– Так-так… скромница, значит…
– Скромница. А напротив нее один богомолец живет, строгих правил – Созонтий.
Созонтий! Интересно его изобразил бывший постоялец. Кстати, что с этим постояльцем случилось? Убили, кажется?
– Да, случайно в драке пырнули ножиком, – неохотно подтвердила Виринея. – Был человек – и нет человека. О-хо-хо, грехи наши тяжкие.
Старуха набожно перекрестилась на висевшую в углу икону, засиженную мухами до такого состояния, что при всем желании было не разобрать, кто именно на ней изображен – то ли Николай Угодник, то ли Матерь Божия.
– Значит, говоришь, хорошие тут жильцы, спокойные?
– Хорошие, хорошие, господин мой! Спокойней некуда. Ну бывает, конечно, побуянят малость, ну ножичками помашут… Жизнь такая – всяко случается!
– Это не они, часом… моего предшественника – того, ножичком?
– Не, это и не у нас вовсе случилось. В развалинах. Ты, мой господин, мимо них ночью-то не ходи… да и днем – неспокойно.
Ага, неспокойно. А то Алексей в развалинах по ночам гулять собрался – лунатик он, что ли?
А вообще, «хорошие» соседушки попались… опять же – судя по надписям. Целый паноптикум! Один – содомит, другая – шлюха, третьи – дебоширы и пьяницы. Впрочем, какой дом – такие и постояльцы, нечего тут и желать лучшего. Главное – вряд ли его хоть кто-нибудь здесь искать будет. Существовала, правда, вероятность напороться на знакомых, но очень небольшая – почти все Лешкины друзья и коллеги жили в противоположном конце города – за площадью Тавра, ближе к Феодосийской гавани. Так что неплохо покуда все складывалось, очень даже неплохо. Теперь можно было спокойненько осмотреться да поразмышлять обо всем случившемся.
А размышлять было над чем! Лешка начал издалека, с того самого момента, когда почувствовал, как непосредственный его начальник – Хрисанф Злотос – начал уж слишком сильно вредничать. Когда это началось? Да месяца два назад. Да – два месяца, или даже чуть больше – как раз в самом конце лета. И до этого конечно же бывали всякие придирки – Злотос Алексея терпеть не мог, однако не мог и выгнать со службы – Лешка пользовался большим уважением коллег и поддержкой прежнего начальника – Филимона Гротаса, давно ушедшего на повышение в центральный аппарат ведомства. Так что пакостить по-крупному Хрисанф опасался, все больше гадил по мелочи: то не впишет старшего тавуллярия в месячный отчет на премию, то занизит показатели, то поручит какое-нибудь нарочито мелкое, не по статусу мелкое, типа разбитых горшков в доме на улице Медников, что близ площади Тавра. Неизвестные хулиганы, видите ли, разбили там у старушонки-владелицы, выставленные на подоконнике горшочки с цветами – герань к чертям собачьим разнесли и две настурции, вот ироды-то! Мелкое вроде бы дело – постыдно для Лешки мелкое! – а попробуй-ка, отыщи лиходеев – улица Медников бойкая, считай, каждый день по ней сотни три народу проходит: утром – в гавань, вечером – с гавани. Нескоро виноватых отыщешь – вот и повод для постоянных выговоров и упреков начальства! Да, честно говоря, старшему тавуллярию жалко было на подобные, с позволения сказать, дела время свое тратить. В то время как крупные уличные банды совсем уже обнаглели и грабили путников прямо у самой площади! Да еще главное было дело – о возможном заговоре против имперской власти, заговоре явно в пользу турок, ими же и финансируемом. И нити, как удалось установить Алексею, тянулись высоко-высоко во дворец… Тянулись-тянулись – и дотянулись – сам Лешка в этом же заговоре и был обвинен! Вот именно! Они – старший тавуллярий пока еще не знал конкретно, кто именно – все всяких сомнений, долго и тщательно готовились, не торопились. Первые сведения о готовящемся заговоре поступили еще в мае, от старика Моген Даша, владельца корчмы на улице Пиги, скупщика краденого и по совместительству – давнего агента сыскного секрета, да не секрета в целом, а лично протокуратора господина Маврикия, чье место сейчас как раз и занял Филимон Гротас, а сам Маврикий подался еще выше. В общем, Моген Даш информировал, что в его таверне собираются периодически весьма странные люди – явно не из простых, сидят, еду не заказывают, пьют мало и словно бы поджидают кого-то. Средь них – некто Алос Навкратос, миллионер, владелец транспортной конторы, еще лет пять тому назад заподозренный в связях с турками, но тогда в отношении его не было никаких доказательств… как, впрочем, и сейчас.
Получив задание разобраться с этой теплой компанией от самого Маврикия, Алексей быстро установил личности всех собиравшихся в таверне людей, действительно, оказавшихся вовсе не простыми. Кроме Навкратоса, еще трое – вельможи, богачи, судовладельцы – одного с Навкратосом поля ягоды, даже еще покруче – во дворец вхожие! – поди к таким, подступись!
О ходе расследования – а вел его Лешка один, никого, по просьбе Маврикия, не привлекая – и было доложено на самый верх, как то и требовалось. Через Филимона Гротаса Маврикий четко приказал, чтоб без его ведома Алексей по этому делу ничего не предпринимал – может, и нет никакого заговора, может, почтенные вельможи-негоцианты в таверне какие-нибудь свои дела решают?
Хотя, конечно, заговор определенно был – старая лиса Моген Даш обычно о пустышках не информировал. Все расследование, по сути, прекратилось где-то к июлю-августу, точнее сказать – приостановилось по приказу начальства. И вот только сейчас, осенью, кто-то из этой троицы нанес упреждающий удар! Долго же выжидал, однако.
Вычислить, этого человека нужно было вычислить, и вычислить, как можно быстрее – вполне возможно, для поиска беглеца он привлечет и свои – пока еще неведомые – силы. Хотя, с другой стороны, может, ему просто выгоднее будет Лешку убить? Почему бы нет? Тихонько так вычислить, да послать человечка – не говоря худого слова, всадить под ребро нож. Очень простой и экономящий время, силы и нервы выход. Дескать, сбежал обвиняемый из-под стражи – значит, признал свою вину. А затем – сгинул, пропал, растворился.
Да! Вот именно! Ведь с ним, старшим тавуллярием Алексеем Пафлагоном, именно так и хотели поступить – казнить как можно быстрее, по сути, без суда и следствия. Значит, кроме официальных поисков, следовало опасаться убийц. Интересно, установили ли они уже в качестве лешкиного пристанища дом Григория? Ежели еще нет, так в скором времени установят, хорошо хоть успел Алексей семью подальше отправить – теперь-то уж его потруднее будет ловить, крючка-то нету!
И есть возможность нанести первый удар самому! А для того нужно возобновить расследование – вычислить, установить того самого вельможного заговорщика! Пока только это, а дальше видно будет.
За подобными мыслями беглец провел всю вторую половину дня, до самого позднего вечера, и только лишь когда за окном совсем уж стемнело, задул светильник да повалился спать.
Однако поспать не дали!
Сначала снизу, с первого этажа послышался какой-то шум: ругань, крики, удары – по всей видимости, это предались своим обычным занятиям вернувшиеся с работы дебоширы-плотники, о которых и предупреждал на стене прежний жилец, точнее сказать – уже давно не жилец.
Алексей вообще-то чувствовал себя уставшим, и раздающийся снизу шум беспокоил его лишь на первых порах. Потом непривередливый постоялец уснул, да так крепко, что даже громкий стук в дверь едва смог его разбудить.
Спрятав под покрывалом кинжал, Лешка зажег свечу и подошел к двери – вероятно, это хозяйка доходного дома принесла ужин.
– Кто?
– Извините, ради бога, вы не поможете? У меня тут заклинило дверь…
Голос был тонкий, жалобный. Та самая «похотливая шлюха», что вполне даже художественно изображена на стене? Вообще-то, если заклинило дверь, так внизу имеются профессионалы – плотники, целая дюжина, и вряд ли они откажутся услужить разбитной веселой девице…
– Плотники отказываются, – пожаловались за дверью. – Непомерную плату требуют, сволочуги.
Отказываются? Однако… Может, просто девка – уродина, от того и «похотливая шлюха»? Нет, некрасивых девок в природе не существует, особенно – для пьяных плотников. Тут что-то другое… Что?
В конце концов любопытство пересилило осторожность, да и с другой стороны, подобное затворничество выглядело бы слишком подозрительно для странствующего молодого философа.
– Сейчас, погляжу, что там у вас с дверью!
Старший тавуллярий отодвинул засов…
Нет, это была не девка! Парень. Обычный, скромненький такой, вьюнош с тонким приятным лицом и светлыми, ниспадающими на плечи кудрями. Этакий херувим.
– Меня зовут Епифан, я ваш сосед… Если не затруднит, помогите! Вот, у меня и стамеска имеется – у плотников попросил. Только вот у самого сил не хватает.
Ах, Епифан, значит! Тот самый, что прописан «содомитом», сиречь – гомосексуалистом. Ишь, скромником прикинулся, черт! Заклинил, собачина гнусная, дверь, и теперь вот, завлекает в свои сети честных философов. Хорошо, прежний жилец предупредил!
– Пожалуйста, господин.
Взгляд юного извращенца был настолько настойчиво умоляющ, что Лешка решил – помогу. Но только пусть попробует сделать хоть какой-нибудь грязный намек!
– Давай сюда свою стамеску!
– Вот… Подождите, я принесу свечу.
– Да есть у меня светильник, возьми.
– Спасибо.
Ишь ты – вежливый содомит попался.
А дверь-то и в самом деле заклинило – почти намертво, видать, извращенец ее слишком сильно захлопнул. Слишком сильно? Старший тавуллярий искоса оглядел Епифана – худосочный и далеко не силач – нет, вряд ли такой сможет этак вот хлопнуть! Тогда кто? Бабка, что ли?
Нет, стамеска тут не поможет, дверь-то открывалась вовнутрь. Лешка с силой толкнул – такое впечатление, будто изнутри ее кто-то держал.
– А ну-ка, давай вместе, с разбега!
Легко сказать – с разбега! Где тут разбежишься-то?
И все же…
– Ра-два… Взяли!
С третьей попытки дверь в комнату жалобно скрипнула и поддалась.
– Ну наконец-то! – подняв повыше светильник, хозяин комнаты переступил порог… да так и застыл с вытянувшимся лицом. Оглянулся, захлопал ресницами:
– Что?! Что это?!
– Похоже, мертвяк, – оглянувшись, пожал плечами Лешка. – А ну-ка, проходи, парень, не стой.
Внизу, на лестнице, уже слышались чьи-то быстро приближающиеся шаги. Некстати! Ох, как некстати!
Алексей быстро зашел в комнату и, захлопнув за собой дверь, задвинул засов. Прежде чем перед кем-то оправдываться, нужно было хорошенько подумать – откуда в комнате взялся труп? Судя по выражению ужаса на бледном лице Епифана, тот был явно ни при чем.
– Кто… Кто это?
– Я думаю – тебе лучше знать, – старший тавуллярий спокойно уселся на табурет.
И в этот момент в дверь постучали:
– Епифан! Огнива нет или свечки?
Женский… нет – девичий… голос.
Епифан дернулся было, да Лешка живо заткнул ему рот:
– Тсс!
– Черт, и здесь никого нет! Да куда они все подевались? Эй, Епифан! Спишь, что ли? Тьфу ты…
Немного потоптавшись у двери, девчонка, похоже, ушла. Да, ушла – слышно было, как вновь заскрипела лестница.
– Это кто? – кивая на дверь, тихо спросил Алексей.
– Мелезия, соседка, – так же шепотом пояснил содомит. – Хорошая девчонка, честная… Ой! – Взгляд его вновь упал на труп. И старший тавуллярий решил, что пора заняться этим делом профессионально.
– Подними светильник повыше.
– Так?!
– Да, так… Да не дрожи ты! Угу…
На шее убитого – лысого тощего старика – зияли сизые отпечатки пальцев. Задушили! Набросились сзади. Расправились умело и быстро. Ясно – старик с кем-то беседовал, потом вдруг рванулся к двери… где и нашел свою смерть. Никто ничего не услышал – услышишь тут, когда внизу этакие буяны. Сделав свое дело – спонтанно или специально, сейчас что об этом гадать? – убийца спокойно вылез в окно – спустился во двор по платану да был таков. Интерес-сно, что это за встречи в чужой комнате?
Лешка посмотрел на дрожащего парня:
– Ну, еще не признал, кто это?
– П-признал, – чуть заикаясь, неожиданно заявил тот.
– Ну? И кто же это?
– С-созонтий. Сосед.
– Созонтий?!
Вот так штука! Как раз его-то бывший жилец и призывал опасаться. Интересно – за что? А этот чертов извращенец наверняка знает больше, чем говорит. А, может, ну их ко всем чертям – эти непонятки-запутки! В конце-то концов, не Лешкино это дело, у него и своих собственных проблем – выше крыши.
– Ой, а в руке-то у него листок!
А ничего содомит – глазастый. И впрямь – листок. Оборванный… Ага, вот, рядом, на полу, еще обрывки…
– Ты свети, свети, парень!
Как видно, убийца вырвал листок из руки убитого, прочел, и, не найдя в нем ничего интересного, просто-напросто выбросил к чертям собачьим.
Любопытно, о чем это пишут покойники?
Старший тавуллярий составил обрывки вместе:
– …высокий, светловолосый, глаза серые, с зеленоватым отливом. По словам Паскудницы, называет себя философом из Мистры…
Господи! Так это же про него, Лешку!
Интересные заворачиваются дела, ничего не скажешь! Вот тебе и спокойный приют. Отсиделся, мать вашу…
Быстро приняв решение, Алексей строго посмотрел на дрожащего Епифана.
– Вот что, парень, а труп-то нам надо спрятать. Вытащить в окно да подбросить куда-нибудь в кусты.
– Подбросить? – Епифан задрожал еще больше. – Зачем подбросить?
– А затем, что, коли его здесь найдут, так первым делом обвинят в убийстве нас – больше-то некого! Тебе лишние проблемы нужны?
– Н-нет.
– Вот и мне – нет! Давай-ка, затуши светильник.
Подойдя к окну, Лешка выглянул на улицу – тьма, хоть глаз выколи! Лишь когда глаза привыкли к темноте, у окна нарисовался платан.
– Как свистну, втащишь его в окно и подтолкнешь, – кивнув на покойника, старший тавуллярий ловко выскочил наружу и спустился по платану во двор. Огляделся, прислушался. Вроде все тихо, если не считать доносившейся со второго этажа песни. Гуляли плотнички-то!
Кажется, здесь где-то должна быть копна сена. Ага, вот она…
Подтащив сено ближе к окну, Алексей еще раз оглянулся и негромко свистнул… едва успев увернуться от упавшего на сено трупа.
И тут же поднял голову:
– Давай и сам вылезай. Что же, я тут один возиться буду?
Парнишка послушно спустился во двор и, словно послушный солдат, застыл в ожидании приказаний.
– Так… Этого – к забору… Стоп! Тс-сс… Вроде снаружи нет никого… Перекидываем… И – рраз! Молодец! Теперь – сами.
И вдруг над самым забором резко вспыхнуло огниво!
– Ловко вы тут мертвяками кидаетесь! Ого…
Глава 4 Осень 1448 г. Константинополь Заботы и хлопоты
…Кого я вижу? Никак Епифан! И чего это ты мертвяками разбрасываешься?
– Привет, Мелезия, – обернувшись, с самым глупым видом отозвался подросток. – А мы тут это… гуляем.
Первым желанием Алексея было метнуть в эту так некстати появившуюся девчонку кинжал. Однако дальнейшие слова и действия Мелезии сделали сие действие не особенно нужным, уж, по крайней мере – пока. А потом – видно будет.
– Так вы побыстрее прогуливайтесь, – понизив голос, посоветовала девчонка. – И подальше от освещенных окон.
Тут Лешка был полностью согласен – тусклого потока льющегося из окна первого этажа света все же хватало, чтобы достаточно хорошо рассмотреть всю компанию.
– Хватайте, – кивнув на труп, быстро распорядилась Мелезия. – Отнесем его в кусты, за развалинами. Я пойду впереди – мало ли, кто встретится?
Над крестом церкви Апостолов висел серебристый серп месяца, несколько освещавший путь. И тем не менее Алексей с Епифаном несколько раз спотыкались, падали и, шепотом чертыхаясь, поднимали мертвое тело вновь. И тащили дальше.
– Сюда, сюда, – время от времени оборачивалась идущая впереди Мелезия.
Ловкая, худенькая и, кажется, весьма симпатичная – впрочем, это пока было не очень-то видно. Что там написал про нее прежний жилец? «Похотливая шлюха», кажется…
– Вот, здесь вполне подходящее местечко. – Девушка поджидала сообщников за углом. – Тут, за кустами, ямы, никто вовек не сунется.
– Будем надеяться, – сварливо пробурчал старший тавуллярий, запоздало коря себя за то, что ввязался в это гнусное дело, которое еще неизвестно каким боком выйдет.
Немного передохнув, Лешка с Епифаном затащили труп старика за кусты и сбросили в темноту. Булькнула вода. Действительно – яма.
– Теперь нескоро найдут, – шепотом произнесла девушка. – Ну, что? Пошли обратно.
– А куда же еще-то? – ухмыльнулся Лешка и неожиданно обернулся, посмотрев туда, куда они только что сбросили труп. Подумалось вдруг: каков бы ни был этот Созонтий при жизни, а все ж не годится вот так… как собаку.
– Давайте хотя бы молитву прочтем, – тихо предложил Епифан и тут же принялся шептать заупокойный чин. Видать – знал откуда-то.
Алексей и Мелезия молча крестились.
– Ну, новопреставленный раб божий Созонтий, – дождавшись, когда Епифан закончит, подвел итог Алексей. – Пусть земля тебе будет пухом. Крест сейчас ладить не предлагаю – опасно. А вот, чтобы где-нибудь в церкви, хоть в самой захудалой, батюшка за упокой помолился – это бы хорошо было. Не собака все-таки – человек.
– Помолятся, – кивнул Епифан. – У моей подружки брат – пономарь в церкви Апостолов.
У подружки?! Лешке показалось, что он ослышался. Какая может быть подружка у содомита? Может быть, такая же, как и он сам?
– Он прав, – на ходу заметила Мелезия. – Лариса хорошая девушка и все выполнит.
– Какая Лариса?
– Ну моя подружка же!
Однако…
Обратная дорога, естественно, заняла гораздо меньше времени, так что у Алексея сложилось впечатление, что они спрятали труп чуть ли не здесь же, за соседним домом.
Пришли…
Буяны-плотники уже угомонились, и вокруг повисла тишина, показавшаяся Лешке какой-то обволакивающей, осязаемо гнетущей… или вот – мертвой!