Военные приключения. Выпуск 3 - Юрий Маслов 9 стр.


— Он ее ограбил.

— Теперь тебе картина ясна?

— Вполне. Крайников — наводчик, Швецов — исполнитель. Добычу делят пополам.

— Нет, — спокойно, но твердо возразил Красин. — Я думаю, роль обыкновенного наводчика — не для Крайникова.

— Теперь вы, по-моему, все усложняете, — осторожно заметил Климов.

Красин встал, собираясь с мыслями, прошелся по кабинету.

— Что бы ты предпринял на месте Янкиной?

— Первым делом сбегал бы в милицию, сообщил бы, что ограбили.

— А если она не сообщит? Такое можешь себе представить?

— Вы думаете, что Швецов на это и рассчитывал?

— Крайников на это рассчитывал. Но чтобы не быть голословным, давай подождем до завтра. Как говорят, утро вечера мудренее. А пока…

Резко зазвонил телефон. Красин посмотрел на часы и рывком снял трубку.

— Я вас слушаю… Здравствуй, дорогой! Как дела?.. Так… Так… Повтори… Цветова Анна Григорьевна? Правильно?.. Не волнуйся, сам займусь. Все?.. Ну и прекрасно. Будь здоров!

— Родин? — поинтересовался Климов, когда Красин положил трубку.

— Он самый.

— До сих пор не пойму, зачем потребовалось отстранять его от дела и забрасывать, так сказать, в это бандитское логово?

— Это не моя инициатива, — поморщился Красин. — Ребят из госбезопасности.

— А они с вами своими секретами не делятся?

Красин раздраженно щелкнул пальцами.

— Костя, ты когда-нибудь читал документы с грифом «Совершенно секретно»?

— Приходилось.

— Так вот, у них почти каждая бумажка с таким грифом.

— Вопросов нет, — сказал Климов, поднимаясь. — Разрешите идти?

— Иди. Надоел ты мне со своей официальностью.

IX

Самое страшное — подводить итог собственной жизни, подбивать баланс, дебет-кредит. Если человек на это решается, можно собирать чемодан, и какая будет конечная остановка — сомневаться не приходится. Момент этот всегда неожидан, к нему нельзя подготовиться. Он приходит сразу, без предупреждения, и зависает над головой, как топор в руках равнодушного и безжалостного палача. И волей-неволей начинаешь разматывать клубок своей жизни, пытаясь понять, когда же ты запутался, когда сделал первый неверный шаг, который привел тебя к катастрофе.

В квартире стояла мертвая тишина, и от этой тишины звенело в ушах. Янкина сидела на самом уголке двуспального дивана — маленькая, потерянная, словно птица, прибитая дождем к земле, и, сжав пальцами виски, затуманенным взором смотрела в окно. Вечерело, и темное небо казалось чужим и холодным, бездонной пропастью, в которой никто не услышит твоего крика и не придет на помощь.

Когда же это все-таки произошло? В памяти Янкиной всплыла слащаво улыбающаяся физиономия Кирина, его хитро поблескивающие, кажущиеся огромными из-за сильно увеличивающих стекол очков глаза и его толстые, вечно мокрые губы.

— Татьяна Лазаревна, у нас сегодня на редкость удачный день. Две картины. Великолепные картины! Одна — из коллекции Воронцовых-Дашковых, а другая, по-моему, кисти самого Федотова. И покупатель уже есть. Надежный человек.

— Как понять — «надежный»?

— Тот, кто понимает в искусстве, для кого искусство не дилетантское коллекционирование, а наслаждение, упоение прекрасным. У меня сердце, Татьяна Лазаревна, болит, когда хорошая вещь к дураку попадает. Вот к примеру, летчик к нам один частенько заходит, уже в годах, солидный, известный, а в прошлый раз увидел Айвазовского и кричит: «Заверните!» Разве так можно? Деньги тебе некуда девать, так пожертвуй их на детский сад или там обездоленным беженцам, а то — «Заверните!»

Надежный человек оказался на редкость обаятельным и элегантным. Его безукоризненный вид, изящные манеры привели Татьяну Лазаревну в замешательство, и она без звука разрешила приобрести гостю картину прямо у себя в кабинете.

— За картину-то, Татьяна Лазаревна, дали немного больше, — сказал Кирин после этого случая.

— Как больше? — не поняла Янкина.

Они зашли в кабинет. Растерянный Кирин, потоптавшись, выложил на стол солидную пачку кредиток.

— Вот примите.

Татьяна Лазаревна вспыхнула.

— Как это понимать?

— Ваше… Ваша доля, — спокойно проговорил Кирин. Его глаза смотрели остро и строго, никакой растерянности, он словно гипнотизировал ее своим магнетическим взглядом. — Я пойду, меня там ждут, — сказал он.

Дверь щелкнула, наступила тишина.

Татьяну Лазаревну вызвали в трест. Она положила деньги в стол и уехала. Когда вернулась, деньги были на месте. Она долго с недоумением смотрела на них, словно удивляясь, почему они не исчезли, и после мучительного раздумья, когда уже пора было уходить домой, неловким жестом, смяв несколько кредиток, сунула их в сумку. «Завтра разберусь», — успокоила она себя. Но это «завтра» длилось не год и не два, а до того самого момента, когда она вошла в свою квартиру и увидела, что одна из дверец шкафа, который она всегда запирала на ключ, слегка приоткрыта, Татьяна Лазаревна стремительно рванулась вперед, нашла шкатулку, дрожащими пальцами раскрыла ее и ахнула: пропали две сберегательные книжки на предъявителя и облигации трехпроцентного займа. Татьяна Лазаревна беспомощно оглянулась и только тут заметила, что многие вещи перевернуты, валяются в беспорядке. «Ограбили! Обворовали! — чуть не взвыла она в голос, в панике схватилась за телефонную трубку, но, набрав первые две цифры номера, оцепенела. Рука стала вялой, непослушной. — А кому жаловаться? Милиции?

Вечером у нее случился сердечный приступ. Врач посоветовал ей несколько дней полежать в постели, не волноваться, хорошо отдохнуть.

— Нервы, переутомились, — сказал он ласково.

Прошло три дня. Татьяна Лазаревна уже вставала и выходила на улицу. Силы медленно возвращались к ней, а вместе с ними и уверенность. «В конце концов, — подумала она, — ничего страшного не произошло. Деньги есть, и пока тихо. Главное, что обошлось». Но она ошиблась. В тот же день, вечером, к ней нагрянул гость, молодой, симпатичный, спортивного вида мужчина.

— Вы, собственно, к кому? — открыв дверь, спросила Татьяна Лазаревна.

Она почему-то была уверена, что ее пришел навестить доктор.

— К вам, Татьяна Лазаревна. — Незнакомец широко, открыто улыбнулся. — Зовут меня Василий Иванович, но вы можете меня называть просто Вася. Разрешите войти?

— Входите, — опешила Татьяна Лазаревна.

Вася, не снимая плаща, прошел на кухню, которая находилась рядом с прихожей, сел и жестом пригласил сесть Татьяну Лазаревну.

— Я к вам от Льва Николаевича.

— Что вы мне голову морочите! — рассердилась Татьяна Лазаревна. — Не знаю я никакого Льва Николаевича.

— Зато он вас прекрасно знает. — Вася закурил и в деталях, с подробностями поведал хозяйке дома о ее махинациях на работе.

— Вы из милиции? — с ужасом спросила Татьяна Лазаревна.

— Милиция вами заинтересуется позже, — печально проговорил Вася. — В том случае, если вы не выполните просьбу Льва Николаевича.

— Какую именно?

— Вы должны ежемесячно передавать ему две тысячи рублей… Учитывая ваши заработки, это по-божески.

Спокойный, уверенный голос незнакомца обескуражил Татьяну Лазаревну, выбил из колеи, лишил смысла все ее дальнейшее существование. Она сжалась и затихла, словно подранок в камышах при приближении охотника. «Неужели нет выхода, неужели это конец? — спрашивала она себя с ужасом. Лихорадочно работавший мозг отказывался верить в действительность. — Это бред, это фантазия! Как могло такое случиться?»

— А если я скажу «нет»? — спросила Татьяна Лазаревна.

— В таком случае у вас сгорит дача, — флегматично ответил Вася.

— Нет у меня дачи!

— Ну… тогда не вернется из школы сын.

Упоминание о сыне подействовало отрезвляюще. Татьяна Лазаревна резко, словно разъяренная тигрица, вскинула голову, в глазах зажглись злые, мстительные огоньки.

— Спокойнее! — предупредил Вася.

Татьяна Лазаревна, с трудом погасив вспышку гнева, задумчиво посмотрела на незнакомца.

— А Кирин вам платит?

— Да, — помолчав, сказал Вася. — Лев Николаевич им доволен.

— А кто он этот ваш… Лев Николаевич?

— Тайный агент по борьбе с расхитителями народного имущества. — Вася встал, подошел к окну. — Видите троллейбусную остановку?

— Вижу.

— Вот около нее мы с вами и будем встречаться. В котором часу вы выходите на работу?

— В девять.

— Ровно в девять пятого числа каждого месяца.

— Почему именно пятого?

— Мне так удобно.

Когда гость ушел, Татьяна Лазаревна расплакалась — ей стало жаль себя, свою загубленную жизнь, сына. Она легла на диван и, сквозь слезы рассматривая потолок, думала, вернее, хотела думать, что все случившееся — дикий, кошмарный сон, кино, спектакль из той, чужой, западной жизни, окунуться в которую, с головой окунуться, она мечтала уже многие годы.

«Окунулась!» — Татьяна Лазаревна откинула со лба волосы, рывком встала. Надо было что-то делать — кричать, звонить, ходить, только не сидеть на месте, иначе… Иначе она сойдет с ума. Это какое-то наваждение. Нужно с кем-нибудь поговорить, посоветоваться. Но с кем? Татьяна Лазаревна поспешно, как утопающий за соломинку, ухватилась за записную книжку, стала нервно листать. «Френкель, Кирин… — Татьяна Лазаревна от злости побелела и неумело выругалась. — Швецов… Швецов?» Он ей нравился. Правда, она его мало знает… Впрочем, достаточно. Слушая целую ночь его пьяную болтовню, она с чисто женской интуицией определила, что у парня не все ладно, что за этими умными речами — боль, которая выплескивается из него, как вода из бочки при быстрой езде, и приняла в нем горячее, почти материнское участие.

Швецов застал Янкину в крайнем возбуждении. Она металась по комнате, как разъяренная пантера в клетке, и в глазах ее блистал такой жгучий огонь бешенства, что Швецову на миг стало не по себе.

На столе стояла наспех собранная закуска и бутылка коньяка.

— Что случилось? — спросил Швецов.

— Садись, — кивнула Татьяна Лазаревна. — Садись и слушай.

Если из Швецова выплескивало, как из бочки, то из Татьяны Лазаревны рвануло, как из пробитой снарядом цистерны, под завязку залитой бензином. Это были гнев, горечь, обида, отчаяние погибающего человека, который в поисках спасения готов на любые жертвы.

— Вот и скажи, что мне теперь делать? — Татьяна Лазаревна, всхлипнув, уткнулась лицом в ладони.

— Платить, — пожал плечами Швецов. — В этой жизни за все надо платить — и за подлость, и за наслаждение.

— Мне не до шуток!

— Ну, если не до шуток… — Швецов взглянул на застывшую в ожидании совета Татьяну Лазаревну — на ее тонкие, бледные пальцы, которыми она нервно теребила спутанные пряди волос, на ее непрестанно вздрагивающие плечи и поймал себя на мысли, что ему жаль эту женщину, угодившую по его милости в медвежий капкан. — Если не до шуток, тогда плюнь! На все плюнь! Что будет, то и будет. Иди, иди с повинной. Кайся! Самое главное — решиться. Когда примешь решение, станет легче.

— Как у тебя все просто, — горько проговорила Татьяна Лазаревна.

— Советы давать просто, — сказал Швецов. — Это верно. — Он выпил рюмку коньяка и замолчал, пристально рассматривая кончик дымящейся сигареты. — Как выглядел этот тип?

— Тип довольно симпатичный… Шатен, лицо немного удлиненное, глаза темные, чуть раскосые, монгольские… Татьяна Лазаревна глубоко вздохнула и задала сама себе вполне естественный для ее положения вопрос: — Интересно, кто мог это сделать? Кто? На это мог решиться тот, кто точно знал, что у меня есть деньги. А таких трое: Крайников, Кирин и Горин.

— И то, с кем они имеют дело, — заметил Швецов.

— Но, мне кажется, информация могла исходить только от них. И не верится… Крайников — верх порядочности, Горин — трус, вот Кирин…

— Что толку гадать на кофейной гуще, — сказал Швецов и встал. — Поздно.

Татьяна Лазаревна вздрогнула, подняла на него измученные глаза.

— Останься… Я боюсь, третью ночь заснуть не могу.

— Хорошо, — согласился Швецов. — Ты выпей, это снимает напряжение. Лучше спать будешь.

Татьяна Лазаревна покачала головой и страдальчески улыбнулась.

— У меня голова потом болит.

— Несчастный вы народец! Мужик хоть напиться может. — Он подошел к столу и плеснул себе в стакан коньяка.

— А ты-то чего пьешь?

— Пить — умирать и не пить — умирать, — говаривал мой дед.

— Он умер?

— Бог всех берет — и святых, и грешных.

— Одна, значит, дорога…

— А в конце дороги той плаха с топорами, — вспомнил Швецов слова одной разудалой песни и мрачно усмехнулся.


— Крепкий паренек! — сказал Красин, рассматривая фотографию, которая лежала перед ним на столе. — Кто такой? — Он поднял глаза на полковника Скокова. Тот, словно ожидая этого взгляда, улыбнулся, округлив свои кошачьи зрачки, и молча протянул ему лист бумаги с текстом, отпечатанным на машинке.

«Кузин Вадим Анатольевич, 1958 года рождения, русский, беспартийный, холост. Образование — незаконченное высшее. Мастер спорта по боксу. Работает ночным сторожем в детском саду № 246».

— Мастер спорта, профессия — ночной сторож… Романтично! Не правда ли? — спросил Красин.

Скоков неопределенно пожал плечами.

— Оправдательный документ для такой романтики он вам всегда найдет… Оклад тренера — сто двадцать, оклад сторожа — сто тридцать. И никаких хлопот.

— Где он учился?

— В институте физкультуры. Бросил на четвертом курсе.

— Родители?

— Отец умер пять лет назад, мать — в прошлом году.

— Жаль мне таких ребят, — помолчав, сказал Красин. — Вначале — густо, затем — пусто… Срабатывает тщеславие, уязвленное самолюбие…

— На хорошую наживку такой всегда клюнет. Куда он поехал от Янкиной?

— Домой. Затем в бассейн «Москва», где встретился в парилке с Евгением Евгеньевичем Крайниковым.

Красин пыхнул потухшей сигаретой, снова раскурил ее, не то растерянно, не то удивленно пробормотал:

— Значит, все-таки Крайников! Крайников бросил ему наживку.

— Выходит, что так, — кивнул Скоков. — Я думаю, что машину Стеблева «отремонтировал» именно Кузин.

— Один?

— Один бы он не справился. С ним, по всей вероятности, работают еще несколько ребят.

— Да, это — банда, — рассеянно проговорил Красин. — Во главе угла — Крайников, «крестный отец», так сказать, Швецов — что-то вроде адъютанта по особым поручениям, Кузин и его ребята — боевики… Не удивлюсь, если у него и своя контрразведка существует.

— Ну это ты уже через край хватил, — возразил Скоков. — Банда — это не боевая единица.

— Именно боевая. У них железная дисциплина, закон смерти, своя система контроля над территорией и… друг за другом.

— Если это так, то надо ставить вопрос о создании отдела по борьбе с организованной преступностью.

— Я генералу об этом уже тридцать раз говорил. А он… Он ждет указаний сверху, — зло выдохнул Красин, — И, по-моему, дождется. Отправят на пенсию — тогда будет знать!

— Ладно, не кипятись. — Скоков провел ладонью по щеке. — Куда ты так торопишься? Если не секрет…

— На свидание. На свидание с Анной Григорьевной Цветовой, доброй и старой знакомой Крайникова.

— А со Стеблевым ты говорил?

— Говорил, но мы не договорились: больно уж крепко Кузин, — теперь я имею полное право думать, что это был именно Кузин, — его запугал. Он белее скатерти стал, когда я спросил, нет ли у него врагов. Ну и оставил я его в покое. Подумал: сейчас признается — на суде откажется. — Красин запер документы в сейф и потянулся за плащом. — Так что, Семен Тимофеевич, брать мы его будем после того, как припрем к стенке Крайникова.

— Бог мой, до чего мы дожили! — Скоков медленно поднялся и вслед за Красиным вышел в коридор. — Ты знаешь, что мне вчера Климов сказал?.. Товарищ полковник, меня тошнить начинает: в какой магазин не сунешься — везде воруют! Такое, говорит, только перед всемирным потопом бывает. Ну, я и задумался, Как же так, рассуждаю, воспитывали вроде всех правильно, все комсомольцы, коммунисты…

— Это и плохо, — перебил Красин.

— Что плохо?

— Что все коммунисты. Вы никогда не задумывались, почему у нас все коммунисты? Почему у нас люди за партбилетом в очереди стоят? Годами стоят? Да потому, что нам с детства вбили в голову: без бумажки — ты букашка, а с бумажкой — человек. Вот люди и толпятся, тянут руки, чтобы побыстрей схватить этот самый партбилет. Схватил — завотделом, есть силы — карабкайся выше. И карабкаются, грызутся, ставят друг другу ножки…

— Красин! — неожиданно вспылил Скоков. — Я в партии с 1954 года…

— Вот и поднимите этот вопрос на партсобрании, сделайте так, чтобы это безобразие прекратили раз и навсегда. У нас в конце концов блок коммунистов и беспартийных.

Они подошли к выходу, и Красин, прекрасно понимая, что негоже в такой момент ругаться с самым главным сыщиком управления, как можно мягче проговорил:

— До завтра, Семен Тимофеевич. И не сердитесь на меня. Высказал наболевшее, высказал потому, что доверяю вам и надеюсь. Всего.

— Всего, — автоматически ответил Скоков, постоял, подумал и в полной растерянности побрел в отдел.

X

Домой Швецов вернулся только к вечеру следующего дня. Инна встретила его колючим, отчужденным взглядом, молча прошла на кухню, где готовила ужин, и уже оттуда бросила:

— Тебе Евгений Евгеньевич звонил.

— А катился бы он куда подальше… козел вонючий!

Швецов быстро разделся и залез в ванну. Его знобило, он чувствовал усталость, а из головы не выходил парень, который нанес визит Татьяне Лазаревне. Кто он? Если человек Крайникова, то выходит, что Евгений Евгеньевич не доверял ему, Швецову, с самого начала. Он просто использовал его, а затем за ненадобностью выбросил, выкинул, как половую тряпку. Действительно, зачем с кем-то делить деньги и тем более посвящать в свои дела, когда проще заплатить и послать к чертовой матери. Вот сволочь!

Назад Дальше