Вадима с дружками выпустили через месяц после задержания. Безо всякой статьи.
Денис переписал адреса обоих Вадимовых поделышков, вернул дело дежурному и покинул здание УВД.
Спустя час Денис остановил машину у Балаковского рынка.
Рынок в этом месте существовал еще со времен войны, и Денис помнил, как в детстве он с ребятами, раскрыв глаза, любовался залежами азербайджанских персиков и влажно-сверкающего чернослива. Уголь тогда еще не стал из черного золота черной дырой бюджета, шахтеры жили хорошо, а оборонщики еще лучше, и городской рынок был — полная чаша. Высшим шиком среди мальчишек считалось тогда свистнуть с лотка персик или гранат и сбежать под гортанные крики черноволосых продавцов.
Теперь разросшийся вдаль и вширь рынок выглядел как сад, пораженный паршой. Большинство киосков были закрыты. Под длинными деревянными козырьками маялись редкие «челноки» с китайскими кроссовками и продавцы видеокассет.
Возле входа на рынок сидела одинокая тетка с гладиолусами, и тут же располагался строительный вагончик, на котором ярко-красными буквами было написано: «Перекуси!»
Денис поднялся в вагончик.
Внутри вагончика было чисто и пустынно. За стойкой стояла толстая женщина лет сорока. Позади нее громоздилась батарея сомнительных бутылок, и над прилавком, уставленным булочками и салатами, висела клетка с огромным жовто-блакитным попугаем. Увидев посетителя, попугай встрепенулся и сказал:
— Прривет! Ррасполагайтесь. Есть боррщ, есть вторрое.
— И что же у тебя на второе? — спросил Денис.
— Сар-рдельки с гар-рниром, — сообщил попугай.
— Обалдеть, — сказал Денис, глядя на попугая, — ну давайте борщ и сардельку.
— Потррясающий боррщ! — сказал попугай.
— Борща нет, — сообщила девушка за стойкой, внося поправку в затверженную болтовню попугая.
— Ну давайте второе, — сказал Денис.
— Не забудьте пр-ро десер-рт! — гордо сказал попугай.
— А почему борща нет? Съели?
— Да и не готовили, — с грустью сказала девушка.
— А что так?
— А кто есть-то будет? Шахтеры на рельсах сидят, зубы на полке держат. Вот как придут из Москвы деньги, сварим борщ.
— А у вас разве шахтеры обедают? — спросил Денис.
— Нет, «челноки». А на что ларечник будет есть, если шахтер у него ничего не купил? А шахтеры сейчас все на Калиновской покупают. В счет долга по заработной плате.
— Это где в два раза дороже продают?
— Да кабы только дороже! — сказала девушка. — Им муку завезли, так мало того, что мука по четыре рубля, а на рынке по два- так еще и с жучками вся.
— А где мне Кирохину найти? — спросил Денис.
— А на что вам?
Денис, вместо ответа, взмахнул служебными корочками, предусмотрительно их не раскрывая. Ему как-то не очень хотелось, чтобы владелица вагончика увидела в удостоверении фамилию «Черяга».
— Да уехала она, четыре месяца как уехала. Вон ее ларек стоял, второй справа…
Девушка задумалась, а потом добавила:
— А может, и не уехала. Может, убили. Тут банковские эти ребятки ходили и хвастали, что вот мол Кирохина пропала и с вами то же будет. Только я все-таки думаю, что она уехала. Если б убили- труп бы оставили. Для образования общественности. Как ворону.
— Какую ворону? — не понял Черяга.
— Ну знаете, раньше если вороны клевали урожай, — крестьянин парочку убивал и обязательно в назидание другим оставлял.
— А что с ней все-таки произошло? — спросил Черяга.
— Да что? Проторговалась! Купила в Греции шуб, а тут бац- людям зарплаты не платят. Ну, они и перестали покупать. А шубы-то — не чулки, не во всякую погоду наденешь. Как зарплату выплатили, люди побежали на рынок, а на дворе уже апрель. Никому шубы не нужны. А тем временем кредит в банк надо возвращать. Она побежала по рынку, кто, мол, может денег одолжить? А кто ж одолжит — весь рынок на мели сидит?
— Значит, она брала все-таки деньги у банка в кредит? Двадцать тысяч долларов? — уточнил Черяга.
— Какое двадцать! Десять тысяч, на месяц и по тридцать процентов! Весь рынок так берет.
— Не дорого?
— Зато «крыше» платить не надо. Это у нас все знают. Если сам торгуешь, придут ребята Негатива и задницу оторвут, а если деньги берешь в Чернореченсксоцбанке, то эти тридцать процентов все налоги включают, и черные и белые: ни бандит к тебе не подойдет, ни санинспектор.
— Так чего же она жаловаться сунулась?
— Так она и не сунулась бы, если бы эти оглоеды девочку не увезли! Девочку вернули, она тут еще денька три продрожала и свалила в неизвестном направлении.
— А почему же банк не взял ответственность на себя? Так мол и так, ребята превысили полномочия, но дама задолжала нам двадцать тонн, вот и документ соответствующий.
— А кто их знает. Может, кто-то там ребят решил подсидеть. А я так думаю, что им очень эти кредитные договоры светить не хотелось. Пошли бы вопросики, отчего человек под такие обалденные проценты денежку брал.
Черяга доел сардельку, оказавшуюся вполне съедобной, и выпил большой стакан нежно-сиреневого компота.
— А скажите, — спросил он, — у вас при прежнем мэре был налог в фонд малого предпринимательства. Он сохранился?
— Конечно. Это кто же налог-то уже введенный отменит?
— Спасибо за информацию, — сказал Черяга.
— Пр-росим заходить. Будем р-рады, — прокричал ему в спину попугай.
ГЛАВА ПЯТАЯ МОСКОВСКИЕ ЗАВЯЗКИ
Тридцатичетырехлетний Вячеслав Извольский, баловень судьбы и князь над пятым по величине в мире металлургическим комбинатом, разговаривал по телефону с председателем правления крупного российского банка.
Отношения Извольского с банком никак нельзя было назвать приязненными. Банк владел небольшим (меньше пяти процентов) пакетом акций АМК, приобретенным при прежнем директоре, и, разумеется, хотел купить побольше.
Желание банка было настолько горячим, что он даже готов был ради этого достать деньги для строительства прокатного стана, о котором уже упоминалось. Разумеется, речь шла не о том, чтобы дать заводу кредит, поскольку любой российский банк, инвестирующий деньги в производство, рискует удостоится самых недоуменных взглядов и вообще выглядит неприлично, как человек, пожаловавший на званый вечер в плавках. К тому же, если российский банк будет давать деньги предприятиям, ему не хватит денег на взятки.
Поэтому речь шла не о том, чтобы кредитовать завод, а о том, чтобы благодаря своим связям в правительстве и на рынке капитала добиться кредита от иностранных банков.
И, действительно, под благотворным влиянием банка «Ивеко», Европейский банк реконструкции и развития выделил было Ахтарскому меткомбинату триста миллионов долларов для строительства нового прокатного стана.
Извольский обрадовался настолько, что даже готов был продать московскому банку часть акций завода, но тут выяснилось, что представления Извольского о кредите и представления банка о кредите несколько не совпадают.
По мысли Извольского, деньги получал завод и использовал их на строительство стана. По мысли банка, деньги должны были быть положены в банк «Ивеко» и использованы на затыкание дыр, образовавшихся в балансе банка в результате несколько вольнодумной кредитной политики. За то, что банк «Ивеко» получил возможность использовать выданный заводу кредит, Извольский должен был отдать банку в залог контрольный пакет акций завода. При этом было ясно, что, с одной стороны, банк всегда найдет предлог заводу денег не дать, а с другой стороны, если прокатный стан не будет построен, то контрольный пакет отойдет в собственность банка.
К тому же выяснилось, что кредит выделен револьверный. Это означало, что второй транш кредита, в тридцать миллионов долларов, будет выдан заводу только после того, как завод вернет первый — тоже в тридцать миллионов долларов. Проще говоря, по сути оказывалось, что завод берет не триста миллионов долларов, а тридцать, платит проценты за эти тридцать миллионов как за триста и за то, что банк присвоит себе эти деньги, завод еще должен отдать банку контрольный пакет акций.
Наверное, московским банкирам эта сделка казалась совершенно безупречной, но Извольскому она пришлась не сильно по душе.
Последняя встреча Вячеслава Извольского с банком (в лице вице-президента оного), кончилась тем, что банкира из здания комбината выволокли под белы ручки двое ментов, а другие менты, в предбаннике, арестовали охранника банкира за незаконное ношение оружия. Охранник залетел на пятнадцать суток, и вице-президент был водворен в самолет в полном одиночестве. Вице-президент очень переживал и чувствовал себя без охраны, как без трусов.
После этого «Ивеко» сделал все, чтобы сорвать получение комбинатом кредита и почти преуспел.
После этого филиал банка «Ивеко» в городе Чернореченске был обстрелян из гранатомета.
После этого «Ивеко» сделал все, чтобы сорвать получение комбинатом кредита и почти преуспел.
После этого филиал банка «Ивеко» в городе Чернореченске был обстрелян из гранатомета.
После этого Ахтарский металлургический комбинат был вызван на ВЧК, где ему пригрозили банкротством.
Вернувшись с ВЧК, Вячеслав Извольский глотнул валидола в гостинице, отыскал председателя правления банка «Ивеко» в модном казино «Ройяль» и в присутствии охранников надавал банкиру по морде. Десять лет назад гендиректор по прозвищу Сляб был боксером-перворазрядником, и чавку банкиру он расквасил весьма качественно, прежде чем поразевавшая рты охрана отреагировала на столь неподобающее рукоприкладство. Руководство казино рвало на себе волосы от позора. Банкир уехал чинить нос в швейцарскую клинику. В отсутствие банкира ВЧК простила комбинату долги, а возглавлявший заседание вице-премьер Володарчук мотивировал свое решение так: «Я завтра еду в Германию, мне что, с Кинкелем с опухшей рожей встречаться?» И никакие ссылки на то, что у Извольского в результате всей свалки вывихнута правая рука, не помогли. «А если он меня одной левой?» — страдальчески вопросил вице-премьер.
Итак, в восемнадцать ноль-ноль Вячеславу Извольскому позвонил председатель правления банка «Ивеко».
— Мы готовы вернуться к вопросу о покупке акций завода, — сказал невидимый собеседник из московского своего кабинета.
— Хрен ты в сраку получишь, а не акции, — заявил Извольский. По правде говоря, вместо слова «хрен» он употребил другое, более короткое.
Собеседник помолчал, а потом ответил:
— Я боюсь, что хрен в сраку получите вы. Когда станут коксовые батареи. Ведь у вас кокса осталось на три дня?
— За три дня многое чего может случиться.
— Если мы достигнем принципиальной договоренности о продаже акций, сказал москвич, — то я могу вам гарантировать, что правительство перечислит шахтерам требуемые ими деньги. И они уйдут с рельс.
— А если не достигнем? — спросил Извольский.
— В таком случае, боюсь, наше правительство проявит принципиальность и не пойдет на поводу У кучки безответственных забастовщиков.
— А пошел ты на… — сказал Вячеслав Извольский и бросил трубку.
Николай Черяковский, подельщик Вадима, жил на улице Белой в одноэтажном бараке, длинном, как железнодорожный состав. Барак был разделен забором на три части. Перед бараком росла смородина и кабачки, и на грядке с капустой трудилась хорошенькая девушка.
При виде темно-зеленого внедорожника, притормозившего напротив забора, девушка оглянулась и стала отряхивать руки и платье.
— Сударыня, — церемонно осведомился Черяга, — а где бы мне найти Колю?
— А вы кто такой? — сказала она.
— А я Чижа брат.
— Не знала, что у Чижа брат есть.
Черяга вынул паспорт и вручил его девушке через забор. Девушка изучила паспорт внимательно, словно на пограничном контроле.
— Везет же, — сказала она, — прописка московская. Нету Коли. С дежурства не приходил.
— А где он дежурит?
— Как где? В банке.
— А я думал, его вместе с Чижом выгнали.
— Выгнать-то выгнали, а потом обратно взяли.
— А Чижа чего не взяли? Девушка пожала плечами.
— А чего ему? Он у Негатива в бригадиры вырос.
— А как Коля с Чижом — не поссорились?
— Да чего поссорились, — вздохнула девушка, — как закладывали вместе, так и…. А вы пьете?
— Не очень. А когда братана-то завалили, кто за рулем сидел?
— Да Антон и сидел! Представляете? Приходит утром Коля с дежурства, весь белый, и рассказывает: «Во дела! Слышала, пикет замочили? Чиж с Понтом повезли колбасу рабочим, как началась стрельба, Понт по газам и уехал в натуре. Дружбана бросил! Да ему за это дело яйца оборвать мало».
— Оборвали?
— Что?
— Ну, Негатив Понту яйца оборвал, чтобы неповадно было подельников бросать?
— Да вроде нет.
— А вы сказали, Коля в ту ночь дежурил в банке. Он один дежурил или нет?
— Они вдвоем всегда дежурят, на пару с Чаном.
— А Чан — это кто?
— Владимир… не знаю, как фамилия.
— А живет где?
— На Парковой, в самом конце, такой желтый домишко. А номера я не помню. Просто мимо проезжали. Вы если к нему поедете, спросите, где Коля. Хоть позвонил бы!
Желтый домишко на Парковой насчитывал аж два этажа и в этой части города смотрелся как небоскреб. Перед домишком был палисадничек, а перед палисадничком- огромная лужа. По краю лужи размещалась скамеечка, на которой потребляли пиво два представителя пролетариата, временно покинувших рабочее место на рельсах.
Черяга осведомился у пролетариата, где ему найти Володю и, получив ответ, поднялся на второй этаж.
Деревянная дверь квартиры банковского охранника была слегка приоткрыта, и перед дверью сидела кошка и восторженно нюхала доносящиеся оттуда ароматы. При виде Черяги кошка подняла хвост и слиняла.
Черяга осторожно побарабанил пальцами по двери: тихо. Черяга постучал еще громче. Никакого ответа.
Черяга нажал на ручку двери и вошел внутрь.
Однокомнатная квартира была вся заставлена бутылками. Запах давно не мытого туалета мешался с вонью протухшей селедки. Черяга переступил через разбитое зеркало, валявшееся прямо в коридоре, и вошел в кухню.
В крошечной кухоньке, между раковиной, уставленной немытой посудой, и обеденным столом, сидел человек. Он сидел на полу, вытянув ноги и прислонившись спиной к батарее. Рожа его и куртка были обильно заляпаны кровью, и Черяга понял, что перед ним покойник. Главной отличительной приметой покойника были разные носки: один красный, другой коричневый, и оба с дыркой на пятке.
В этот момент покойник открыл глаза и хрипло сказал:
— Дай водки.
Черяга сходил в ванную, отыскал там полотенце, менее вонючее, чем прочие, и намочил его холодной водой. Вернувшись в кухню, Черяга присел на корточки и принялся обтирать рожу Чана. Рожа была раскрашена не хуже жестовского подноса.
— Кто тебя так? — спросил Денис.
— А ты кто такой?
— Брат Чижа. Москвич. Так кто тебя?
— Голова. Шеф наш. Совсем подвинулся на своем кабеле.
— Каком кабеле?
— Который возле банка сперли. А я что? Я чего видел? Я спал, как на партсобрании.
— На дежурстве спал?
— А чего вдвоем дежурить? Мы с Ником посидели, культурно пузырек раздавили, ну, я и задремал как-то.
— А Ник не спал?
— Да вроде нет, — сказал Чан.
— Ментовку вызвать?
— Ты что, по жизни пришибленный? Мне твоя ментовка, как хрен опущенному. Водяры дай. В холодильнике есть.
Денис послушно распахнул холодильник, но водки там не нашел. По правде говоря, в холодильнике вообще ничего не было, кроме древней пачки сметаны и белой бахромы сосулек, свисающих с морозилки.
— Нету водки, — сообщил Денис.
— А, козлы! — изрек Чан, — ну ладно, по роже они мне навешали, а зачем водку-то увели? А у тебя, кореш, в натуре, запасца нет?
— Не, — сказал Денис, — что было, употребил.
— То-то от тебя одеколоном пахнет, — глубокомысленно изрек Чан.
Денис не стал разочаровывать шестерку и объяснять ему, что одеколоном от него пахнет вовсе не потому, что он одеколон пил.
— А что, Голова, — он в натуре такой крутой, что за провод задницу отдерет? — полюбопытствовал Денис.
— Да не, он так, ничего мужик и перед Негативом шестерка, — сказал Чан, а тут взъелся до не могу. Ну прям не кабель из банка у него потырили, а хрен из штанов.
С этими словами Чан сделал попытку подняться, но ввиду легких телесных повреждений, а также общего расстройства организма, вызванного значительным превышением нормы алкоголя в крови, поскреб ногами по полу и остался, где был.
— Слышь, Чан, — спросил Денис, — а Негатив Премьеру предъяву делал? За моего братана?
— Кунак делал, — сказал Чан, — на завтра стрелку забили.
— Где?
Чан икнул. Черяга повторил вопрос.
— Забыл, е-мое, — сказал Чан. — А тебя что, не звали?
— А стрелка-то мирная? — задумчиво спросил Денис.
— Да не поцапаются! Премьера-то тоже Князь на город ставил, в один общак платят. Премьер живет по понятиям… Слышь, братан, сгоняй за зельем? Душа не встает…
— Я сгоняю, — пообещал Денис, — а ты мне вот что скажи: неужто мой братан и впрямь в эту Ольгу так втрескался? Не побрезговал?
— Олька Барыня — девка умная, — сказал Чан, — она у Негатива два месяца жила, пока он ее на чужой скалке не застукал…
— И что ж? Негатив к брату не ревновал?
— Кого ревновать-то? Мокрощелку? — Чан громко икнул. — Так вона их как ос в гнезде… Западло давалку-то ревновать будет…
Когда, через пятнадцать минут, Черяга вернулся в квартиру с четырьмя бутылками самой мерзкой бормотухи, которая только нашлась в ближайшем ларьке, новый его знакомый похрапывал, окончательно свалившись под стол. Ноги в разных носках сиротливо торчали из-под длинной скатерти. Черяга осторожно сгрузил рядом с Чаном бутылки и вышел.