Вернувшись домой, Эмма сразу услышала, что обычный утренний спор между Реджиной и не желающим одеваться Генри в самом разгаре. Блондинка пристроила поднос с кофе и небольшую записку для брюнетки на кухонную стойку и пошла в душ.
После водных процедур девушка столкнулась с Реджиной и Генри в коридоре, малыш с разбегу запрыгнул ей на руки и подскакивал, пока она не пересадила его на спину, где он повис, обняв её за шею и обхватив ногами. Одной рукой Эмма поддерживала Генри, а второй обняла Реджину за поясницу, пока они спускались на первый этаж и шли на кухню.
Хотя Эмма и обещала приготовить завтрак, но по дороге на кухню Реджина предложила испечь к завтраку вафли. Так что, усадив Генри на стул, женщины занялись приготовлением вместе. Брюнетка увидела поднос с кофе и пирожными и счастливо улыбнулась, заметив на одном из стаканчиков яркий стикер со смайликом и подписью «Доброе утро, красавица». Отложив миску с тестом, Реджина быстро наклонилась к Эмме, нарезающей клубнику, и благодарно поцеловала её в щеку.
Они завтракали втроём, Генри увлеченно рассказывал свой сон, который, видимо, повторял события, которые малыш увидел в очередной серии «Дома Микки». Пару дней назад они втроём были в магазине, и, зайдя в отдел игрушек, Эмма спросила, что хочет Генри. Мальчик выбрал видеокассеты с полным изданием шоу, и теперь они смотрели мультики каждый вечер. Генри был совершенно счастлив видеть всех своих любимых героев вместе. Сидя за столом, Эмма то и дело касалась руки Реджины - просто чтоб почувствовать её, убедиться, что она рядом. И это было самое домашнее утро в жизни Эммы.
После завтрака она поднялась к себе в комнату, чтоб захватить свитер, потому что все трое собирались сегодня сходить на конюшни. Однако, переступив порог, Эмма увидела на полу у кровати рюкзак и сумку, собранные накануне. Этого оказалось достаточно, чтоб стены, которые она так старательно возводила всё утро, рухнули в одно мгновение. Проглотив застрявший в горле, мешающий дышать ком, она закрыла дверь и с тяжелым вздохом опустилась на кровать, оглядывая комнату, которую целый месяц звала своей. Конечно, последнее время она спала в спальне Реджины, но именно тут, в гостевой комнате особняка, Эмма впервые почувствовала себя дома.
Здесь Реджина будила её, прогоняя мучавшие Эмму ночные кошмары, и они сидели рядом, прислонившись к спинке кровати, или уходили на кухню, чтоб выпить чаю или горячего шоколада с корицей, который так любила Эмма, и разговаривали до рассвета.
Иногда Генри помогал ей заниматься по утрам, забираясь к ней на спину во время отжиманий, а иногда просто сидел на кровати и сбивчиво считал, глядя на неё, время от времени переключаясь на испанский, которому учила его мама.
Эмма вспомнила, как Реджина первый раз забрала в стирку её одежду. Эмма куда-то ушла, а вернувшись, обнаружила, что все её вещи аккуратно разложены по ящикам комода или развешаны на плечиках в шкафу. Там же, на верхней полке шкафа, лежали сложенные сумка и рюкзак. Это вторжение в личное пространство беспокоило Эмму примерно полсекунды. Её вещи никогда прежде не были такими мягкими и не пахли так приятно. Реджина проявила к ней больше заботы и внимания, чем всё её опекуны вместе взятые. С тех пор Эмма стала вешать одежду в шкаф.
А сейчас сумки были упакованы, и содержимого в них было больше, чем когда Эмма приехала. У неё появился новый свитер - красный, с серым рисунком рыцаря на груди и надписью «Собственность сторибрукских рыцарей». «Сторибрукскими рыцарями» называлась школьная спортивная команда, и талисман у них был соответствующий. Не удивительно, что Генри так увлекается этой темой. Реджина носила этот свитер, когда была в старших классах. Вообще-то Эмма собиралась потихоньку стащить его в качестве трофея (и только потому, что он пах Реджиной), но, обнаружив его сложенным в своей сумке, блондинка поняла, что, видимо, её намерения не были такой уж тайной для Реджины.
Открыв рюкзак, она с улыбкой достала письма и рисунки, которыми дорожила больше жизни, потому что они послужили всему началом. В стопке появились новые фотографии, и Эмме не терпелось развесить их по прибытии в форт Беннинг. Стены вокруг её койки больше не будут серыми и пустыми, и кроме распорядка дня и списка маршрутов патрулей их будут украшать лица её друзей, запечатленные на фотографиях. Те, кого она любит, смогут присматривать за ней, когда их будут разделять многие мили.
Сверху лежали фотографии, на которых Эмма была с Августом и Нилом, но блондинка отложила их. Она просматривала новые фото. Вспоминая те моменты, когда снимки были сделаны, девушка чувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы.
Первую фотографию Реджина сделала на третий день после приезда Эммы, в дождливую апрельскую погоду. Эмма, держа зонтик над головой, вела Генри за руку по дорожке к особняку. Генри, одетый в голубой дождевик с красным капюшоном и желтые резиновые сапожки, выглядел так, словно Медвежонок Паддингтон внезапно превратился в маленького мальчика. Ни Эмма, ни Генри не знали, что их снимают. Малыш был слишком занят, меряя глубину лужи под ногами, а Эмма была сосредоточенна на том, чтоб надежно укрыть его от дождя. Реджина глядела на них, стоя на пороге, и, поймав момент, быстро сфотографировала парочку.
На первых снимках Эмма была вдвоём с Генри: он обычно сидел у блондинки на коленях, обнимая её за шею. На одной фотографии было видно, как Эмма посадила его на плечи. Реджина тогда чуть разрыв сердца не получила, но они оба пообещали женщине быть очень-очень осторожными, и брюнетка уступила. Эмма и Генри дружно решили, что маме вовсе не обязательно знать о том, что однажды Свон слегка не рассчитала высоту двери, и мальчишка случайно стукнулся о дверной проём головой.
Реджина начала появляться на тех фотографиях, которые были сделаны на дне рождения малыша. В тот день Эмма и Генри несколько раз фотографировались вместе в своих сияющих доспехах, и Реджина сохранила все снимки, но в двух экземплярах распечатала только один – тот, где Эмма надела ей на голову бумажный колпак, и все трое стояли на лестнице. Генри широко улыбался на руках у матери и одной рукой тянулся к стоящей с мечом на плече Эмме, чтобы обнять. Реджина тоже улыбалась и, даже не смотря на дурацкий колпак с бумажной ленточкой, выглядела настоящей королевой.
За каждой фотографией была история, воспоминание. Эмма поклялась вечно хранить эти воспоминания в памяти. Некоторые снимки были сделаны совсем недавно, на её дне рождения, как, например, этот, на котором она сидела на диване между Руби и Тиной. Или вот этот, более забавный, на котором все сидели за столом, улыбаясь в камеру, которую держал Генри, настоявший, что хочет их сфотографировать. Кадр был покосившийся, нечеткий, один край отливал красным. Просматривая вечером снимки на своём Canon-е, Реджина не удивилась, обнаружив, что Генри слегка закрыл объектив пальцем.
Наконец Эмма посмотрела на последнюю фотографию, и её сердце больно сжалось. На этом снимке были только они с Реджиной. Фотографию сделали через два дня после дня рождения блондинки. Тогда женщины просматривали фотографии, и Реджина заметила, что нет ни одной, где они были бы только вдвоём.
- Давай это исправим, - блондинка выхватила у Реджины фотоаппарат и подняла его, держа над головой. Реджина, усмехнувшись, встала рядом с ней, положив подбородок на плечо Эммы. Они посмотрели в объектив камеры, широко улыбаясь.
Эту фотографию Реджина тоже распечатала в двух экземплярах.
Необходимость оставить всё это позади просто убивала Эмму. Какая ирония, думала она, размышляя о том, что привело её к сегодняшнему дню. Не будь она сиротой, она не таскалась бы по приютам, и другие дети не стали бы мерзко относится к ней из-за стоптанных кроссовок и слишком больших футболок. И не было бы агрессивного поведения и постоянных нарушений правил. И проблем с копами тоже не было бы, а значит, она не предстала бы перед судом и не отправилась бы в тренировочный лагерь. А не пойди она в армию, никогда в жизни не встретила бы Реджину и Генри. Так что она должна быть благодарна армии. Армия дала ей второй шанс во всех смыслах. И все же единственное, чего Эмма действительно хотела сейчас, так это послать армию как можно дальше ради возможности остаться в Сторибруке… Она потерпит ещё несколько лет, решила Эмма. Ещё только пять лет, и она полностью выплатит свой долг государству. Может, после следующей командировки можно будет попытаться подать прошение на перевод в Национальную Гвардию.
Услышав громкий плач Генри, Эмма резко вскинула голову. Наскоро запихав письма и фото в рюкзак, она вылетела из комнаты, сбежала с лестницы, перепрыгивая по две ступеньки зараз, и вбежала в игровую комнату, готовая поцеловать любую шишку и прогнать какого угодно монстра. Но в игровой она увидела только Реджину, стоящую на коленях около входа в детскую палатку с грустным выражением лица.
Услышав громкий плач Генри, Эмма резко вскинула голову. Наскоро запихав письма и фото в рюкзак, она вылетела из комнаты, сбежала с лестницы, перепрыгивая по две ступеньки зараз, и вбежала в игровую комнату, готовая поцеловать любую шишку и прогнать какого угодно монстра. Но в игровой она увидела только Реджину, стоящую на коленях около входа в детскую палатку с грустным выражением лица.
- Солнышко, пожалуйста, не плачь, - Реджина тихонько скребла ногтями по брезенту, словно это могло успокоить плачущего внутри ребенка.
- Что случилось? - Эмма присела на корточки рядом с женщиной и попыталась заглянуть в окошко палатки. В лицо ей полетела плюшевая подушка, яростно запущенная Генри.
- Эй, - сердито сказала Эмма, - нехорошо бросаться в людей подушками, мистер!
Генри, плача, колотил по мягкому полу палатки руками и ногами, видимо, нарочно стараясь произвести как можно больше шума.
- Почему он плачет? - в этот раз ничего не понимающая Эмма посмотрела на Реджину, ожидая ответа.
Та прикусила губу, склонив голову на бок.
- Я сказала ему, что он сегодня не пойдет в садик, - извиняющимся тоном ответила она.
- Я думала, он знает, - Эмма, недоумевая, глянула на Реджину. - У них сегодня урок рисования или что?
-Да, но не в том дело, - Реджина наклонилась к Эмме и нежно сжала её ладонь. - Я сказала, что тебе надо ехать на работу, поэтому мы пойдем гулять вместе, а потом проводим тебя в аэропорт.
Эмма открыла рот, поняв, в чем дело. Она повернулась к палатке, где Генри уже не мог плакать и только, задыхаясь, тихо всхлипывал.
- Он не хочет, чтоб ты уезжала, - добавила Реджина, хотя это уже было ясно нахмурившейся Эмме. Блондинка нагнулась, собираясь отодвинуть край палатки, закрывающий вход. Реджина остановила её, взяв за руку:
- Тебе нельзя войти в его замок, пока он не разрешит.
Эмма не обратила внимания на эти слова и, прищурившись, приподняла брезент. Не успела занавеска подняться полностью, как раздался громкий визг. Эмма быстро отпустила ткань и смущенно кивнула Реджине, пославшей ей взгляд «Я же тебе говорила». Молча опустившись на живот, Эмма подползла к тому входу в палатку, куда обычно присоединялся туннель.
- Генри? - позвала Эмма, тихонько постучавшись. Всхлипы стали тише, но не прекратились. -Дружок, можно мне войти?
- Нет.
- А чего так?
- Не хочу в аэропорт!
- Но я хочу увидеть тебя до того, как уеду, -возразила Эмма.
- Тогда оставайся, - его тон был настойчивым, почти приказным.
- Я бы очень хотела остаться, Генри, - как же сильно она хотела бы пообещать ему, что останется. Если бы только она могла!
Он всхлипнул и высунул голову в окошко: глаза покраснели, а нос распух от долгого плача.
- Скажи, что заболела, - с надеждой глядя на Эмму, предложил он.
Эмма горько рассмеялась, сама готовая заплакать, и посмотрела на Реджину. Брюнетка с обожанием смотрела на сына, не зная, чего ей хочется больше, похвалить его за эту идею или отругать, напомнив, что врать нехорошо.
- Мне надо очень-преочень заболеть, чтобы мне разрешили не ехать на работу.
- Родной, - позвала Реджина, всё ещё стоявшая у входа. Больше она ничего не сказала, но, видимо, мать с сыном понимали друг друга без слов, потому что после их безмолвного диалога Генри откинул брезент, разрешая им войти в свое маленькое пристанище.
Крыша палатки изнутри была красной, и, когда солнце проникало в маленькое сетчатое окошко, стены принимали алый оттенок. Места в палатке было не много, так что Эмма с Реджиной смогли забраться туда примерно по плечи. Эмма увидела, что Генри забился в самый дальний угол, прижимая к груди Рекса, Морскую Черепаху и Рекси-младшего. Лицо у малыша было заплаканное и мокрое от слёз, губы всё еще дрожали.
- Солнышко, иди ко мне, - Реджина раскрыла ему объятия.
По глазам Генри было видно, что он очень хочет, чтоб его обняли, приласкали и пообещали, что всё будет хорошо, но ещё он хотел добиться своего. Так что он упрямо покачал головой, глядя на Реджину, и не двинулся с места.
- Но мы же идем кататься на лошадках, - сказала Реджина. - Мы же не можем пойти к лошадкам без тебя.
- Но я не хочу, чтоб Эмма уезжала! - слёзы опять градом покатились по лицу, и плач перешел в громкий вой.
- Ох, родной, - Реджина притянула сына к себе, он тут же обнял её, заливая слезами её блузку. - Я тоже не хочу, - тихо прошептала она, уткнувшись лицом в его макушку. Она успокаивала мальчика, гладя его по голове и спине.
Эмма, нахмурившись, смотрела на две черноволосые головы, прижавшиеся друг к другу. Она подползла к Генри ближе и боднула его лбом. Он затих и, взяв край своей футболки, вытер нос. Эмма подождала, пока Генри откашляется и восстановит дыхание, и примирительно подняла мизинец, умоляюще глядя не только на ребёнка, но и на Реджину.
- Я обещаю, я вернусь, и мы опять будем вместе играть.
Генри подозрительно глянул на её мизинец:
- Когда?
Эмма вымученно улыбнулась:
- Я пока не знаю, но как только мне позволят поехать домой, я сразу приеду к вам.
- Завтра? - с надеждой спросил мальчик.
Эмма грустно засмеялась, а Реджина крепче обняла сына.
- Нет, золотко, не завтра, - ответила брюнетка.
- Послезавтра?
Эмма покачала головой:
- Нет, малыш, еще не скоро, но знаешь, что?
Генри приподнял голову с плеча Реджины, чтоб показать, что он слушает.
- Мы сможем пока писать друг другу. Мне нравилось получать от тебя картинки. Тебе ведь тоже нравилось их рисовать?
Он едва заметно кивнул, вытирая нос, позволив Реджине стереть с его лица слёзы.
- Ты сможешь помогать мамочке писать Эмме, - добавила Реджина. - Помнишь, мы посылали ей подарки, которые ты выбирал?
Он кивнул уже более уверенно.
- Так что, парень, ты выйдешь к нам или мы сегодня разобьём тут лагерь? - спросила Эмма, видя, что ребёнок почти успокоился.
Генри склонил голову набок, видно, идея с лагерем казалась ему такой же заманчивой, как поход к пони. В конце концов, его любовь к животным оказалась сильней, и он снова кивнул:
- Мы идём кататься на лошадках?
Реджина поцеловала его в макушку:
- Да, родной, сейчас пойдём.
- Но, - протянула Эмма, пожав плечами, - только после того, как я получу свои обнимашки.
Ей не пришлось долго ждать, Генри встал и бросился ей на шею, крепко обнимая. Вообще-то, Эмма никогда не любила объятья до приезда в Сторибрук. Но теперь желание целовать и щекотать Генри, обнимать Реджину стало таким сильным и естественным, что она делала это, не задумываясь. И теперь, обнимая мальчишку, который, можно сказать, вырос на её глазах, она забыла обо всём остальном, запоминая этот момент, потому что, кто знает, насколько старше Генри будет, когда они снова увидятся.
* * *
День пролетел слишком быстро, Эмма даже не заметила. Вот только что Реджина пыталась заманить её на лошадь, которая была вдвое больше её «жука» (и, как пошутила брюнетка, наверное, быстрее). Потребовался один многообещающий поцелуй, чтобы уговорить Эмму вдеть ногу в стремя. Садясь в седло, девушка пыталась унять колотящиеся сердце и успокоиться, напоминая себе, что животные чувствуют страх. Танки - одно дело, у них есть водитель, и, в общем-то, обычно они ездят со скоростью примерно десять миль в час. А вот лошади… Кто знает, что им в голову взбредёт? Они могут выбросить тебя из седла на тридцать футов, да ещё и копытом в челюсть дать для полного счастья. Определенно, Эмма предпочитала танки. Реджина тихонько посмеивалась, глядя, как блондинка сидит, мертвой хваткой вцепившись в поводья.
Реджина и Генри сидели на здоровенном жеребце, который выглядел раза в два опасней и свирепее того, на котором ехала Эмма. Они были настолько очаровательны в бриджах для верховой езды и шлемах, что девушка пожалела, что они не захватили фотоаппарат, и она не может их сфотографировать. Самым ярким воспоминанием для Эммы за время этой конной прогулки стал момент, когда она, заслушавшись, как Реджина и Генри поют испанскую колыбельную, не заметила низко растущую ветку и едва не стукнулась об неё лбом. За свою невнимательность Эмма тут же получила от Реджины нагоняй, но, по мнению блондинки, это того стоило.
Когда они вернулись, чтоб пообедать, Генри был выжат как лимон, но наотрез отказался идти спать. Кажется, он тоже был полон решимости не тратить время, которое мог провести с Эммой, на сон. Но, на секунду присев на диван между Эммой и Реджиной, малыш тут же отключился. Блондинка на руках отнесла его в детскую и уложила в кровать, положив под бок Рекса. Тихонько поцеловав его в лоб, она вышла из комнаты. Реджины не было в гостиной, и Эмма пошла её искать. Она увидела брюнетку на веранде, позади дома. Реджина сидела на качелях и крутила в пальцах бокал с красным вином.