом было:
– Поймали Камиля Прадье?
– Он умер. Попал в автомобильную аварию.
Услышав новость, пораженный Кутюр застыл. Ему понадобилось несколько секунд, прежде чем он пришел в себя и вновь обрел свой профессионализм.
– Я… кроме вчерашнего тела, я обнаружил еще одно, – сказал он многозначительно. – Опять женщина, была в баке номер два, на самом дне. И тоже с татуировкой на затылке. Довольно молодая. Я бы сказал, лет двадцать.
Люси и Белланже переглянулись и молча последовали за патологоанатомом. Кутюр шел впереди, все еще потрясенный внезапной кончиной своего сотрудника.
– Я заглянул в информационную базу лаборатории, – продолжил он. – Сейчас в наших резервуарах шестьдесят семь полных тел, но зарегистрированы из них только шестьдесят пять. Так что два тела попали в лабораторию нелегально.
Он остановился в зале препарирования среди выстроенных рядами столов и серьезно посмотрел на своих сопровождающих.
– Вы оказались правы. Камиль занимался тут довольно гнусными делами, и, похоже, исключительно по ночам. У обоих женских тел… э… удален кожный покров с задней части бедер, со спины и рук. Кроме того, они были изнасилованы. Причем post mortem, то есть посмертно, в этом нет никакого сомнения.
Люси сжала кулаки.
– Гнусный некрофил, – процедила сквозь зубы.
– И не только, – добавил Белланже. – Увы, не только.
– Потому-то он и оставлял при себе некоторых девушек, вместо того чтобы избавиться от них, – сказала Люси. – Они были объектами его сексуальных фантазий. Трофеями. Он не мог удержаться от обладания ими.
– Вы мне не сказали, удалось ли вам разгадать точный смысл татуировок, – сказал врач.
– Мы думаем, что буквы В или АВ обозначают группу крови. Насчет остального пока не знаем.
– Я почти уверен, что речь идет о серологических HLA-типажах.
Николя Белланже нахмурился:
– А нельзя ли яснее?
– Идемте. Вы сейчас быстро поймете.
Он привел их в помещение, располагавшееся прямо под ними, туда, где Прадье обычно препарировал трупы. На стальном столе белела какая-то масса. Это было тело молодой женщины, вынутое из бака и поднятое сюда на лифте. Оно лежало спиной кверху. Череп был обрит, почти вся кожа содрана.
Люси и Белланже переглянулись. Капитан полиции достал свой блокнот, нашел список татуировок. И нахмурился:
– Этой тут нет.
Люси не поверила. Взяв у него блокнот, поискала. Тщетно. Кутюр протянул Белланже небольшую бумажку:
– А это татуировка второго трупа.
Новый взгляд в блокнот.
– И этой тоже нет… А другие? Вы уверены?
Альбан Кутюр кивнул:
– Да, я все проверил, труп за трупом.
Надев новую пару резиновых перчаток, он перевернул тело на спину. Таз был перечеркнут большим вертикальным разрезом, зашитым черными хирургическими нитками. Лицо было почти желтое. Одутловатые веки как будто запали.
– Я достал его из бака номер два, – уточнил врач. – У обоих тел одни и те же характеристики: большой, грубо зашитый разрез брюшной полости. И у обоих извлечены глазные яблоки. Первый труп я уже вскрыл. Но хочу, чтобы вы сами удостоверились. Я почти уверен, что и второй представит те же характеристики. – Он взял скальпель. – Вы позволите?..
Полицейские отступили.
Альбан Кутюр точным движением лезвия вспорол хирургическую нить.
– Предполагаю, вы уже присутствовали при вскрытии?
Сыщики кивнули.
– Тогда вы быстро поймете, что тут не так.
Альбан Кутюр раздвинул в стороны желтоватую, дряблую плоть.
Люси вытаращила глаза.
– Как и в первом теле, тут изъяты почки, сердце, печень, легкие, – заявил Кутюр. Потом приподнял веки трупа тупым концом скальпеля. – И к тому же глаза, как я вам уже говорил.
Полицейские онемели. Главные артерии и вены были подхвачены маленькими зажимами и свисали в пустоту. Тело оказалось буквально выпотрошено. Разграблено этими чудовищами, превращено ими всего лишь в источник сырья, в месторождение органов.
Бедные девушки были похищены, изнасилованы, ограблены. Осквернены даже после смерти.
Несмотря на всю гнусность этого открытия, Люси пыталась сохранять спокойствие. Потому что так было надо. Потому что гнев, паника – худшие враги полицейского и только мешают ему думать.
Николя Белланже готов был сорваться. Повернувшись к ним спиной, он врезал кулаком по стене.
– Вы думаете, что Камиль Прадье мог сделать такое? – спросила Люси.
Кутюр пожал плечами, глядя на Белланже, метавшегося взад-вперед, как лев в клетке.
– В одиночку? Сомнительно, для этого он не обладал достаточной квалификацией. Даже если изъять почку несложно, все равно это предполагает хирургическую практику, наличие специальных инструментов, средств транспортировки органов…
Он достал какую-то трубку из грудной клетки.
– Но думаю, что он в этом участвовал. Я уже видел, как он делает швы. Камиль левша и работает шиворот-навыворот. Видите этот шов? Он неровный, сделан лишь для того, чтобы избежать кровотечения, и наверняка левшой.
Он повернул тело лицом к сыщикам.
– Дренажные трубки оставлены в груди, низ брюшной полости буквально вспорот, хотя хватило бы маленького разреза… Работа быстрая и довольно зверская. Но эффективная.
Люси очень отчетливо представила себе зловещую цепочку событий, ожидавшую каждую жертву, от похищения до погружения на дно бака с формалином и вероятной кремации.
Она набрала в легкие воздуха и задала мучивший ее вопрос:
– Мы ведь говорим о подпольной торговле органами?
Кутюр снова перевернул тело на живот и кивнул:
– Да, присутствие татуировок на затылке, похоже, подтверждает это.
Подпольная торговля органами… От этих слов сыщики потеряли дар речи. Выходит, организованная группа похищала молодых, здоровых и никому не известных женщин без документов, чтобы пустить их на органы.
А потом истребляла всякий их след с поверхности земли.
Чтобы ни слуху ни духу.
– Объясните нам, что означают эти татуировки, – сказал Белланже.
– Это ключи, которые предлагают наилучшие шансы для удачной пересадки. Первый ключ: донор и реципиент должны быть одной группы крови, чтобы избежать хронического отторжения органа. Это начальный этап отбора: никогда не пересаживают органы реципиенту с другой группой крови, чем та, что у донора. Группы А и АВ самые редкие. Даже с положительным резусом, АВ+ или В+, их имеют меньше десяти процентов населения.
– И тем не менее в списке есть только эти группы, – заметил Белланже. – Камиль ведь говорила, что именно их и искал Луазо. Редкие группы…
Он снова обратился к Кутюру:
– А цифры?
– Это второй ключ. Вам пришлось бы долго ломать голову над тем, что это такое, потому что это имеет смысл только применительно к пересадке органов. И разумеется, они поступили очень хитроумно, придумав такую маркировку. Проще говоря, каждый человек обладает своим собственным биологическим удостоверением личности, которое называют системой человеческого лейкоцитарного антигена, или HLA, от английского Human Leucocyte Antigens. Чтобы пересадка была осуществима, нужно, чтобы фенотипажи HLA донора и реципиента были как можно ближе друг к другу. В первую очередь тестируют антигены А, В, DR и DQ, и каждый тест дает пару цифр. Эти цифры в татуировке – как бы удостоверение личности донора.
– Значит, благодаря этим татуировкам с одного взгляда становится понятно, подойдут ли потенциальному реципиенту органы «носителя»? Так?
– Точно.
– Как в каталоге, – тихо добавила Люси для своего коллеги. – Выставляют на продажу чистых, вымытых, здоровых, полностью обритых девушек, чтобы продемонстрировать отличное качество товара. После чего клиент выбирает подходящий ему «объект», платит и потребляет.
Альбан Кутюр накрыл тело простыней.
– И все же есть главное препятствие для черного рынка органов: это жесткие рамки нашего французского закона и тройной кордон – знание о бесплатности органа; невозможность производить трансплантации вне разрешенных больнично-университетских центров; запрет использовать для пересадки органы, не прошедшие контроль биомедицинских агентств. Ни один врач не рискнет оперировать без соблюдения строгих легальных условий, тем более если он не уверен в происхождении органа.
– Ни один честный врач, вы хотите сказать? – отозвался Белланже с горечью. – Я могу представить вам длиннющий список уголовных дел, которые мы вели и где были замешаны ученые, перешедшие на плохую сторону. Кого угодно можно совратить, всего лишь посулив деньги или престиж. Или если у него есть склонность гадить.
– Вполне допускаю. Но знайте: пересадки требуют адекватных, эффективных структур. Насколько изъятие органа может производиться в относительно грубых и не обязательно гигиеничных на все сто процентов условиях, настолько же пересадка требует обязательной госпитализации, операционного блока, участия нескольких врачей… Особенно пересадка сердца, легких. Я повторяю, в наших больницах…
– А как вам дело о зараженной крови, например? У нас ведь такое невозможно? А недоброкачественные грудные силиконовые импланты фирмы «PIP»? Мы же говорим не о нормальных людях и не о больницах. Мы говорим о психах, способных на самое худшее. У извращения нет пределов, мсье Кутюр, и действительность в десять раз хуже того, что вы можете себе вообразить. Стоит только вспомнить Камиля Прадье. Хороший, скромный работник, даже образцовый, который никогда не доставлял проблем, верно?
В конце концов Белланже и Люси покинули подвал и поднялись наверх. Они попросили Кутюра заглянуть на набережную Орфевр, чтобы написать заявление. А еще предупредили, что заедут сотрудники морга, чтобы забрать два тела. Они же постараются идентифицировать их, снять отпечатки пальцев, взять пробу ДНК… В общем, попытаются вернуть бедным девушкам хоть какое-то подобие личности.