Мотор взревел, «Ауди» заложил крутой вираж по площади вокруг фамильной брюновской шапель.
– Какие вещи?! – без всякой надежды докричаться до странного клиента, возопила Николь.
Как ни странно, Жерар ее все-таки услышал.
– Я забыл про цветы и кольцо! – выкрикнул он, высунувшись в окошко, и его «Ауди» вылетел из Мулен-он-Тоннеруа, как пуля из револьверного ствола.
Вениамин Белинский. 3 августа 2002 года. Нижний Новгород
Газета «Губернские ведомости» принадлежала к числу самых желтых, самых экстремальных среди областных изданий, стиль ее материалов отличался разухабистостью, если не сказать – разнузданностью, и в другое время Вениамин был бы приятно удивлен взволнованной сдержанностью этой статьи. Однако сейчас ему было не до профессиональных журналистских тонкостей. Он сложил газеты на стеллажах так, как они лежали раньше, но сначала вырезал анонс и саму статью, не забыв и о портрете «Эллочки», напечатанном на первой странице. После этого вернулся в спальню и опустился на кровать, чувствуя такую усталость, как будто не две трубы покрасил, а как минимум принял на свои плечи все грехи человеческие.
Неужели вот так? Неужели?..
Нет, не может быть, у него нет ничего, кроме чрезмерно смелых предположений! У него нет никаких доказательств для догадки, которая так и пронзила его, когда он читал об этом кошмаре, свершившемся близ Сортировки, и вспоминал, какое отвращение звучало в голосах близнецов-братьев, говоривших: «Эллочка обкушалась! У Эллочки животик разболелся! Выходит, две недели окрестный бомжатник может спать спокойно!»
Вот, значит, почему они называли Ларису Вятскую «Эллочкой»... С легкой руки «Губернских ведомостей». Эллочка... Людоедка-Эллочка. Это из «Двенадцати стульев», точно. Но там была не настоящая людоедка. А тут... Вот почему это имя возбуждало такие тошнотворные ассоциации! «Приключения людоеда Кости». «Приключения людоеда Васи». Наверное, поганый Сорогин с удовольствием написал бы книжку «Приключения людоедки Эллочки»!
Да, теперь понятно, почему девушка пыталась наложить на себя руки. Ведь на фотографии, несмотря ни на что, она вполне узнаваема! Да и в любом случае – довольно трудно сохранить такое кошмарное преступление в тайне, тем паче – групповое. Конечно, соседи все проведали. Как же ее доставали! Как мучили!
Наверное, узнай Вениамин такое о человеке незнакомом, немедленно проникся бы к нему отвращением. Но Эллоч... то есть Лариса, конечно, Лариса – она была его пациенткой. И естественное отвращение мешалось в его душе с острой жалостью. Он просто ничего не мог поделать с собой – жалел девушку, и все тут. Ее попытка самоубийства была попыткой искупления греха... Может быть, греха даже несовершенного. Вон с каким отчаянием она выкрикнула в полубеспамятстве: «Я не ела! Я ничего не ела!»
Да, теперь понятно, что стало причиной скоропостижной смерти ее бабушки, на похороны которой уехала мать. Понятно, отчего скручивает аритмия ее отца. Все понятно. Понятно...
Вот именно – все.
Веня вложил вырезанные статьи в прозрачную папку, потом сменил домашние джинсы на легкие светлые «вельветы», надел темно-синюю майку, каскетку, солнечные очки и вышел из дому. Огляделся – Гошки с Мишкой во дворе не видно, где-то носятся. После чтения таких статеечек у всякого нормального родителя возникает одно желание: приковать чадо цепями к батарее в квартире, не спускать с него глаз. Чтоб, не дай бог, не съел кого-нибудь. И чтоб его самого не съели.
Белинский жил на улице Тимирязева, неподалеку от телецентра. Оттуда в Печеры прямиком шла маршрутка, однако ждать ее пришлось долго, а на перекладных Вене ехать не хотелось. Он стоял, прикидывал, как поведет разговор, с чего начнет его, но нипочем не мог выстроить линию поведения, не мог найти нужных слов.
Лезли в голову мысли о том, что завтра они с Инной должны ехать на дачу к ее двоюродному брату Василию, которому стукнуло сорок четыре года, а там непременно будет фирменный шашлык, который грозился приготовить для Василия сам великий Валера, хозяин модного ресторана «Барбарис». В том, что шашлык будет отменным, можно не сомневаться. Веня сомневался лишь в одном: сможет ли он пропихнуть в рот хоть кусочек, не задумываясь о том, чье это мясо... Да, похоже, он надолго траванулся всей этой историей, пусть всего лишь морально!
Уже подходя к знакомому подъезду, куда лишь вчера приезжал по вызову, Вениамин вдруг подумал, что никого не застанет дома. Все-таки Вятский где-то трудится, а сейчас самое рабочее время. Или он может оказаться в 33-й больнице, откуда все еще не выписали и долго еще не выпишут Ларису.
Белинский несколько раз нажал на звонок и, пока ждал, ощущал, как крепнет в нем малодушное желание смыться отсюда. Оно конечно – намерения им владеют самые благородные: доказать невиновность одного человека, – а ну как он категорически ошибся с самого начала в другом?! И сейчас придется ляпнуть в лицо измученному, больному...
Он не успел додумать: дверь открылась.
– Вы?! – Вятский с изумлением уставился на Вениамина. – Проведать пришли? Глазам не верю.
– А что, подумаешь, – лихо отозвался Веня, с трудом останавливаясь, чтобы не дать стрекача вниз по лестнице. – Я тут... это... к знакомому ходил. Ну и, думаю, забегу, посмотрю, как вы.
– Чудо, что вы меня застали, – пробормотал Вятский, делая неохотный приглашающий жест. – Я вообще-то был у Лары в больнице, меня, правда, в палату не пускают, но я так, в коридорчике. Думаю, вдруг она позовет, захочет кого-то увидеть. Но нет...
– Она в сознании?
– Так, в полузабытьи. Лежит, бормочет что-то...
Вениамин мог бы точно сказать, что именно бормочет маленькая полуживая грешница. То же, что шепнула тогда, лишь открыв глаза. Свое последнее оправдание.
– Давайте-ка я вам пульс посчитаю, – проговорил он неловко. – Пульс... ну и ну. Давление у вас пониженное?
– Да, гипотония по жизни.
– Это вас и спасает. Будь вы гипертоником да с такой аритмией... – Он махнул рукой.
– Что, давно загнулся бы? – с подначкой спросил Вятский. – Мне это уже говорили. И знали бы вы, как я иногда жалею, что у меня пониженное давление!
Он пытался усмехнуться, и Белинский отвел глаза, вдруг остро ощутив, что никогда не сможет начать тот разговор, ради которого, собственно, и пришел сюда.
– Что вы пьете? – он оглянулся с преувеличенной суетливостью. – О, «Кинилинтин». Хорошая штука. Вообще все препараты на основе хинина – ваши. Я вам даже советую не лимонад или там cпрайт пить, а «Швепс», ну, тоник такой. Там много хинина, он горький, но к этой горечи легко привыкнуть.
– Легко привыкнуть, – повторил Вятский, напряженно вглядываясь в Венино лицо, которое тому и самому-то чудилось резиновым от растянувшей его натужно-вежливой полуулыбки, а что виделось в нем Вятскому – это оставалось неведомо.
Недолго, впрочем, оставалось, потому что Олег Евгеньевич вдруг странно передернулся всем телом и, страдальчески щурясь, спросил:
– Вы ведь не просто так пришли, да? Не из-за моего пульса и моей аритмии? Вы узнали про... про Ларису?
Веня от растерянности поперхнулся, но Вятскому не требовался ответ.
– Я за это время научился людей насквозь видеть, – пояснил он, криво усмехнувшись. – С первого взгляда определяю – знает, не знает. Вы, когда по вызову к нам приехали, – не знали. А сейчас только вошли – я сразу просек: узнали! Ведь правда? Правда?
Вениамин кивнул, чувствуя себя бесконечно виноватым за этот дурацкий приход. В глазах Вятского он сейчас не более чем праздный любопытный, один из тех, кто провожает его дочь гнусным шепотком, один из тех, кто и довел ее, по сути, до попытки покончить с собой!
– Ну и зачем пришли? – с яростью спросил Вятский. – Если честно? Полюбопытствовать, как выглядит людоедка? – И тотчас подавился этим словом, сник. – Она клянется, что не делала этого. И я ей верю. Конечно, если бы тогда судмедэкспертизу провели, исследовали содержимое желудка, ей, наверное, легче было бы, но они там, в милиции, додумались насчет этого только через сутки или даже двое. Лохи!
Веня вздрогнул. Сейчас чувства его были так напряжены, что он видел и слышал то, на что прежде и не обратил бы внимания. Лишь поэтому и уловил не только горечь, не только обиду, с которым и было сказано это «Лохи!», но и тончайший оттенок пренебрежения – и даже превосходства.
Превосходства!
– Вы, кажется, не очень высокого мнения о милиции? – спросил он осторожно.
– А вы? – недобро усмехнулся Вятский. – Вы о ней высокого мнения?
И опять это превосходство – на сей раз откровенное, на сей раз относящееся не только к милиции, но и к Вене. К Вениамину Григорьевичу Белинскому, доктору медицины. К тому человеку, который, между прочим, господин Вятский, дочку вашу от смерти спас!
И тут доктору медицины В. Г. Белинскому попала мощнейшая вожжа под хвост.
И опять это превосходство – на сей раз откровенное, на сей раз относящееся не только к милиции, но и к Вене. К Вениамину Григорьевичу Белинскому, доктору медицины. К тому человеку, который, между прочим, господин Вятский, дочку вашу от смерти спас!
И тут доктору медицины В. Г. Белинскому попала мощнейшая вожжа под хвост.
– Вы правы, – бросил он небрежно. – Я весьма низкого мнения о нашей доблестной милиции. Например, потому, что я сейчас имею возможность свободно прийти к вам. Вообще говоря, разрешение на встречу с вами мне следовало бы выпрашивать у начальства КПЗ, или СИЗО, или как там называются те местечки, где преступников держат в ходе следствия, до суда?
Валерия Лебедева. 30 июля – 1 августа 2002 года. Париж – Мулен-он-Тоннеруа
– Ты понимаешь, – задыхалась от рыданий Николь, когда они с Лерой, только что прилетевшей из Москвы, сидели в кафе тут же, в аэропорту Шарль де Голль (молодая француженка пока не находила в себе сил сесть за руль припаркованного на стоянке крошечного серебристого автомобильчика), – оказывается, все это время он был убежден, что я гоняюсь за его состоянием! Ты можешь это вообразить?! Конечно, Мирослав очень богат, отец его составил свой капитал торговлей, он был одним из первых русских, которые смекнули, какие возможности таит в себе пе-ре-строй-ка для оборотистых людей. Он составил настоящий капитал... Забота о деньгах и свела его в могилу, он ведь умер от инфаркта! Потом Мирослав еще и приумножил это cостояние. Конечно, если вести счет на деньги, мы – наша семья – по сравнению с ним просто едва перебиваемся. Ну и что?! Разве это главное в жизни? Говорят, француженки – самые практичные женщины в мире, но клянусь: я никогда не смотрела на наш брак как на средство устроить свою судьбу и тем более – улучшить свое материальное положение. Я любила его таким, какой он есть, я думала, он любит меня такой, какая я есть. А оказывается...
– Погоди, я не пойму... – растерянно пробормотала Лера, у которой еще гудело в ушах после перелета, а оттого соображала она медленно. – Он что, тебя бросил? Но ребенок... это его ребенок?
– Конечно! – обиделась Николь. – Чей же еще?! Ты что, полагаешь, я могла собираться замуж за Мирослава, а забеременеть от другого?
– Ладно, извини, извини, – замахала руками Лера, – ничего я такого не думаю, это я так, по глупости спросила. Но тем более! Если это его ребенок, то как же он мог тебя бросить – беременную?! Наверное, я ничего не понимаю в людях, но он не похож на подлеца. Он скорее похож на такого гусара, ну не знаю. Лихого, удалого, но верного и надежного. Порядочный, благородный – вот какое о нем складывается впечатление. Не могу поверить, что он тебя бросил!
– Никто меня не бросал, – заносчиво сказала Николь, вздергивая свой пикантный французский носик. – Это я его бросила, поняла?
– Ага, что доставило тебе массу удовольствия, – проворчала Лера по-русски. – За сто верст видно!
– Жё нэ компран па! – забеспокоилась Николь. – Я ничего не понимаю!
– Говорю, зачем бросила? Почему?
– Понимаешь... Три года назад у меня был один... мужчина. Мы собирались пожениться, я забеременела, но вдруг случился выкидыш. Правда, срок был еще маленький, всего лишь полтора месяца, но все равно – я очень переживала. И он тоже. Но потом мы как-то отдалились друг от друга, так что нет худа без добра. Однако мне тогда врачи сказали, что у меня слабая матка, поэтому если я снова забеременею, то риск раннего выкидыша всегда остается. Вот если доношу до трех месяцев – тогда все будет в порядке. И я вспомнила, что у моей мамы тоже до меня был выкидыш, даже два – и тоже на ранних сроках. И вот я смотрю – задержка... А мы с Мирославом как-то никогда о детях раньше не говорили – ну, не знаю, почему не говорили, и все, я даже не знала, как он к этому отнесется. Почему-то была убеждена, что он мечтает об этом так же, как я. А я очень мечтала! И вот три месяца я молчала, как шпионка какая-нибудь. Думаю, если все-таки произойдет выкидыш, то пусть хотя бы я одна от этого буду страдать, чтобы Мирослава это не коснулось.
– Слушай, – усмехнулась Лера, оглядывая ее торчащий живот, – я, конечно, не специалист, я ни разу не была беременна, но, по-моему, у тебя срок куда больше, чем три месяца!
Она своего добилась – по лицу Николь проскользнула слабая улыбка.
– Конечно, больше. Потому что у меня уже шесть месяцев. Но Мирославу по-прежнему ничего об этом не известно.
Лера хлопнула глазами.
– Как не известно? Почему?
– Потому что я узнала, как он к этому относится.
– Ты ему не сказала, но узнала, как он к этому относится? – повторила Лера. – Если не секрет, каким же это образом?! Мыслепередача Москва–Париж?!
– Нет. Просто мне вовремя открыл глаза мэтр Моран.
– А кто такой мэтр Моран?
– Ну, это друг моих родителей, их поверенный. Их юрист, понимаешь? Это очень почтенный человек, я его знаю всю свою жизнь. Строго говоря, мы познакомились с Мирославом благодаря ему, у них были какие-то деловые связи. И Моран мне сказал, что Мирослав недавно у него подробно выспрашивал о финансовом положении нашей семьи. Мы люди обеспеченные, но, конечно, не очень богатые, повторяю. Мэтр Моран ему примерно так и сказал. Мирослав ответил, что давно подозревает: я охочусь за его деньгами. А у него якобы и в мыслях нет на мне жениться. Я нравлюсь ему в постели, ему нравится со мной тра-хать-ся. – Последнее слово Николь выговорила по-русски сквозь слезы с таким ожесточением, что Леру и саму невольно слеза прошибла. – Но он боится, что я решусь на крайние меры, то есть привяжу его к себе насильно. Например, тайно забеременею в надежде, что он любит детей, и вообще, в нем чувство долга очень сильно развито. Но я не знала главного...
– Чего? – напряженно спросила Лера.
– Оказывается, Мирослав бесплоден. У него была девушка, на которой он хотел жениться, это было давно, задолго до нашей встречи. И однажды она ушла от него без объяснения причин. Он стал допытываться, в чем дело, и эта девушка сказала, что она никогда не предохранялась, когда спала с ним, но, несмотря на это, не забеременела за целый год. Сначала она только радовалась, потому что у нее аллергия на латекс, а гормональные препараты она не пила, боялась растолстеть. Но потом до нее дошло, что это все не просто так, что она не беременеет потому, что он бесплоден. А ей хочется детей, она не собирается связываться с мужчиной, который ей не может дать этих детей. Мирослав возмутился и помчался к врачу, уверенный, что все не так, что это она бесплодна, а не он. К несчастью, врач подтвердил слова девушки. И они расстались. Но спустя некоторое время у него появилась новая подруга. Мирослав ничего не сказал ей о своих проблемах, они жили да и жили, и вдруг, вообрази, через некоторое время она ему заявляет, что беременна. Он снова побежал к врачу, уже другому, уверенный, что тот, первый, ошибся, но и новый врач подтвердил диагноз. То есть вышло, что эта особа ему голову морочила, сама была от другого беременна, а за Мирослава хотела выйти замуж. Конечно, он с ней расстался, но с тех пор его просто заклинило, что все женщины хотят его на беременности подловить. Он, конечно, свое бесплодие не афишировал, просто случайно рассказал обо всем мэтру Морану, а тот – мне, по старинному знакомству. А он уже знал от меня, что я беременна! И этак укоряюще сказал, что я зря надеюсь заковать Мирослава в брачные цепи, потому что из этого ничего не выйдет. А я, мол, действую нечистыми методами, и он этого от меня не ожидал.
Лера уже собралась что-то сказать, но, взглянув в измученные глаза Николь, благоразумно закрыла рот.
– Держу пари, я знаю, что ты хотела спросить, – отчужденно проговорила подруга. – От кого ребенок, верно? Самое смешное, что от Мирослава. От Мирослава у меня ребенок! Или это непорочное зачатие, по-другому объяснить не могу. Ты мне, конечно, не веришь...
– Почему, верю, – сказала Лера с некоторым изумлением, потому что, несмотря на очевидную несуразность всей этой ситуации, она именно верила Николь. – Но тогда что получается? Получается, что болезнь Мирослава излечилась, а он даже не знает об этом?
– Наверное, – моргнула влажными ресницами Николь. – Но разве так бывает?
– О господи! – отмахнулась Лера. – Чего только не бывает! Одна моя знакомая сделала аборт, и вот вдруг приходит ей письмо из Центра крови – вызывают срочно на прием. Она испугалась – что, дескать, такое, уж не лейкемия ли? Оказывается, в ее крови, сданной на анализы до аборта, обнаружили какие-то редкостные антитела, которые уничтожают раковые клетки при белокровии. Уж не стану углубляться в медицинские подробности, но она стала уникальным донором для больных лейкемией. Она ужасно возгордилась, сдала кровь на повторный анализ – но никаких этих клеток уже не нашли. Оказывается, их появление было спровоцировано беременностью, а потом, после аборта, они пропали. Понимаешь, какие чудеса иногда случаются? Так что меня ничуть не удивляет, если Мирослав был болен, а потом ни с того ни с сего вдруг вылечился. Может быть, попросить его снова обследоваться?