В общем-то Вероника оказалась права – ничего сложного в этой профессии не было. У Оршанского, конечно, первые минут пять руки тряслись, особенно когда гимнастка совершала резкое движение на высоте в десяток метров, но девушка спокойно давала указания, как следует действовать, и к концу ее номера Александр чувствовал себя уже довольно уверенно.
– Молодец, – бодро провозгласила свое резюме Вероника, едва ступила на пол и закончила выступление изящным флик-фляком. Затем она слегка наклонилась к партнеру и впервые за время их знакомства хоть и скромно, но прильнула к губам слегка опешившего журналиста, – ты создан для того, чтобы заботиться обо мне. Сегодня вечером будешь работать со мной. Ужин и все остальное – потом, – многозначительно добавила она и быстро скрылась за дверью.
По правде говоря, Александру совсем не хотелось заниматься этим непривычным для него делом. Страховать в тихом пустом помещении, когда в любой момент можно остановиться – это одно, и совсем другое – отвечать за жизнь человека, когда здесь будет кромешный тарарай.
Однако обещание ужина и, главное, «всего остального – потом» грело душу московского ловеласа. Да и как после таких многозначительных обещаний можно оставить девушку без поддержки?
Глава 16
В отличие от громыхающей и слепящей огнями, прокуренной дискотеки, выстроенный всего за один день полотняный цирк шапито, пахнущий свежими опилками, стружкой и краской, открыл свое первое гастрольное выступление грандиозным и помпезным парад-прологом, который длился никак не меньше пятнадцати минут. И хотя труппа была поставлена в стесненные финансовые условия, по причине которых дирекции пришлось отказаться не только от многих номеров и громоздкого оборудования, но, и это больше всего беспокоило труппу, от кордебалета, не говоря уж о ночных сторожах и смотрителях. Первый выход артистов на арену – момент весьма ответственный, и без поддержки длинноногих профессионалок добиться нужного эффекта весьма сложно.
Однако когда шпрехшталмейстер объявил о начале парада, из-за плотного форганга, словно стайка блестящих, разноцветных птичек выпорхнула хоть и не очень многочисленная, но весьма эффектная группа девушек.
Артисты, ожидавшие за кулисами своего выхода по строгому расписанию, тут же решили, что на этот раз дирекция, слава богу, не опростоволосилась и набрала стриптизерш из местных баров и ресторанчиков. Как бы то ни было, девушки держались весьма свободно, раздеваться не помышляли, и под одобрительные аплодисменты публики российский цирк стал представлять артистов.
Тигры, львы и слоны, правда, из-за сложности перевозки и содержания на арене не появились, зато все остальные жанры современного циркового искусства были представлены в полном ассортименте и во всем своем блеске. Угождая вкусам привередливой и избалованной курортной публики, гастроли такого типа обычно представлялись не продуманной и целенаправленной программой-представлением, близкой к театральным постановкам, а набором разноплановых, наиболее эффектных номеров, желательно с добавлением русской национальной окраски.
Одно дело, когда конную вольтижировку выполняют наездницы в балетных пачках, и совсем другое воздействие на зрителей производит та же вольтижировка в исполнении гикающих и размахивающих саблями кубанских казаков и казачек, несущихся по арене в сумасшедшем галопе. И силачи, как известно, они и в Африке силачи – груда мышц, хоть и красивых, но одинаковых. Наш силач-гиревик, рвущий цепи и подковы в кольчуге Ильи Муромца – вот это сразу видно, российский цирк.
А поскольку что-что, а праздник русские всегда умели устраивать, на зрителей хлынул непрекращающийся поток действа: под купол взвились воздушные гимнасты и там, на сумасшедшей верхотуре, выделывали перед публикой свои пируэты, а на арене состязались многочисленные прыжковые и крафт-акробаты, антиподы перебрасывали друг другу ногами своих детишек, между артистами труппы сновали велофигуристы, подпрыгивали дрессированные собачки и обезьянки, между воздушными акробатами летали белоснежные голуби, жонглеры умудрялись перебрасывать через всю арену булавы, ни в кого так и не попав, клоуны и эксцентрики сновали среди зрителей, раздаривая детишкам безделушки и воздушные шарики, эквилибристы со звоном складывали из полых цилиндров высоченные пирамидки и перебирались на шары, Вольдемар Жозеффи доставал из своего неиссякаемого волшебного ящичка свежие живые цветы и швырял их публике, а принаряженная в русский кокошник и сарафан гвоздь русской души – медведица – под гром медных оркестровых труб пританцовывала непонятный танец, виляя задницей, словно заядлая латиноамериканская танцовщица.
С оркестрового балкона то и дело раздавался гром литавр, который становился все чаще и чаще, убыстряя и без того довольно оживленный ритм парад-пролога, а когда темп стал и вовсе сумасшедший, гимнасты на батуте устроили грандиозное шари-вари, целый калейдоскоп бесконечно взлетающих и кувыркающихся в воздухе фигур.
Наконец, оркестр взорвался последним аккордом, возвещая окончание русского разгуляя, публика взорвалась восхищенными аплодисментами, все участники парад-пролога постепенно скрылись за форгангом, занавес сомкнулся, и представление перетекло в обычное, неторопливое русло, сотканное из набора отдельных номеров.
По правде сказать, отдыхающие на Кипре с избытком избалованы морем, прекрасно обустроенными пляжами, дискотеками и ресторанами, но никак не феерическими зрелищами. Заманить сколь-нибудь приличный коллектив музыкантов или театральную труппу антрепренерам удается крайне редко, поэтому гастроли российского цирка, все без исключения номера были встречены благодарными зрителями на ура. Особенно выступление Константина Заметалина и его подопечной – Антона Павловича. Принаряженная в кокошник, разноцветный сарафан и с бутафорской балалайкой в лапах, медведица настолько пришлась публике по душе, что детишки некоторых необразованных западноевропейских туристов с воплями ломились к барьеру, пытаясь взять у лохматой зверюги автограф, справедливо полагая, что это и есть главная примадонна русского цирка.
По команде дрессировщика медведица выполняла нехитрые гимнастические упражнения и кувырки, разыграла с укротителем семейную сценку, а затем стала лихо отплясывать «Камаринского» и «Барыню», приседая и притопывая когтистой лапой. Делала она это, правда, без удовольствия. Выбитая из колеи недавним скандалом, учиненным возле ее клетки, медведица нервничала, и Заметалин то и дело подстегивал свою питомицу то кусочками сахара, то незаметными, но очень болезненными уколами шилом, умело спрятанным в рукаве.
Наконец номер закончился, примадонна получила свою порцию ликующих оваций и, заполняя паузу и давая униформистам возможность очистить арену и подготовить ее для следующего номера, к публике вышел коверный клоун – Игорь Вениаминович, от которого слегка разило перегаром в смеси с лавровым листом. Ведя задушевные беседы на неплохом английском, украсив свое выступление нехитрым арсеналом шуток, падений и прочих клоунских ухищрений, он бодро пошел по рядам, раздаривая детишкам шарики, а женщинам – появляющиеся из бездонных рукавов бесчисленные букетики бумажных цветов. Зрители выли от восторга…
Скрывшись за кулисами, довольный выступлением дрессировщик бодро хлопнул по плечу Вольдемара Жозеффи, который должен был выступать следом, и, желая приободрить друга обнадеживающе подмигнул:
– Не дрейфь, факир! Публика сегодня очень доброжелательная. Все пройдет прекрасно! Я уже договорился с ресторатором, – добавил он, хитро подмигнув товарищу. – Только, извини, твоя доля уменьшается…
– Как это? – неожиданно встрепенулся Вольдемар. – Почему?
– Потому, компаньон, что ты сюда приехал не только для того, чтобы кроликов из рукавов доставать, – весело ответил дрессировщик и, недвусмысленно глянув на ассистентку иллюзиониста, добавил: – Работать надо, друг мой, ра-бо-тать, а не заниматься неизвестно чем. Я правильно говорю, прелестница? – Заметалин недобро стрельнул в сторону девушки. Ответить она не успела, и словесной пикировки не получилось. Из-за форганга донеслось зычное: «Великий иллюзионист, знаток черной и белой магии, факир и йог Вольдемар Жозеффи и его очаровательная Изольда Гальчевская!»
Оркестр грянул марш на выход, и парочка выступила на арену шапито под яркие прожектора циркового света.
Глава 17
– Послушай, Сашенька, – ласково обратилась Вероника к Оршанскому, – ну что ты все сидишь, как… У тебя такой вид, будто тебя сейчас должны вывести в холодный подвал Лубянки и застрелить. – Оршанский невольно вздрогнул. Гимнастка выполняла перед зеркалом своей грим-уборной последние штрихи к сценическому макияжу. – Я так предполагала, что из тебя получится прекрасный напарник, а от тебя вместо успокоения и сосредоточенности веет такой расхлябанностью и страхом, что мне прямо не по себе становится.
Александр сидел здесь же, рядом с Вероникой, в небольшой комнатке, заставленной вешалками с различными нарядами для выступлений и оклеенной множеством афиш, сообщавших о выступлении известной гимнастки Вероники Гогоберидзе. Несмотря на жару, журналиста пронизывал острый холод. Он сидел на узкой банкетке и наподобие китайского болванчика раскачивался, только не из стороны в сторону, а вперед и назад. Вид у него действительно был несколько затравленный и мог вдохновить на какое-то действие разве что очень голодного тигра.
– Я немножко волнуюсь. – Александр попытался оправдать свое состояние. Ему и в самом деле было немножко не по себе. Возможно, он сильно преувеличивал свою роль и значение в предстоящем выступлении Вероники, но от этого ему было не легче.
– Ты прекрасно справлялся на репетиции, – подбадривала своего воздыхателя девушка, – справишься и сейчас. Ничего сверхъестественного тебе делать не придется. Всего-навсего, что требуется от тебя, – это взять себя в руки и сосредоточиться.
– Я понимаю, что надо взять себя в руки. – Оршанский с наигранным юмором обхватил себя руками за плечи, – но только что-то не очень получается.
– Тогда не торчи тут и не накаляй обстановку. – В голосе гимнастки послышались нотки раздражения. – Сходи в бар, выпей чего-нибудь, только безалкогольного, потанцуй с какой-нибудь привлекательной девушкой. – Она обернулась к Александру и ласково чмокнула его в щеку. – Я разрешаю. Только сотри помаду. – Она подала ему салфетку. – Наш первый номер еще почти через час. Иди, отвлекись от глупых мыслей.
– Может, ты и права, – согласился Оршанский, послушно поднялся и двинулся в сторону грохочущей музыки.
Время, что называется, было самое разгульное. Западноевропейские туристы, воспитанные на ежедневной борьбе с холестерином, даже помыслить не могли, что можно наедаться в ресторанах после восьми часов вечера, как это делали почти все русские поголовно. Отужинав и совершив вечерний променад, отдыхающие постепенно расходились по своим отелям и, не преминув заглянуть на шумное дискотечное веселье, бодрыми телодвижениями утрясали в желудках остатки вечерней трапезы.
Дискотека отеля, в котором поселилась Вероника, не была исключением. В довольно просторном зале, отведенном под танцпол, народу набилось столько, что Александру пришлось продираться к бару так, как он делал это в молодости, когда еще ездил в часы пик в московском метро или в троллейбусах. Столичный опыт помог, и через некоторое время он оказался у стойки. Очень хотелось хлопнуть водки, мартини или, на худой конец, вина, чтобы снять нервозность и расслабиться. Да и обстановка располагала, но, поскольку алкоголь и цирковая профессия, к которой он сегодня должен был приобщиться, были несовместимы, Оршанский заказал стакан сока и стал внимательно наблюдать за происходящим.
Собственно, ничего нового он здесь не увидел. В Москве таких заведений если не тысячи, то уж точно сотни: моргающая цветомузыка, бьющие по глазам стробоскопы, зеркальные шары под медленные композиции и ритмичная световая пульсация под «ум-ца, ум-ца, ум-ца-ца», плавающие по стенам и полу светящиеся звезды и спиральки, неряшливые диджеи в одежде, на пять размеров больше, и в непостижимого вида прическах, кочующая по всему миру совершенно одинаковая музыка…
В свете предстоящего с Вероникой ночного ужина девочки Оршанского в данный период времени не интересовали. Еще прилипнет какая – не отвяжешься. Да и рассмотреть что-либо приличное в этом непрерывном и хаосе света не представлялось никакой возможности – так, отдельные округлости…
Посидев с полчаса и вдоволь насмотревшись и наслушавшись этой какофонической кухни, Александр стал пробиваться обратно.
– Ну как, полегчало? – поинтересовалась состоянием напарника Вероника, едва Оршанский переступил порог гримерки.
– Вроде бы отпустило, – бодро ответил Александр. Во всяком случае, после душного зала его перестал бить озноб. – Готов к труду и обороне!
– Что-то быстро ты отошел, – Вероника подозрительно и хитро глянула на журналиста, – небось шалаву какую нашел?
– Не-не-не! Что ты! – Оршанский испуганно замахал руками. – Променять ужин с тобой на шалаву – это, извините, по крайней мере, было бы большой глупостью.
– Смотри у меня. – Девушка шутливо погрозила ухажеру пальчиком и перешла на серьезный тон: – Ну, Саша, не мандражируй, не отвлекайся на посторонние раздражители, следи за мной и делай все, как на репетиции. Понял? – Александр молча кивнул головой. – Ну, тогда с богом. – Вероника порывисто встала и пошла к отведенному для ее выступления невысокому подиуму.
При ее появлении в танцзале музыка стала звучать немного потише, диджей выкрикнул что-то нечленораздельное о русской красавице, толпа заревела, приветствуя полуобнаженную гимнастку, и покорительница высоты ловко стала подниматься по канату корд де периль. Как объяснила Вероника после дневной репетиции, корд де периль переводится с французского как «опасный канат», что в общем-то и так было понятно. Не надо было и знать французский, чтобы при взгляде на трюки, скольжения и падения гимнастки понять, что риска в этом выступлении хватает с избытком.
Разогретая танцами, пивом, вином и более крепкими напитками публика с воодушевлением воспринимала чуть ли не каждое движение висящей под потолком девушки. А трюк с заранее подготовленным, но неожиданным для посетителей танцпола падением вызвал такой шквал мужского рева и женского истеричного визга, что Александр изо всех сил втянул голову в плечи, пытаясь хоть как-то защитить свои барабанные перепонки.
Выступление уже подходило к концу, Вероника балансировала, стоя на стуле, который опирался о тонкую горизонтально натянутую проволоку всего двумя ножками, когда на глазах изумленной толпы одна из ножек соскользнула с непрочной опоры, и циркачка вместе со стулом рухнула вниз. Оршанский инстинктивно дернул за лонжу, пытаясь остановить стремительное падение артистки, но то ли он запоздал, то ли с испуга что-то не так сделал, то ли что-то произошло со страховкой – так или иначе, спустя секунду Вероника в обнимку со стулом неуклюже упала в объятия туго натянутой страховочной сетки. Публика в замешательстве отхлынула назад, и Александр, отшвырнув бесполезную страховку, бросился к неподвижно лежащему на сетке телу.
– Help! Help! – заорал Оршанский, едва взобрался на сетку, жестом подозвал к себе нескольких мужчин и осторожно передал в их руки Веронику. Под командой Александра они отнесли гимнастку в гримерку, уложили ее на небольшой диванчик и молча покинули помещение. Спустя минуту появился врач. Бегло осмотрев пациентку, он сунул девушке под нос пузырек с нашатырем, и Вероника наконец открыла глаза.
– Это же надо так неудачно шваркнуться, – болезненно поморщилась горе-циркачка и с досадой потерла приличную шишку. – Дурацкий стул, – простонала она.
– Серьезных переломов, вывихов и ушибов у нее нет, – констатировал эскулап результаты проведенного экспресс-обследования, – возможно, небольшое растяжение правой стопы. Ей нужно просто полежать и не нагружать ногу. Вы сможете сами добраться домой? – поинтересовался врач у Вероники. – Где вы живете?
– В этой гостинице, – ответила девушка, – спасибо, доктор, мне помогут добраться до номера.
Врач молча кивнул и, не взяв предложенных Оршанским денег, вышел из комнатки.
– Это я виноват! Это я виноват… – Александр встал перед лежащей Вероникой на колени, с болью глядя на девушку. – Засмотрелся и не удержал тросик…
– На шалаву какую-нибудь засмотрелся? – попыталась снять напряжение гимнастка, пошевелила ногой и слабо застонала.
– На какую шалаву. – Голос Оршанского подрагивал от волнения. – На тебя я засмотрелся…
– Доктор, видимо, прав, – поморщилась Вероника, – ногу потянула. И крепко. Треклятый стул. Не дал сгруппироваться. Да еще шишак об него набила. – Гимнастка тронула ярко-красный шарик на лбу.
– Не шевелись, – взмолился Александр, – тебе же врач сказал, что надо лежать.
– Не здесь же, – резонно возразила девушка, окинув взором творческий беспорядок своей гардеробной. – Помоги-ка мне добраться до номера.
На ее призыв Оршанский откликнулся молниеносно. Он подхватил хрупкую девушку на руки и под недоуменными взглядами сдержанных поздних постояльцев в пять минут доставил почти невесомое создание в угловой номер на втором этаже. Александр уложил девушку на кровать, подал ей салфетки для снятия грима, тщательно прикрыл окна, забаррикадировавшись от надоедливых комаров, и с готовностью фокстерьера замер у постели больной.
– Извини за несостоявшийся ужин, – вяло улыбнулась Вероника, – как-нибудь в другой раз…
– Конечно… В другой раз, – рассеянно пробормотал журналист и, приняв слова гимнастки как просьбу оставить ее отдыхать, бросив короткое «До завтра», тихо покинул номер.