Лицо Извольского побледнело от ярости.
— Я ни в какие кусты не лезу, ясно? Ты мне обещал снять пикеты- ты их снимешь. А если ты меня сдашь своим коллегам по цеху, то мне Могутуев знаешь как давно предлагает холку тебе намять?
Могутуев был начальник городского УВД.
— И как же я пикеты сниму? — спросил Премьер.
— Это твои проблемы. Я тебя не спрашиваю, как мне сталь прокатывать?
Премьер повернулся и пошел к выходу.
— И еще одно — сказал Извольский, — этот следователь, который из моего кабинета вышел, разузнай про него. На кого он работает и захочет ли работать на меня.
— Вряд ли.
— А?
— Вряд ли он на тебя захочет работать, — пояснил Премьер.
— Почему?
— Потому что зовут его Черяга Денис Федорыч.
— И что?
— А потому что это братан Чижа. Старший.
Спустя пять минут после ухода на столе Извольского замигала лампочка селектора, и тонкий голосок секретарши сказал:
— Вячеслав Аркадьевич! К вам Мисин!
Мисин был владельцем магазина компьютерной техники и школьным приятелем Извольского. Деньги на обзаведение он получил от карманного заводского банка.
— Я занят! — сказал Извольский, но в эту минуту дверь кабинета распахнулась, и Мисин показался на пороге. Был он растрепан и изумлен, и глаза его за черепаховыми очками готовы, казалось, были наполниться слезами.
— Ну что такое? — с досадой спросил гендиректор.
— Слава! Ко мне пришли ребята Премьера, сказали, что я им должен!
— Извини, Сашок, — сказал Извольский, — ты со своими долгами разбирайся сам.
— Да не в том смысле должен! Сказали, что мне надо им платить! Все на нашей улице платят — и мне положено!
Извольский мгновение помолчал.
— Слушай, а при чем тут я?
— Но я же… я же никогда не платил! Ты — моя «крыша»!
Лицо Извольского ничего не выражало.
— Ты что-то перепутал, — сказал он, — я директор завода, а не охранного предприятия.
Мисин несколько секунд молчал. Глаза его растерянно мигали.
— Значит, это правда? — спросил наконец Мисин.
— Что?
— Что ты нанял Премьера разогнать шахтеров? А за услугу отплатил нами… всеми нами… Рука Извольского легла на перемигивающийся огоньками селектор.
— Ты сам уйдешь? — спросил директор. — Или мне охранников позвать?
Мисин поднял глаза на школьного приятеля. Извольскому было нелегко выдержать этот взгляд. Но он выдержал.
— Зря ты это делаешь, Слава, — тихо сказал Мисин, — . зря ты связываешься с ворами. Они тебя до костей сожрут. Они тебе еще Никишина не забыли.
Повернулся и вышел из кабинета.
Шикарный кабинет директора комбината находился в торце недлинного просторного коридора. Справа и слева шли кабинеты замов. У самого конца коридора табличка возвещала: «П.Е.Чаганин — председатель совета директоров».
Это был кабинет бывшего генерального директора комбината, ныне оставленного на заводе приживальщиком.
Черяга подумал и вошел внутрь. В приемной Чаганина сидела такая же хорошенькая секретарша и мурлыкал такой же мощный компьютер. Разница была только в том, что в приемной Извольского стояла очередь, как за колбасой, а в приемной Чаганина не было ни одного человека. Секретарша, казалось, была настолько удивлена появлением Черяги, что выпустила из рук мышку, и из компьютера тут же донесся чей-то громогласный вопль.
— Ну вот, — с упреком сказала секретарша, глядя на нежданного посетителя, — опять меня убили.
— А можно поговорить с Петром Евграфовичем, — спросил Черяга, не представляясь.
— А его здесь нет. Он на Воронина.
— На Воронина — это другой офис?
— Да нет, дома он.
Черяга украдкой взглянул на часы: была половина двенадцатого.
— И сегодня он не появится?
— Да вряд ли, — пожала плечами секретарша, — или передать чего?
— Не надо. Я позже зайду, — промолвил Черяга и вышел из пустого предбанника, чем-то неуловимо напоминавшего склеп.
Спустя двадцать минут темно-зеленый «мерс» остановился у автобусной остановки на улице Воронина. Улица, на беду Черяги, оказалась длинной и застроенной сплошь девятиэтажками, и Черяга даже пожалел, что, не желая привлекать к себе внимание, не спросил адреса бывшего генерального.
На остановке двое мальцов в драных штанах пили из горлышка кока-колу, да толкся пожилой пенсионер с сеткой.
— Эй, ребята, — Черяга высунул голову из «мерса», — а где здесь Чаганин живет?
Молодое поколение ничего про Чаганина не знало, а пенсионер тут же откликнулся:
— А прямо и в подворотню, сынок, сразу за магазином «Молоко». Он со мной в соседнем доме.
Черяга галантно предложил подвезти пенсионера, и тот опасливо взгромоздился в его автомобиль. В сетке жалобно звякнула бутылка кефира.
— Как жизнь, дед? — полюбопытствовал Черяга. — Пенсию не задерживают?
— Да так, — сказал пенсионер, — которая российская, ту задерживают, а надбавку заводскую платят.
— А велика ли надбавка?
— Пятьсот рублей.
— А вы с завода?
— Да тут все с завода, милый.
— А что, Петр Евграфыч хороший директор был? — полюбопытствовал Черяга.
— О! Это не директор был, а золото! По всем цехам пройдет, у кого что и как расспросит! Вот, помню, в семьдесят четвертом году…
И старик пустился в рассказ о том, как в семьдесят четвертом году директор лично вручил его цеху переходящее красное знамя и как при этом бились сердца рабочих, исполненных чувства своего высокого предназначения.
— А новый- Извольский? — спросил Черяга. — Вы его еще застали?
— А что новый! — с визгливой обидой сказал старик. — Молодой еще. Глупый. Наглый. Тридцать четыре года мужику, а завод уже ему принадлежит. Почему ему, а не мне?
Черяга помолчал.
— А добавку к пенсии кто начал платить — Петр Евграфыч или Извольский? спросил он.
— Да что добавка! На миллион украл, а на грош делится, — с обидой ответил старик.
Бывший директор Ахтарского металлургического комбината Петр Евграфович Чаганин жил на четвертом этаже обыкновенной заводской девятиэтажки, в подъезде с выкрученной лампочкой и за дверью, обитой видавшим виды дерматином.
Черяга долго и безуспешно давил на кнопку звонка. Если бы не телевизор, который громко орал за дверью, он бы решил, что в квартире никого нет. Наконец Денис, отчаявшись, забарабанил в дверь. Телевизор щелкнул и умолк, за дверью послышалось шарканье шлепанцев, и женский голос спросил:
— Вам кого?
Денис поднес к дверному глазку раскрытое удостоверение.
— Я бы хотел поговорить с Петром Евграфовичем.
Дверь отворилась на ширину цепочки, из-за цепочки вылезла старческая рука, и зацапала удостоверение.
Через минуту цепочка была снята.
— Проходите, проходите, — сказала полная седая женщина в пестром бесформенном платье, обвязанном фартуком.
Тут же Денис был введен в уютную гостиную, обставленную в типичном стиле 70-х годов: польская «Хельга» во всю стену, в «Хельге» — горки хрусталя и посуды, покойные кресла и журнальный столик, на котором стояли конфеты, чай и коньяк.
В креслах сидели двое: высокий сухой старик в тренировочном костюме и шлепанцах, и другой, в чопорном черном костюме — явный гость.
— Присаживайтесь, Денис Федорович, — проговорил старик в шлепанцах, будем знакомы, я Петр Евграфович, а вот это Миша Селиверстов, зашел на чаек, между прочим — бывший первый секретарь горкома, прошу любить и жаловать. Так какими же судьбами московскую прокуратуру занесло в наш изъеденный смогом край?
— Забастовка, — объяснил Черяга, — разбираемся, куда деньги угольщиков делись.
— Ну, это вы у угольщиков и спрашивайте, — рассмеялся Чаганин.
— Вы слышали, что вчера обстреляли пикет, а потом чуть не убили чернореченского мэра?
— Там еще, кажется, профсоюз обстреляли?
— Мэр уверен, что это было сделано по приказу Извольского.
— А, вот откуда ноги растут! А что Вячеслав?
— Утверждает, что чернореченский мэр воспользовался случаем, чтобы свести с ним счеты, а стреляли в мэра из-за его жадности.
Глаза Чаганина вдруг молодо взблеснули, и Черяга понял, что этого человека еще рано записывать в пассив.
— Так зачем же вы пожаловали ко мне, молодой человек?
— Спросить, кто говорит правду — мэр или Извольский.
— Да тут и спрашивать нечего, — заявил бывший секретарь горкома. — Сляб сам бандит! Он знаете кого поставил мэром Ахтарска? Своего зама и поставил, фальсифицировал выборы и мне угрожал, чтобы я снял кандидатуру…
— Да будет! — досадливо отмахнулся бывший генеральный, — ты шесть процентов собрал, кому ты нужен был — угрожать?
И замолчал.
— Петр Евграфович, — осторожно сказал Черяга, — если Извольский стрелял в пикет, то он же ведь не сам это делал? Значит, у него должны быть прочные связи в этих кругах? Вот когда вас убрали с поста генерального — вам угрожали?
— Да ему… — вскинулся было опять бывший секретарь горкома.
— Помолчи!
В комнате наступила тишина. Было слышно, как за стенкой, на кухне играет радио и скворчит поспевающая к ужину картошка. Чаганин мелкими стариковскими глоточками пил чай.
— Нет, мне не угрожали, — сказал Чаганин, — то есть звонки и все прочее было, но, по правде говоря, я сам парочку таких звонков организовалИзвольскому. Слава человек чистый, без криминала. Никто за ним никогда не стоял, и с бандитами он связываться не хотел. И зачем ему, скажите на милость, бандиты, если все гаишники в городе ездят на машинах, подаренных комбинатом, и прокуратуру за счет АМК отремонтировали?
Чаганин помолчал и снова отхлебнул чаю.
— Вы про историю с Никишиным слыхали? — спросил он.
— Это которого воры губернатором хотели сделать?
— Ну да. Ведь это Слава его вылил в канализацию. Очень качественно и навсегда. Согласитесь, после этого ему с ворами как-то не с руки было дружить, а?
Черяга промолчал.
— Есть у нас один человек по кличке Премьер, — сказал бывший директор, негласный хозяин группы фирм «Доверие». Он поставлен от воров над городом и комбинату он несколько раз помогал, когда надо было выбивать долги за тридевять земель. Еще при мне помогал. Когда меня с комбината попросили, Премьер мне предлагал помощь. Мол, давай возьмем Сляба, посадим на цепь и будем держать до тех пор, пока он не подпишет бумажку о том, что половину этой своей фирмочки он продал.
Только вот такой интересный момент — продать эту долю Извольский должен был не мне, а Премьеру.
— То есть Премьер хотел воспользоваться раздором на комбинате, чтобы заполучить его для себя? — уточнил Черяга.
— Ну, для себя или для братвы, я не разбирался, — сказал бывший генеральный, — а только Премьер уже тогда был человек серьезный и отомстить я Славе мог по полной программе. Но вы знаете, я старый человек, и я, наверное, воспитан в дурных социалистических принципах и прочей отжившей дряни — но мне как-то жутко показалось, что пятый по величине в мире металлургический комбинат будет работать на общак. В общем, я отказался.
— А Извольский? Он об этом знает?
— Я ему об этом рассказал.
— И какие у него были после этого отношения с Премьером?
— Нормальные. Премьер ему поклялся, что ничего такого не было, и что это я придумал для того, чтобы разжалобить Славу. Мол, мне от его жалости лишняя копейка перепадет.
— И Извольский ему поверил?
— Поверил не поверил, а деньги на милицию стал давать. Он, Премьер, и потом на Славу работал, но дальше приемной Слава его не пускал. Так, заместо собачки держал: туфли там принести или долг просроченный выбить. И если бы Премьер захотел что-нибудь учудить, — то вот он городской прокурор и прочие выкормыши, которые у завода клянчут подачки, и пришлось бы Премьеру лицезреть небо в квадратик.
— А почему вы в прошедшем времени говорите?
— А потому что вхожу я три дня назад в кабинет Славы, и сидит там Премьер и ноги на столе держит. И я спрашиваю: «В чем дело?», и Слава мне рассказывает длинную историю о том, как на Октябрьской железной дороге местное начальство арестовало вагон с оцинкованным рулоном за неуплату долга дороге, и как Премьер будет с этим разбираться.
— И?
— Он меня совсем уже за дурака держит, — с обидой сказал бывший генеральный, — было это дело с Октябрьской дорогой и разобрались с ним за неделю до этого. По телефону и вполне культурно, Славик даже матюгнулся не больше пяти раз.
— И о чем же говорили Извольский с Премьером, если не о дороге и не о стали? Старый гендиректор развел руками.
— Делайте выводы сами, — сказал он.
— Премьеру — лет тридцать, волосы цвета соломы, походка борца и кожа плохо загорает? Гендиректор кивнул.
— Я не специалист в металлургии. Это правда, что если вам не привезут кокса, то завод можно будет закрыть?
— Да. Остановятся коксовые батареи, за ними домны, а знаете что такое домна, которая закоченела чугуном? Это…
— Хорошо. А разве Извольский не может обратиться к губернатору? Разве без завода бюджет области выживет?
— У нас шахтерская область. У губернатора избиратели — шахтеры, и он не допустит, чтобы с их головы упал хоть волос.
— Если Извольский поручил Премьеру разогнать пикетчиков, то Премьер с этого что-нибудь получит? Например, власть его на заводе возрастет?
Бывший гендиректор задумался.
— Вряд ли, — наконец сказал он. — Ну, подстрелили парочку шахтеров, — это что, по нынешним временам большая услуга? Слава никогда ни с кем властью не делился и начинать не намерен.
— Петя, — подал голос сбоку бывший первый секретарь горкома, — если человек так интересуется Премьером, может, ты позвонишь Володьке?
Черяга вопросительно взглянул на бывшего генерального.
— Володя Калягин, бывший зам. начальника городского угрозыска, — пояснил Чаганин, — не вся, знаете ли, ментовка была должна исключительно Извольскому. Если хотите, позвоню.
Черяга, разумеется, хотел, и через пять минут было условлено: они встречаются в пол-третьего, на центральной площади у памятника Маяковскому; Черяга, взглянув на часы, обнаружил, что ему пора уходить. Тем более, что о географии Ахтарска он имел весьма смутное представление.
Чаганин вышел проводить его в прихожую. У него были неверные старческие шажки, и Черяга вдруг заметил, что руки старого гендиректора слегка дрожат.
— А кстати, — внезапно спросил Чаганин, — у вас нет брата? Черяга замер.
— Я видел молодого человека, похожего на вас, в приемной Извольского. У меня, знаете ли, хороший глаз — на заводе десять тысяч рабочих и я почти всех помнил в лицо.
Черяга вытащил из бумажника фотографию Вадима.
— Он?
— Да. Только он был в черной куртке и волосы не такие длинные. Я, признаться, принял его за одну из шестерок Премьера. Он ваш брат?
— Его застрелили позавчера, — ответил Черяга, — вместе с пикетчиками. Мы не виделись десять лет.
Петр Евграфович задумчиво сощурился.
— Ах вот оно что… — пробормотал он.
— А какое у Вадима было дело к Извольскому?
— Вот уж, поверьте, не знаю. Я захожу в приемную — сидит бритая башка в кожаной куртке. Просто запомнилось. Может, он и не был у Извольского. Может, он охранял кого-то, кто к Извольскому явился. Хотя… так по виду он не из «быков» был, а из бригадиров. Глаза у него поумнее, чем у бычары.
Жизнь на центральной улице Ахтарска била ключом. Памятник на площади был окружен плотными рядами лотков, и веселые толстые бабы торговали с лотков мороженым, пончиками и корейской капустой.
Чуть поодаль начинался базар. Стены рынка были увешаны дешевыми бельгийскими коврами, и от этого рынок напоминал средневековый замок, прихорошившийся к приезду императора. Перед рынком на десятки метров тянулись столы и диваны, аккуратно задернутые целлофаном. Целлофан блестел на солнце, и гортанные худые азербайджанцы прохаживались вокруг диванов и зазывали покупателей, и веселые трамваи, дзинькающие вдоль площади, были сверху донизу расписаны рекламой «Стиморола» и группы фирм «Доверие».
Двадцатиметровый Маяковский, певец города-сада, стоял посредине площади, и воздетая его рука указывала путь торговкам и хачикам. Выглядел Владимир Владимирович несколько удивленно.
Денис включил радио.
Российские акции в очередной раз подешевели на 15 %. В газете «Лос-Анджелес Тайме» была напечатана статья, объясняющая выгоды девальвации российского рубля. Вчера неизвестными хулиганами был избит мэр города Чернореченска Геннадий Курочкин. Мэр города известен своими симпатиями к шахтерским забастовкам и категорическим отказом применять силу против пикетчиков, требующих у правительства честной выплаты заработанных ими денег.
В конце недели ожидается прибытие в город Чернореченск вице-премьера Николая Володарчука.
Кто-то постучал по приспущенному стеклу «мерса». Черяга оглянулся и увидел человека лет сорока, с жилистыми волосатыми запястьями, выпирающими из летней рубашки, и бледным, слегка испитым лицом. Для бывшего мента Калягин выглядел очень неплохо: свободные брюки-слаксы, короткая стрижка и кожаная куртка явно не турецкого извода. Из кармашка куртки торчало ушко мобильного телефона.
— Ты Черяга? — спросил человек. Денис кивнул.
— Я Калягин.
Бывший мент легко запрыгнул во внедорожник.
— Ишь ты! — не удержался он от добродушного вздоха, проводя заскорузлым пальцем по безукоризненно ограненному металлу, — почти как у Извольского!
— Почти? — удивился Черяга. — Почему почти? У него тоже «мерс».
— У него не «мерс», а «брабус», — наставительно заметил Калягин.
— Что?
— Фирма такая немецкая. Берет «мерсы»-внедорожники, раздевает их, форсирует двигатель, ставит салон со всякими наворотами, работает только по индивидуальному заказу. Ты если присмотришься к его тачке, то увидишь: у нее сзади звезда, а вместо «мерседес» написано «брабус».