– Ты один живешь или с родителями? Почему мы к тебе не поехали? Журналист не любил засвечивать адрес. Но вопрос Люды неожиданно задел совсем другое.
– Отца, знаешь, никогда у меня не было. Умер он, когда мне был всего годик. А с мамой получилось несчастье. Я родом из Заокска. Ты из Переяславля, я из Заокска. Не московские мы, носа не дерем. Я тут учился в университете, потом работать начал. А маму не успел забрать. Несчастье вышло. У нас был частный дом. Мы жили на окраине. Небольшой дом, крыша тесовая. Хороший старый дом, просторный. Администрация решила эту улицу снести, каменные дома построить. А хозяев временно поселить в здание, где раньше школа была. Окон нет, толчки раздолбаны, паркет выцарапан, какое там житье? Это же нормальные обычные люди, моя мама и еще пять семей. Они в милицию, а им: да, принято такое решение. Поживете с полгодика, переселим в новостройку, только в другом месте. Зиму там жить! В школе! А что им потом дадут, когда нет в районе новостроек. Нет, и все тут. Все знают, что нет. Администрация: ну, не беспокойтесь, что-нибудь подберем. Они в газету, а им: мы не можем, сами под богом ходим. Что делать? Как сопротивляться? Слухи пошли, будто это бандиты для каких-то коттеджей землю от лохов очищают. Потом правдой оказалось. Хороших денег начальству дали. Наши не выезжают. Как же так, думают. Не по-человечески. Как же так можно! Им свет отключили. Потом стали к ним приходить здоровые быки, обещали ноги-руки повыдергивать, если будут упрямиться. Они опять в милицию, им: факты не подтвердились. Мать, она в другой жизни выросла, ей невдомек, что защищать ее никому не нужно. Даже мне ничего не написала, думала, наверное, утрясется. Среди бела дня, прямо на улице голову проломили. Никто не помог. Все знают, кто голову проломил, а ничего никто не сказал, испугались. Я приехал, она у соседей, не говорит совсем, язык отнялся, трясется вся. Еда изо рта падает. Ты понимаешь, у нее еда изо рта падает! У мамы. У моей мамы! Скоро мы ее схоронили. И даже виновных никто не искал. Сговорились, гады. Я тут, в Москве на них управу хотел найти, да где там, сила солому ломит. У них тут своя рука, с первого рабочего места уволили меня. Предупредили, что как с мамой… Заплакал Евграфов.
– Сволочи, какие сволочи! Какие сволочи, Люда! Я все не верю, что так бывает. Какие же они сволочи! Какие сволочи, гады! Она гладила его по груди ладошкой. Гладила совсем неправильно, профессия все-таки накладывает свой отпечаток. Люда хотела успокоить его, утешить. Смотри, как пригорюнился. Бедный, бедный. Хороший, бедный. Но гладить успокаивающе то ли разучилась, то ли еще не научилась к двадцати годам. Поэтому пальцы ее непроизвольно выводили на Евграфовском теле сумбурную мелодию возбуждающей ласки, задевали соски. Он прижал маленькую ладошку своей, большой…
– Ну что ты. Ну что ты. Конечно, они сволочи. Стрелять их надо. Мне дочь кормить нечем, конечно, они сволочи. Ну. Все будет замечательно. Бедный ты мой сирота. Успокойся, ну что ты. Прижалась к нему. Душа родная. Полежали так. И вправду успокоился. Открыл две банки пива, одну дал ей. Рассказал анекдот. Немного погодя Люда высвободила руку и принялась потрогивать его. Поцеловала в шею, куснула мочку уха. Открывает, стало быть, второй цикл. Понравилось ей. Евграфову уже не хотелось. Он бы и кончил во второй раз, но только не под мысли о матери. Нехорошо все-таки. Перевернул ее на спину. Понежил пальцем подбритый пушок между ногами. Поцеловал. Нащупал языком клитор. Поработал с клитором. Стонет. Норовит устроить его голове крепкое бедропожатие. Очень приятное чувство. Ей хорошо. Вскрикнула. Восхитительно! Евграфов ввел два пальца внутрь и сделал круговое движение, не переставая работать языком. Очень технично получалось. Кричит, кричит! Молодец, девушка… Она хотела с ним встретиться еще раз. А если можно, еще, еще и еще раз. Приличные клиенты, с которыми можно расслабиться - большая ценность. Она готова сделать скидку. Ее телефон… Он машинально записал семь цифр, зная, что никогда не позвонит. Больше всего Евграфову нравилось в женщинах то удовольствие, которое он умел им доставить. Он наслаждался их криками, хрипами, визгами, воплями и словами благодарности постфактум. Его собственный оргазм очень мало зависел от усилий прелестниц. Журналист научился получать оргазм почти в любых условиях и даже от самых бревенчатых избушек. Он собирал маленькие клочки их любви, ненадолго вырастающие из качественно удовлетворенных желаний. Он любил, когда его любили. Евграфов отпустил ее утром, дал денег на такси. От вчерашнего куша у него оставалось триста пятьдесят четыре доллара, частично в рублях.
Чих! Чих-чих! - Евграфов сунул пистолет в карман. С пятнадцати метров он не попал в пивную бутылку. Винная разлетелась вдребезги, а вторая пивная лишь покачнулась. Неужели отскочило? Гордей поднял ее, повертел в руках. Нет, металлический шарик проделал аккуратную дырочку и катался теперь по дну бутылки.
– Видите? Как пробило! Хорошая вешь, может пригодиться.
Гордей повертел еще немного и мрачно изрек:
– Дерьмо твоя пневматика.
Присели на лавочке. Глухой сектор Сокольнического парка, будний день, с утра моросит. Белка вьется на ветке, совсем близко. Любопытничает, как штатный осведомитель. Евграфов начинает рассказывать, что вот, есть другая отличная идея, у него приятель - дипломированный химик, хвалился, что взрывчатку хоть на спор сделает.
Гордей молча вынул две десятидолларовых банкноты и протянул философу. На мол, казначей, положи в свою казну.
– Ваня, - говорит философ Евграфову, - ты просто скуп. Но порядочное дело по дешевке не сделать… Ты хоть представляешь себе, сударь мой, чем это чревато: халтурить на подготовке теракта?
Журналист принялся перебирать дензнаки во внутреннем кармане куртки. Движения евграфовских перстов красноречили: не хотелось ему вынимать все и отсчитывать. Неудобно показывать, сколько он решил оставить себе.
– Ваня, - мурлыкал Тринегин, - диссиденты планировали как-то убить Хрущова. Застрелить на проспекте Мира. Они отказались от этой идеи только по одной причине - не нашли настоящего оружия. Хотели добыть винтовку, но не смогли. У них была мелкашка, но они не решились на дело, побоялись…
– Не дави на психику. Сколько у нас на сегодня в казне?
– Со Степиными - тысяча семьсот пять долларов.
Евграфов как-то особенно заулыбался. Внутренний хранитель финансовых секретов, надо полагать, нашел компромиссный вариант между чувством долга и стремлением к счастью.
– Вот еще двести девяносто пять. Для ровного числа.
Гордей молча курил, ему хотелось послушать философа. Что у того на уме. Может, что-то новое выдумал. Неглупый человек. Да. Философ затянул свое соло:
– Поначалу я тоже склонялся к взрывчатке. Только не к самопальной, а настоящей. Полагаю, можно ее приобрести у каких-нибудь строителей…
Молчит Гордей.
– …или геологов. Не знаю. Это предположительно. Сделать адскую машинку со взрывателем, бросить ее в машину или как-нибудь подложить. На дороге, в доме или офисе. Как-нибудь так. Но потом я понял, сколь велики затруднения. Как все это мастерить, я совершенно не представляю. Возможно, у кого-нибудь из вас есть полезный опыт, близкий к названной сфере?
Гордей молча помотал головой. Нет опыта. Евграфов:
– Я на журфаке в течение двух семестров изучал спецкурс «Подрывные операции в тылу предполагаемого противника». У нас даже лаборатория особая была - по бомбам. Такие профессионалы материал давали, ты что! Джеймс Бонд отдыхает.
– Если я правильно понял твое высказывание, Ваня, ты не практиковал работу со взрывчатыми веществами…
– Ты! В стройбате два года отслужил, а нас спрашиваешь!
– Я убедился в том, что действительно не упустил ничего важного из твоих слов. Тогда я продолжаю. Бросать такую самоделку - верная гибель. Как у грешных народовольцев. С другой стороны, я также не представляю себе, каким образом пронести ее внутрь офиса или дома. Там ведь охрана. И, по всей видимости, в несколько слоев. Какие-нибудь камеры в стенах… К чему там крепить? К унитазу в туалете? К рабочему столу на виду у хозяина этого стола? По некой гипотетической стене карабкаться, чтобы зацепить дьявольский подарочек за форточку в его кабинете? На глазах у всей Москвы!
– …договориться с секретаршей хозяина стола, чтоб она в лифчике пронесла. Нет! В трусиках пикантнее.
– Ваня! О чем ты говоришь. Я окончательно понял, что стою на неверном пути, когда взвесил следующее обстоятельство: мы ведь не имеем ни малейшего представления, какова должна быть доза динамита для каждого из этих случаев… Разнесет один лишь оный унитаз или полквартала? Я уверен: взрывчатка нам не сослужит доброй службы.
– Слава богу, Миша. Я как подумаю: подбросить это самое ночью на дорогу и ждать в кустах, когда проедет искомая машина… или в асфальт вкапываться среди бела дня… Самое оно. Или по стене. На вакуумных присосках. Прошкандыбать. Тоже хорошо.
– Слава богу, Миша. Я как подумаю: подбросить это самое ночью на дорогу и ждать в кустах, когда проедет искомая машина… или в асфальт вкапываться среди бела дня… Самое оно. Или по стене. На вакуумных присосках. Прошкандыбать. Тоже хорошо.
Гордей молчит. Белка уже рядышком. Для чего ей такие длинные уши? Повинуясь какому-то бесконечно древнему инстинкту, троица, не сговариваясь, пересела на другую скамейку. От греха подальше. Тринегин, к евграфовской сорочьей натуре привычный, продолжил, как ни в чем не бывало:
– Таким образом, я пришел к однозначному выводу. Необходимо приобрести стрелковое оружие. Пистолеты, например. Лучше всего - винтовку с оптическим прицелом.
– Не лучше всего, - наконец разомкнул уста Гордей. - Вовсе нет. Я кинокартину смотрел. Там мужик легко так винтарь с оптикой и глушителем на базаре купил. За пять штук баксов. Пяти штук нет - ладно, еще поднатужимся, сбросимся, как-то соберем деньгу. Базара такого не знаем - обратно, ладно, поинтересуемся, не как в кинокартине, не так этот просто, но все ж таки найдем. Найдем. Да. И деньгу как-то соберем. Но такое дело, кто нам такой винтарь продаст, он, я мыслю, особенный человек. Такой особенный, что, может, стуканет. Может, там такой снайперский винтарь специально для лохов положен. Покупайте, радуйтесь! Менты его подложили, а ты его за пять штук баксов. Или сколько. А его менты подложили. Посажают запросто. Откуда снайперскому винтарю вот так просто взяться?
– Может, из гранатомета шарахнуть? - это осведомился журналист. В деловом таком тоне. Как деловой.
– Ну ты его купил даже. Да. Обращаться умеешь? И я нет. И философ не по этому делу. Пистолеты, ясно, не тово… не подойдут. Не подходят пистолеты. Не идут.
Тринегин:
– Отчего ж?
– А того, что стрелять с них уметь надо. Руку ставить. Чтоб не дрожало ничего. Прицельная дальность у ПМ - ну так двадцать метров. Или тридцать. По книжке, так обещают полста метров. Но это вряд ли. Это для умельцев, кто много тренируется. Меня вот отец немного учил. Я ни разу в яблочко не попал. В тире, спокойно, с двадцати пяти метров не попал ни разу. А вы как, в руках, я так мыслю, ПМ не держали?
Кивают. Да. В смысле, не держали.
– И мы по машине. Не в окно ж офисное! И по машине, она ведь едет, притом вся железная, лупить и лупить. Может, попадем. Хрена с два. Хрена с два попадем. Оружие надо знакомое. И чтоб наверняка. Автомат нужен. В смысле, калашник. Всем с него стрелять приходилось. Так, да?
– В армии приходилось. Хотя и не часто, - это Тринегин.
– Ну и мне. Разок другой. В студенчестве. На военной кафедре, - вторит ему журналист.
– Стрелки еще те. Я тоже не ахти. Но мы их пулями засыплем. Чтоб двадцать мимо, да хоть одна в цель. И хватит. И ладно. Да. Чтоб хоть одна достала, больше не надо. Там тридцать патронов на рожок. А в ПМ - всего восемь. Разбирать-собирать-заряжать все умеют. Учены. Как положено. Вот из чего долбить надо. Из калашников.
Евграфов, тем же деловым тоном:
– А прицельная дальность у калашника какая?
– Для города всяко хватит. Но лучше, ясно, чем у ПМ.
– Милостивые государи, сколько подобная покупка может стоить?
– Не знаю я. Надо поискать. Поспрашивать. Только осторожненько. Точно, надо два калашника. Да. Ясно, два. Для верности. Тринегин и журналист с этими рассуждениями согласились. Вроде, все правильно. Пошел дождь. Никто не обратил на него ни малейшего внимания. Зябко. Шли, погруженные в мысли о том, как бы достать искомое. Где бы купить. В полном молчании шагали минут десять или пятнадцать. У главного входа в парк Гордей, словно очнувшись от сна, произнес:
– А ТТ я вовсе никогда не видел. И Стечкина не видел, там патронов много. И «Гюрзу». Так что калашники нам надо… Катерина с Гордеем не дотерпели до майских праздников. Как-то выходными отправились кататься на кораблике по Москвареке. Еще холодновато, ветрит. Из-под острого железного носа разбегаются по волнам щедрые усы. Людей немного. Он усадил Катерину поближе к борту, к воде, любоваться. Она сидела-сидела, да и положила ему голову на плечо. Отдыхает женщина от своих забот-тревог, высокое небо над нею. Гордей молчит, она тоже. Такая у них получается беседа. Да и что тут говорить-то? Не то, что бы он испытывал какое-нибудь особенное счастье. Да и желание, такое сильное, как давешнее, Гордея вовсе не мучило. Нельзя сказать о его сердце, будто бы в нем занималась необыкновенная пылкость. Медленный мужик Гордей, нескорый на сердечные перемены, член его душе не указчик. Так что свидание это, приятное, конечно, до вечных мерзлот гордеевских, однако, не добралось. Да. Но одно - правда: сколько времени после отцовской кончины прошло, а немножко легче ему стало только в этот день…Граня ему должен был. И очень много притом. Этот стандартный спальный район на двадцать московских улиц до смертельной дрожи боялся военно-спортивного клуба «Факел». Четыре десятка «афганцев» и близких им по духу парней время от времени немного расслаблялись. Общество им прилично задолжало. Платить никто не собирался. Выдумали образ буйных придурков, чтобы иметь повод шарахаться в сторону и не платить. Не платить. За ужас войны, за увечья, за всю огромную черную и, как оказалось, бессмысленную работу - не платить. Ну что ж, сорок буйных придурков раза два-три в год входили в роль, назначенную им скупыми гуманистами. Если б не «Факел», если бы просто группки молодых людей, быстрых в движениях и обделенных доброй судьбой, то району пришлось бы еженедельно утирать горючие слезки. Уж очень много таких собрало здесь общежитие местного вузика с лечебно-спортивным уклоном. Ан нет, не понимали люди своего счастья, когда двум-трем вовремя не убравшимся с дороги уважаемым господам наносили легкие телесные повреждения. Где- нибудь вечером 23 февраля. Или на вэдэвэшный день. Нет, положительно, счастья не понимали: ведь это два дня, а не круглый год. Клуб держал в кулаке всю когорту железных; отпускал иногда и лишь на чуть-чуть. Но как хочется должникам, да еще боящимся кредиторов, цапнуть разочек… Порода такая. Дворняга, она редко задумывается о том пинке, который последует за укусом. О сломанной лапе, скажем, или о ребрах сломанных не думает вовсе… Евграфов зашел в «клуббункер». Где-то внизу щелкали металлические блины на штангах, хекали спарринги, жила своей веселой жизнью ударная техника. Младшой сидел за столом, попивал пивко. Нога на столе, а на ней - вторая нога. Качается на стуле, продает абонементы тем, кто не струсит их купить.
– Добрый день.
– День добрый. - Евграфова всегда поражало в таких местах одно и то же: сообщество железных, в ядре своем грубое и страшное, на поверхность, для общения с внешним миром, неизменно выталкивало очень вежливых людей. Никакой матерщины, никаких взглядов-ударов. Все тихо-мирно. Здравствуйте. Добрый день. Ребята тренируются. Ну что вы, какой криминал! Какие палатки на рынке! Какие наркотики! Я их всех знаю давно, никто на это не способен. Ну что вы. Это преувеличение. Не слушайте пустых басен. - Но только очень желательно, чтобы пришелец извне сразу точно определял, как ему дальше себя вести. Тут уж или: «Ты и я - мы одной крови», или принять вежливую холодность, не заходя за такую оградку ни на шаг. - Вам вежливо сказали, как и что? Вас ведь не обижали, не грубили вам, да? Так что ж ты, гнида, залупаешься, когда с тобой как с человеком! Н-на тебе…
– Простите, где я мог бы найти Граню?
– Алексея Васильевича Гранина?
– Совершенно верно, Алексея Васильевича.
– Не знаю. С утра был. Теперь, кажется ушел куда-то.
– Прощу прощения. Я звонил ему, мы договорились о встрече. Быть может, мне стоит его подождать? Младшой покачался еще немного. Молча. Хлебнул пивка. Все хмурился, брови подозрительно изгибал. Фасон, его и на плахе надо держать.
– Возможно, Алексей Васильевич обедает в кафе «Фортуна». Это у самого метро…
– Да, я знаю. Младшой говорил, не глядя на Евграфова, не обращая внимания на его реплику, не прерываясь:
–…Или подождите здесь. Посидите. Он будет примерно через час.
– Спасибо. И пошел в кафе его поискать. Несколько месяцев назад Граня и еще какой-то железный попали под суд. Как там оно и что там оно было - темное дело. То ли они изрядно побили некорректно сделавшего им замечание гражданина, а потом потерпевший спустил на них двух бульдогов. То ли гражданин некорректно спустил своих огромных собачин в ответ на сообщение по поводу собственной неформальной сущности, и уж за этих псин, в свою очередь, получил сполна. В состоянии глубокого аффекта Граня проделал ему косметический ремонт внешности. В первом случае Гране с подельником грозил срок. Во втором все еще могло обойтись. Какой-то там фонд помощи «афганцам» купил у родного «Столичного бизнеса» полполосы, чтоб газетчики сделали материал в защиту, ну, понимаете, итак бедных ребят били-ломали, а тут еще и на гражданке спокойно жить не дают. Евграфов заинтересовался судьбой бульдогов, как они там, сыты ли, поев человечинки? Собачушки пребывали в плачевном состоянии. Лапы-челюсти у них утратили способность как следует функционировать на очень долгий срок. Граня сказал ему: «Я такое видел, мне эти собаки - ровно ангелы небесные». Из чего следовало (материал «Волкодавы убивают солдат», № 53 за 1998 год): «вряд ли потерпевший мог защитить свою честь и достоинство при помощи столь слабого средства; а поскольку он заявил, что появление могучих животных остановило юных убийц», то… врет, похоже. Но это была еще совсем не помощь. Евграфов потолковал с железными: лишняя растрата денег, реально. Газета не поможет, больше шуму. - А что поможет? - Адвокат есть. Со связями. Обратится к судье адресно. - Человек надежный? - Известный человек, работает, как положено. - Не темни, братишка, сколько просишь за контакт? Евграфов подумал-подумал. История эта ему не нравилась. Редким надо быть подонком, чтобы псами травить людей. Такая вот получалась этическая сердцевина у ситуации. Короче, даром дал контакт. Адвокат и вправду сделал дело. Во-первых, надоумил изменить показания: гражданина в глаза не видели, собак тоже. Жена его подтверждает? Заинтересованное лицо. Телесные повреждения кто нанес? Бог весть. Сама и нанесла. Сковородкой его, утюгом, носи, типа, зарплату. А собаки? А чо собаки, они же по его словам нас остановили, так чо, в таком инвалидном виде они, типа, нас гоняли? Вы поглядите: трое парней говорят конкретно - мы на адресе пиво пили. Не было нас, не знаем, не видели, чего он обозлился! Путает с кем-то. Да и судья как-то помягчел, стал очень понимающим. Человечным стал судья. Восстановил истину, Граня вышел во всем оправданный. Сам звонил Евграфову: там мол и так, в случае чего, проси помощи, окажем…подсел к ним за столик с кофейком, уже доедают. Вокруг почти никого, слава богу.