Гулько начал напоминать про обед еще за час, он на какой-то хитрой диете, когда чем больше ешь, тем сильнее сгорает жир, но сухие мышцы остаются. Вышли на улицу, ахнули от слепящего солнца и прогретого до зноя воздуха.
Роман сказал пораженно:
— Ну и апрель!.. Или это всемирное потепление?
— Андронный коллайдер, — поправил Тимур авторитетно. — Началась черная дыра… Скоро всех нас засосет.
Под жарким солнцем одни женщины одеты еще почти по-зимнему, другие уже в совсем легких топиках и мини-юбочках. Тимур засмотрелся на двух девчонок, одинаковые такие, только одна рыженькая, вторая беленькая, с развитыми фигурками, заорал весело:
— Эй, блондинка!.. У тебя вагина есть?
Беленькая оглянулась, лицо на удивление милое и женственное, почти не накрашена, взгляд ярко-синих глаз скользнул по нашим фигурам.
— Есть, — ответила она веселым щебечущим голосом. — А что?
— Покажи! — предложил Тимур.
Она снова скользнула по нас взглядом и отвернулась со словами:
— Покажу. Но не вам.
Тимур, нимало не смущаясь, звучно чмокнул, вытягивая губы трубочкой, я даже понял по его мечтательному лицу, что именно он вообразил.
Гулько пихнул его в бок и сказал сварливо:
— Беги места занимай!.. А то в прошлый раз пришлось стулья воровать из другого зала!
Я зашел в кафе последним, я же шеф, мне все равно и место займут, и стул придвинут. Могу, не отвлекаясь на бытовые мелочи, продолжать мотать клубок мысли, что, вообще-то, нет лучшего инструмента глобализации, чем баймы. Это сейчас они еще во младенчестве, их не принимают всерьез, но даже сегодня любой игрок постоянно сталкивается с другими, которые, пробегая мимо, то полечат, то пробафят, то помогут справиться с опасным монстром. Баймеры из других стран сперва общаются друг с другом улыбками и поклонами, потом учатся писать на ломаном английском короткие слова, затем дорастают и до общения по тимспикеру.
Любые баймы строим так, чтобы одиночных игроков принудить сбиваться в партии, в группы, в кланы, гильдии, а затем и в альянсы гильдий. Рейд-босса не завалить в одиночку, баймер начинает просить помощи, собирает группу из тех, кто готов помочь. Вот такая группа из немцев, русских, итальянцев, датчан, японцев и вообще экзотичных айсоров идет бить Большого Гада, на ходу распределяя роли: кому танковать, кому лечить, кому кого подстраховывать… И люди из разных стран начинают жить не просто общей жизнью, но эта их общность им становится ближе, чем соплеменники, говорящие с ними на одном языке!
К нам за стол плюхнулся Андрюша Скопа, бодренький и довольный, потирает руки. Посмотрел на мрачного Гулько, у того лицо одутловатое, под глазами темные мешки, кривится при каждом движении головы, словно она наполнена горячей ртутью.
— А не пора ли, — сказал Скопа с апломбом, — начинать борьбу с пьянством? Заодно и человечеству пользу принесем, хотя, конечно, меня интересует самочувствие нашего дражайшего Тарасика…
Гулько проворчал:
— Начинай, начинай… Я обеими руками «за».
— А что? — спросил Скопа задиристо. — Получилось же с курильщиками?.. Медленно, но додавили гадов…
— Это не мы, — возразил в интересах справедливости Роман. — Мода на здоровье их додавила. Отец говорит, курение считалось признаком мужественности, а некурящие — хиляками. Когда сумели все перевернуть, тогда народ и ломанулся в некурящие…
— И с алкоголизмом сделаем то же самое, — сказал Скопа бодро. — Даже с пьянством. Пьющих объявим хиляками, недостаточно мужественными… словом, перевесим на них всех собак, каких сейчас вешают на непьющих.
— Этого мало, — сказал Роман трезвым голосом, — нужен комплекс мер. Объявить их социально опасными, нестабильными, намекнуть и на то, что пьющий за бутылку родину продаст…
— Э, э, — сказал предостерегающе Гулько, — давай без политики! Осточертела.
— Можно, — согласился охотно Скопа. — Пьющий все продаст! Нестойкий элемент… Слушай, Тарас, смотрел я твои концепты, красиво, но где ты видел деревья с синими листьями? Давай, дружище, поближе к реальности! Сейчас она востребована, как никогда! Видеокарты теперь одна другой круче, так и прут, так и прут! Все потянут.
Они поглядывали на меня, но я мирно хлебал большой ложкой ароматный борщ и показывал, что я в облаках и не снизойду.
Гулько поморщился:
— Что ты меня каждый день достаешь с этой гребаной реальностью? Я сегодня срезал угол на дороге на работу через парк, так сразу в собачье говно вступил!.. Громадное, какого-нибудь перекормленного кане корсо. Нужна нам такая реальность? Мы делаем мир, в котором должно быть хорошо!
Скопа повел носом.
— А ты подошвы хорошо вытер? — спросил он озабоченно. — А то запах какой-то…
А Роман вытаращил глаза и сказал протяжно:
— Кстати, это идея…
— Какая?
Скопа сказал обрадованно, не давая Роману вставить слово:
— А говно мобов разбросать по миру!.. Если вляпаешься, получаешь дебаф или какой-нибудь минус. Пусть даже маленький, но неприятный.
Я молчал, а Тимур наконец оторвался от сочной котлеты по-киевски, промычал с набитым ртом:
— Тогда развивай тему глыбже. Это если вляпаешься в говно, скажем, антилопы. А если в говно дракона, то прилипаешь… скажем, на полчаса.
— Пока не подсохнет и не отвалится, — подсказал злорадно Скопа.
— Да-да, что-то в этом роде, — согласился деловитый Роман. — Сделать и говно мобов разноуровневым! Говно жуков и прочих низколевельных просто не замечаем, ну разве что нубы страдают, средним доставляет неприятности, а от разбросанных фекалий рейд-боссов могут пострадать даже хаи.
Тимур одобрил глубокомысленно:
— Да-да, это мысль. А то расслабляются некоторые, прут из одной локации в другую как в парке, под ноги не смотрят.
Скопа сказал беззаботно:
— Я вообще-то на коне. Если на конские копыта прилипнет, ну и что? Ему дебаф? Так я для кача все равно с коня слезаю.
— Скорость уменьшить, — сказал Роман. — Карьер на галоп, галоп на рысь, а если на рыси, то вообще конь перейдет на шаг.
Гулько покосился на меня, я все еще не реагировал, пусть народ брэйнстормит, наконец он раздул грудь, как самец ящерицы в брачный период, и рыкнул так, что затряслась посуда:
— Придурки, вы о чем?.. Я ж для примера! Как не надо! Что не стоит тащить в виртуальный мир из рилайфа! Как это самое, во что вляпываемся в реале!.. А вы?.. Как не стыдно?
— Деньги не пахнут, — ответил Тимур бодро. — Если на говне заработаем, как император Диоклетиан, то почему не вставить? Даже прикольно будет.
— Кому прикольно? — вскрикнул Гулько и чуть не опрокинул тарелку, взмахивая дланями. — В такую байму приличные люди заходить побрезгают!
— Откуда знаешь? — спросил Скопа деловито. — А вдруг как раз попрут? Телешоу вон сколько смотрят!.. А это еще то говно, любое говно перед их говном вообще запахнет пирожным!
Тимур с таким смаком облизал пальчики, что чувствительный Роман позеленел и зажал ладонью рот, а глаза полезли на лоб. Немного подумав, он взял свою тарелку и перебрался за другой стол.
Тимур потер ладони, глаза вспыхнули злорадным блеском.
— А у кого петы, тому совочек вручить и пакетик! Пусть за своими зверюками убирают. А что? Будем приучать к культуре!
Скопа сказал с сомнением:
— Так совсем замордуем баймера. Нет уж, пусть хоть в виртуальном мире оттянется… В смысле, отосрется. В реале нельзя, а тут пусть дефекалит вволю. Даже на тротуаре.
— Какие у нас тротуары? — спросил Тимур с недоумением. — У нас дикие и неисследованные локации.
— Тогда на памятники старины, — поправил Скопа. — У нас же везде из песка руины древних цивилизаций. Вот только собрался подойти и осмотреть, а там на плитах атлантов и лемурцев: «Здесь был Вася», «Коля + Маша = любов», а также куча говна. И все довольны.
— А любители старины?
Скопа беспечно отмахнулся:
— Они не баймят. Они вообще компов боятся, а инет для них — сатанинская придумка. У нас же целевая аудитория продвинутых в хай-теке! Так что все путем. Срать можно вволю!
Тимур засопел, посмотрел умоляюще на меня, но я взялся за десерт и ни на что не реагирую, он ухватил тарелку и сделал вид, что возмущен, прямо щас уйдет вслед за Романом.
Скопа схватил его за руку:
— Все-все, сменили тему! Это же мы так. Прикалываемся просто. Ешь и не думай вовсе, что твоя котлета похожа не только на котлету…
Тимур молча взял тарелку и все-таки ушел к Роману. Скопа посмотрел ему вслед и сказал задумчиво:
— Может быть, лучше всего забабахать на тему постъядерного мира? Ну там развалины городов, мутанты всякие, зомби, а мы ходим с автоматами, у которых патронов немерено, с рельганами и бэфээфами…
— Бефээфами, — передразнил Гулько. — Ты еще «Золотой Топор» вспомни. Нет, постъядерными, уверен, народ объелся. Что-то эти баймы, как стадо коров, поперли…
— Может быть, лучше всего забабахать на тему постъядерного мира? Ну там развалины городов, мутанты всякие, зомби, а мы ходим с автоматами, у которых патронов немерено, с рельганами и бэфээфами…
— Бефээфами, — передразнил Гулько. — Ты еще «Золотой Топор» вспомни. Нет, постъядерными, уверен, народ объелся. Что-то эти баймы, как стадо коров, поперли…
— Почему именно коров? — поинтересовался Скопа.
— Коровы тупее, — объяснил Гулько. — Даже ты соображаешь лучше. Нет, я другое заметил… Тенденцию!
— Ну-ну?
— Чем больше у народа компов, инета и мобильники чем навороченнее, — сказал Гулько, — тем сильнее нас тянет в мир меча и магии. Объелись техникой! Жить без нее не можем, видеокарты покупаем самые крутые, а мечтаем о волшебстве, драконах и принцессах… Потому байму надо делать именно на фэнтезийной основе!
Скопа подумал, сказал осторожно:
— Может быть, соединить мир магии и мир технологии?
Гулько отмахнулся:
— Уже делали. Я б не сказал, что успешно. Вроде бы и вашим, и нашим угождали, а что-то не идет. Фальшь какая-то чувствуется. Вроде двухголовых монстров. Рейтинг таких байм невысок.
— Может, плохо сделали? — спросил Скопа с надеждой.
— Да вроде бы, — ответил с сомнением Гулько, — графика на уровне… И мир детально проработан. И система боя… Нет, там именно это вот соединение. Многие, не разобравшись, скорее бегут в такую байму, чтобы хлебнуть того и этого щастя, а потом через месяц уходят обратно… А в Ультиму вон одиннадцатый год играют! Одни и те же.
Они все чаще поглядывали на меня, я молча допивал кофе и все еще не сказал веское слово.
— Шеф, а как это видится с высокой колокольни?
Я сказал с тяжелым вздохом:
— Знаете, ребята, первый признак бездельника? Он берется рассуждать, как преодолеть ипотечный кризис в стране, нехватку нефти по всему миру, глобальные проблемы интеграции, а дома вода хлещет из прорвавшейся трубы, дети кричат голодные…
— Понятно, — сказал Тимур быстро. — Все понятно, шеф! Я вот тут просчитал… Сейчас у всех двуядерники, у многих уже и на четырех, а когда выйдет наша байма, будут восьмиядерные. Так что можем уже сейчас анимировать даже морды! Проги уже есть, но можно устроить аппаратную поддержку, при драке будут кривиться в ярости, при шутках — улыбаться, хохотать…
Я молча отодвинул пустую чашку, все поднялись синхронно, Тимур искательно заглядывал мне в лицо. По дороге к двери я сказал с горьким вздохом:
— Хорошо бы, согласен. Заодно обскачем конкурентов. Но ты, Тимур, как будто ни в одну байму не играл!..
Он спросил обидчиво:
— А что я сказал не так? Что не так?
Я вздохнул еще горше:
— А ты не видишь, сколько нашего труда и так улетает в дупу?.. Вкалываем, как негры на плантации, над графикой, каждый листок вытютюливаем. Стараемся, чтобы при увеличении даже букашки ползающие были крупным планом со всеми их пятнышками, лапками, усиками… и что? Да любой баймер всегда поднимает камеру повыше, чтобы обзор, обзор!.. А то будет любоваться капельками росы, а сзади напрыгнет моб и сожрет искусствоведа на месте!
Хотя яркое солнце ударило в лица так, что все поморщились, Гулько ухитрился потемнеть, словно его одного накрыло грозовой тучей.
— Эх, — сказал он тяжело, — не хочется соглашаться с начальством, в подхалимы запишут, но из-за такого подхода баймеров… в самом деле многие наши находки коту под хвост.
— Ничего, — сказал я, — соглашайся, соглашайся. Люблю, когда мне вот правду-матку прямо в глаза.
Он сказал уныло:
— Как сказал Базаров, природа не храм, а мастерская, и человек в ней — работник.
— Это Некрасов сказал, — уточнил Тимур. — А что за Базаров? Нет такого писателя. Писарев, может быть?
— Вот-вот, — сказал Гулько. — Вся природа в байме — только мастерская. А еще место боя. На арене никто не рассматривает цветочки!
Мы брели к своему офису — до здания всего полквартала — настолько озабоченные, что прохожие начали посматривать с опаской. Одна из девчонок крикнула из их стайки, что покажет сиськи, только чтоб мы заулыбались.
Тимур тоже хмурился, оглядывался на девчонок и двигал кожей на лбу, наконец сказал горячо:
— Да? А попробуй выпустить байму с хреновой графикой! Сколько ни расхваливай геймплей и обширную карту, а без суперской графики не обойтись.
Скопа смотрел на Тимура, тот поглядывал на меня.
— Шеф, будем делать анимацию морд или нет?
— Будем, — сказал я. — Только в самых общих чертах. И только трех-четырех выражений. И так нагрузка на железо обрушится, как слонопотамская лавина!
Тимур удивился:
— Почему? Сразу заложу параметры, что анимация проявляется только тогда, когда ее рассматривают. Ну, скажем, при трехкратном увеличении. А когда смотрят сверху, как дерутся тридцать человек, то какая там анимация? Что есть, что нет — без разницы. Так что ее и не будет.
Скопа сказал заинтересованно:
— То есть делаешь привязку к колесику мышки? Как только начал зумить, тогда только, да?
— Не когда начал, а когда прозумил достаточно, — объяснил Тимур. — Нагрузка, кстати, ничуть не возрастет! Что трое игроков одного моба метелят, что морда одного чара на весь экран играет бровями, морщится, кривится… Это нагрузка не на железо, а на разработчиков! Это я намекаю, что инфляция растет, а наша зарплата все та же…
Я сказал, защищаясь:
— От вас зависит, чтобы байма вышла побыстрее и без особых глюков. Тогда будет не только зарплата. Большой сладкий пирог, понятно? Разделим на аккуратные такие неравные дольки! А пока затяните пояса потуже.
В нашем здании размещается два десятка контор, с обеда возвращаются с разных сторон так дружно, что у дверей уступают друг другу дорогу, как у входа в супермаркет.
Все помалкивали, только уже на нашем этаже Тимур заговорил:
— Если будет добро, я мог бы заложить не меньше сорока выражений лица… Да хоть сотню, если железо потянет! И совсем это не скажется на сроках! Дома поработаю и в выходные. Самому интересно. Пусть хмурятся, морщатся, смеются, стискивают зубы, выдвигают челюсти, надувают щеки… Некоторые привяжу к определенным типам… К примеру, хорошенькие девушки не смогут выпячивать нижнюю челюсть или играть желваками, а суровый варвар будет лишен кокетливого подмигивания…
Они заговорили уже о деталях, я отвлекся, мысль повиляла хвостом между рабочих тем и ушла к воспоминаниям о моей странной юристке. Как смотрела, что говорила, как слушала и что в этот момент могла подумать, когда я на секунду отвлекся от деловой беседы и как-то непроизвольно раздел ее взглядом… Она это ощутила либо что-то заподозрила. Наверное, я сбился с речи или как-то изменился в лице…
Как бы не подумала, что озабоченный. У нас, правда, женщин совсем нет в коллективе, если не считать Алёны, так что не бабники, видно. С другой стороны, это только для старшего поколения видно, а шибко продвинутые сразу решат, что мы просто сборище гомосеков.
Глава 6
В офисе еще почти пусто, только Василий Петрович неспешно, но мощно молотит по клавишам, рядом недопитая бутылка кефира и куча зеленых листьев. Да еще через два стола уже пялится в экран Алёна, пальцы быстро-быстро порхают над клавой, печатает вслепую, на экране быстро крутится пугающая призрачная сеть, похожая на сеть для ловли привидений.
— Привет, Алёна, — сказал я. — Не надумала переходить к нам на полную ставку?
Она оглянулась, засмеялась, показывая ровные и блестящие зубы.
— Пока нет, но за предложение спасибо.
— Хорошо работаешь, — сказал я. — Я вижу, когда кто отлынивает. А ты, если можешь сделать недельную работу за пять дней, — делаешь. Я это ценю.
— Спасибо, — сказала она легко. — Я тоже ценю, что меня замечают. Спасибо, шеф!
Робко вошел и, заискивающе улыбаясь, направился к своему столу Арнольд Изяславович, довольно известный писатель, при взгляде на которого я всегда чувствую неловкость и даже смутную вину. Его привел и рекомендовал Василий Петрович как собрата по творческому цеху и вообще хорошего человека. С тех пор их столы рядом, основная задача Арнольда Изяславовича писать диалоги и реплики энпээсам. Он жутко стесняется своей работы, часто и конфузливо уверяет, что у него семь книг, за одну получил сразу три престижные премии, но литературой не проживешь, вот и того, подрабатывает.
Мне кажется, про эту подработку помалкивает среди своего круга знакомых, но и за нас держится отчаянно: все-таки хоть какие-то деньги, причем — стабильные.
Хороший милый человек, интеллигент до мозга костей, но он так и не чувствует, что нынешняя литература в прежнем виде умирает, это видно всем, у кого на плечах голова, а не приспособление для демонстрации шляпок и бейсболок. Поэзия уже склеила ласты. Последний всплеск у нас был всего полвека назад, когда поэты собирали народ на стадионах, а теперь сборники стихов даже лучшие из лучших выпускают за свой счет, и уже ни один поэт на свете не в состоянии прокормиться стихами, как кормились раньше тысячи.