— Не заметно никаких военных приготовлений, — заключил он. — Кажется, я вижу горожан, бегущих нам навстречу, но солдат среди них нет. В храме, конечно, знают о нашем приближении. Ясно: они решили не оказывать сопротивления.
— А ты ожидал схватки? На самом деле?
— Я не был уверен. Поэтому я и захватил с собой так много воинов. — Закованный в доспехи айвенгец выпрямился в седле. Его хвост хлестал по бокам фастиги. — Попытайся Посвященные устроить побоище, они нарушили бы закон, так что мы имели бы все права на ответный удар. Ведь не только Стражам Границы правление жрецов встало поперек горла. Мои воины будут почти что жалеть, если им не удастся сегодня омочить мечи в крови.
— Ну, я не испытываю подобного желания, — поежился Фолкейн.
— Миролюбив ты или нет, — ответил Рибо, — ты нанес жрецам гораздо больший урон, чем это когда-нибудь удалось бы мне. Наш мир теперь не останется неизменным. Платформа ведь такая простая вещь, а сколько от нее пользы — меньше работы крестьянам, купцы смогут быстрее перевозить товары. Вековой застой нарушен. Что касается меня, то я намерен использовать новые возможности, чтобы разбить варваров гор Касун, а это значит, что со мной среди правителей Ларсума станут больше считаться. В Гилригоре всегда будут рады твоим соплеменникам.
Фолкейн виновато опустил глаза.
— Я не могу обманывать тебя, мой друг, — пробормотал он. — Может случиться, что никто из нас здесь больше не появится.
— Я слышал такие разговоры, — ответил Рибо, — и пропускал их мимо ушей. Может быть, просто не хотел верить. Впрочем, это не имеет значения, — в голосе айвенгца зазвучала гордость, — придет день, и наши корабли прилетят к вам..
Он поднял боевой топор, подавая сигнал. Строй всадников развернулся, и огромная платформа, которую тащили двадцать фастиг, перевалила через вершину холма. Металлические части погруженных на нее генератора и подъемного крана заблестели в закатных лучах красного солнца.
Погонщик фастиг опустил тормоз — плоское бревно, — чтобы платформа не слишком быстро катилась вниз по склону. Со скрипом, стуком, лязгом и дребезжанием сооружение двинулось вперед.
Под платформой находилось восемь роликов. Они катились между направляющими боковыми досками, передняя пара которых могла двигаться между квадратными штырями — это давало возможность платформе поворачивать. Бамперы не давали роликам выкатиться из-под днища на спусках и подъемах. Как только один из катков появлялся сзади из-под платформы, его за металлические петли подхватывали крюки, установленные на коромыслах с противовесами на самой платформе. Массивная рама и кожаные ремни направляли коромысла строго назад, препятствуя движению вбок. Двое работников изо всех сил тянули за цепи, коромысла поднимались вверх; в высшей точке подъема крюки выскальзывали из петель, и каток падал на наклонный настил спереди. Еще двое работников, вооруженные шестами, следили за тем, чтобы он катился без перекосов. Прогрохотав по настилу, каток падал на дорогу перед бампером, и платформа наезжала, на него. Коромысла поворачивались, чтобы подхватить следующий каток, и все начиналось сначала.
Каждый каток был треугольным в сечении.
Если начертить равносторонний треугольник АВС, провести дуги ВС с центром в точке А, АС в точке В, АВ в точке С и потом скруглить углы, получится фигура равной ширины. Если ее вращать между двумя касательными к ней прямыми, они останутся касательными к ней в любой точке при любом повороте.
На самом деле класс многоугольников постоянной ширины неограничен. Окружность является предельным случаем такого многоугольника — если бесконечно увеличивать число его сторон.
Конечно, подумал Фолкейн, такие катки его изобретения будут со временем изнашиваться и приближаться к запрещенной круглой форме; тогда их придется заменять. Только придется ли? Кто-нибудь вроде Рибо начнет возражать, доказывая, что, как показала практика, круг — наименее совершенная форма, результат вырождения многоугольников более высокого порядка. Как будто у бедных Посвященных недостаточно забот с чисто теологическими проблемами!
Фолкейн пришпорил фастигу и занял свое место впереди платформы, торжественно приближавшейся к кораблю.
Невидимое солнце
Некоторые замечания по поводу относительности.
До начала космических полетов часто предсказывалось, что другие планеты будут интересны человеку лишь в чисто интеллектуальном плане. Ведь биохимическая эволюция даже на сходных с Землей мирах должна быть совершенно отлична от земной, поскольку лишь случай определяет, по какому из множества возможных путей она пойдет; в результате человек не сможет жить на других планетах без специального снаряжения. Что же касается разумных существ, то разве не самонадеянно предполагать, что они окажутся столь близки нам по психологии и культуре, чтобы мы смогли найти с ними точки соприкосновения? Результаты первых экспедиций за пределы Солнечной системы вроде бы утвердили ученых в этом антиантропоморфизме.
Теперь же общественное мнение шарахнулось в противоположную крайность. Мы осознали, что в Галактике множество планет, которые, несмотря на весьма экзотические детали, не менее гостеприимны для человека, чем родная Земля. Все мы встречались с инопланетянами, и как бы сильно они ни отличались от людей, мы убеждались, что говорят и думают они как привычные нам персонажи: Воин, Философ, Купец, Старый Космический Бродяга, — нам знакомы сотни их воплощений. Мы с ними работаем, ссоримся, ведем исследования, развлекаемся так же, как и со своими соплеменниками. Так не заложено ли что-то фундаментальное в земном типе биологии и технической цивилизации?
Нет. Как всегда, истина лежит где-то посередине. На подавляющем большинстве планет человек жить не может. Именно поэтому мы обычно минуем их, и они не оставляют особого отпечатка в нашем сознании. Из числа тех, на которых есть кислород и вода, более половины бесполезны или смертоносны для человека по тем или иным причинам. И все-таки эволюция — не случайный процесс. Ее направленность задается естественным отбором, действующим в рамках физических условий. Кроме того. Галактика столь огромна, что варианты, возникшие по воле случая, повторяются в миллионах миров, и в результате Новая Земля — вовсе не редкость.
Сходно обстоит дело и с психологией разумных существ. Безусловно, большинство из них обладает основными инстинктами, более или менее отличающимися от человеческих. С теми расами, мотивация которых радикально отличается от нашей, мы контактируем мало. Естественно, среди круга нашего постоянного общения преобладают существа с близкими нам склонностями. И опять же, поскольку планет — миллиарды, мы можем не сомневаться, что нам удастся найти миллионы похожих на нас видов.
Конечно, не стоит обольщаться поверхностным сходством. Нечеловек всегда остается нечеловеком. Мы способны заметить только те грани его личности, которые в состоянии понять. Поэтому инопланетянин зачастую производит на нас впечатление ограниченного, даже комичного персонажа. Но не забывайте — и мы выглядим в его глазах такими же. На свое счастье, обычно человек и не подозревает, на скольких планетах он является традиционным героем непристойных шуток.
При всем при том представители каждой из рас — не говоря уже о культурах, — различаются между собой не меньше, чем Homo sapiens. Поэтому степень сходства между жителями разных планет сильно варьирует. Зачастую человеку проще общаться с негу моноидами, чем с некоторыми из своих соотечественников. «Конечно, — скажет изыскатель с Кецалькоатля о своем напарнике, — он смахивает на гибрид капусты с подъемным краном, конечно, он рыгает сероводородом и спит в грязной луже, а его представление о развлечениях сводится к тому, чтобы шесть часов подряд обсуждать которость зачемности. Но я могу доверять ему — Господи, да я бы даже оставил его наедине со своей женой!»
Ной Аркрайт
«Введение в софонтологию»
1
Захватчики расположили свои корабли на стандартных патрульных орбитах. И не предприняли ничего для маскировки. Такая самоуверенность заставила Дэвида Фолкейна поежиться.
По мере того как космолет приближался к Ванессе, его приборы стали регистрировать корабль за кораблем. Один прошел так близко, что не требовалось особого увеличения, чтобы увидеть детали. Едва уловимые особенности контура огромного, класса «Нова», корабля свидетельствовали, что он построен нечеловеческими руками. Его пушки пронзали черноту космоса, уставясь на россыпи созвездий; солнечный свет играл на его боках; он был прекрасен, надменен и устрашающ.
Совсем не страшно, сказал себе Фолкейн, и тут же усомнился, искренен ли он сам с собой.
Раздался сигнал вызова на общегалактической частоте. Дэвид нажал на кнопку приема. Судя по показаниям компенсатора Доплера, они с военным кораблем стремительно сближались. На экране появилось изображение: вряд ли это был ванессианин, но существо, судя по всему, принадлежало к тому же виду. Из приемника донеслось неясное бормотание.
— Извинить, не понимай, — промямлил Фолкейн, но на всякий случай затормозил. Агрессоры были обидчивы, а тот парень сидел за штурвалом такого монстра, которому по зубам целый континент, а кораблик Фолкейна сойдет за зубочистку. — Прошу прощения, я не владею вашими многочисленными языками.
Краок издал звук, напоминающий гудок. Похоже, он, она или икс не знал англика. Что ж, попробуем язык Торгово-технической Лиги…
— Вы говорите на латыни?
Существо потянулось за транслятором. Без него люди и краоки с трудом воспринимали звуки речи друг друга.
— Sprechen Sie Deutsch?[12] — спросил офицер, настраивая прибор.
— Э-э? — у Фолкейна отвисла челюсть.
— Ich haben die deutsche Sprache einwenig gelehrt, — гордость за свои лингвистические достижения преобладала у краока над грамматикой. — Bei der grosse Kapitan[13].
Фолкейн сжал ручки пилотского кресла, пытаясь собраться с мыслями, и изумленно уставился на экран.
Несмотря на враждебность, существо выглядело не так уж неприятно. Около двух метров в высоту, оно напоминало стройного тираннозавра, если, конечно, возможно представить себе тираннозавра, покрытого коричневым мехом, с огромным ребристым, наполовину сложенным, но тем не менее мерцающим и переливающимся гребнем на спине. Его руки были весьма сходны с человеческими, за исключением того, что каждый из четырех пальцев имел по дополнительному суставу. Круглая голова, уши с кисточками, квадратная морда, глаза меньше человеческих.
Вся его одежда состояла из повязки на руке, символизирующей высокое положение, кошеля на поясе и портупеи. Фолкейн порылся в памяти и определил принадлежность офицера к одному из трех краоканских полов: так называемый трансмиттер; оплодотворяется самцом и, в свою очередь, оплодотворяет самку. «Я должен был догадаться, — подумал Дэвид, — хотя в библиотеке Гарстанга данные о них и представлены весьма скупо. Самцы, миниатюрные и кроткие, занимаются выращиванием потомства. Самки — наиболее творческие натуры, они принимают большинство решений. А трансмиттеры отличаются воинственностью.
И в данный момент один из них взял меня на прицел».
Фолкейн почувствовал себя очень одиноким. Пульсация двигателя, бормотание приборов корабля, чуть уловимый запах кондиционированного воздуха и запах его собственного пота, вес, создаваемый внутренним полем тяготения, — единственные ощущения жизни, которые окружали его, словно яичная скорлупа. А за ее пределами лежала пустота. Многие парсеки разделяли его и могучую Лигу, и сейчас перед ним был корабль пришельцев, объявивших себя ее врагами.
— Antworten Sie![14] — потребовал краок.
Почти наугад выбрав казавшиеся подходящими слова из тех полузабытых крох идиша, который он время от времени слышал от Мартина Шустера в период своего ученичества, Фолкейн произнес как можно медленнее и отчетливее:
— Ikh… veyss… nit keyn…Deitch. Get me… ah mentsch… zeit azay gif[15]. — Собеседник не двигался; — Черт возьми, с вами же есть люди, — не выдержал Фолкейн. — Я даже знаю, как одного из них зовут. Ута Хорн. Понятно? Ута Хорн.
Краок переключил Дэвида на своего собрата, сидящего на корточках у основания электронного аппарата. Из интеркома послышался нечеловеческий пересвист. Новый собеседник повернулся к Фолкейну.
— Я немного знаю латынь, — заявил он. Несмотря на вокалайзер, его акцент был настолько густым, что, будь он вареньем, его можно было бы намазывать на коржик. — Определите себя.
Фолкейн вытер губы.
— Я — представитель Торгово-технической Лиги на Гарстанге. С почтовой капсулой я получил известие о вашем… э-э… появлении. Там было сказано, что мне разрешено прибыть сюда.
— Так. — Снова свист. — Действительно, одному кораблю, невооруженному, мы позволили совершить посадку на Элан-Тррл. Вы создаете неприятности, мы убиваем.
— О, конечно, я не буду, — пообещал Фолкейн. «Пока мне не представится подходящая возможность». — Иду на посадку. Вас интересует мой маршрут?
Краока он интересовал. Бортовой компьютер послал необходимые данные на военный корабль. Намеченный путь был одобрен. Сверкнули, рассекая космос, лучи мазеров; они оповещали другие корабли о необходимости следить за космолетом Фолкейна.
— Вы идти, — разрешил офицер.
— Но этот Ута Хорн…
— Командор Хорн встретиться с вами, когда счесть нужным. Вперед.
Экран погас, и Фолкейн начал спуск. Внутренние компенсаторы поля вступили в борьбу с притяжением планеты.
Дэвид обнаружил, что невольно затаил дыхание, сделал глубокий вдох и вгляделся в открывшуюся перед ним картину. До сих пор, пока он спешил к звезде Фурмана, над окружающим пространством господствовала бета Центавра, немигающая, ослепительно яркая на расстоянии двух световых лет. Теперь заметным стал диск солнца Ванессы. Это был, конечно, не супергигант типа В, но все же достаточно впечатляющая белая звезда класса F7 с мерцающей короной, вскипающей протуберанцами. Если вдруг откажут защитные экраны, ее излучение легко пройдет через корпус корабля и уничтожит человека.
Он сглотнул. «Итак, мне предложена проба на роль пронырливого авантюриста. Что ж, вот я на месте и полон энергии».
Фолкейн потянулся; мышечное усилие сняло часть его внутреннего напряжения. Тут он понял, что голоден, и направился на корму, чтобы сделать себе сандвич. Поев и раскурив трубку, он почувствовал, как спокойствие постепенно возвращается к нему: в конце концов, ему только-только исполнилось двадцать лет, и оптимизм юности пришел к нему на выручку.
Он был одним из самых молодых людей, когда-либо получавших звание агента Лиги. Этим он был в значительной мере обязан своей находчивости во время неприятностей на Айвенго. Чтобы поставить сходный рекорд в получении сертификата мастера, необходимо совершить еще один-два таких же подвига. Неудивительно, что он завопил от радости, получив послание Бельягора.
Правда, как теперь выяснилось, ему противостоит нечто более грозное, чем он предполагал. Но он же все-таки сын барона из Великого Герцогства Гермесского. Так стоит ли падать духом, а?
В худшем случае, даже если ему ничего другого не удастся сделать и он только сообщит в соответствующий сектор Управления о том, что здесь происходит, его заметят наверху. Может быть, сам старый Ник ван Рийн услышит о Дэвиде Фолкейне, таланты которого пропадают втуне на этом крошечном посту на Гарстанге.
Он немного попрактиковался в дерзкой улыбке. Получилось лучше, чем год назад. Его профиль оставался неисправимо курносым, но лицо утратило округлость, так его огорчавшую раньше. Теперь он, высокий, белокурый и стройный, сказал себе Фолкейн, прекрасно разбирается в одежде и вине. И в женщинах, добавил он, мгновенно расплывшись в самодовольной улыбке. Ах, если бы он не был единственным человеком в этом захолустье! Ну, может быть, этот загадочный Хорн прихватил с собой несколько женщин про запас…
Ванесса росла на экранах; красноватый шар, расцвеченный зеленым и голубым, поблескивал небольшими морями. Интересно, подумал Фолкейн, как называют ее местные жители? Будучи колонистами, цивилизация которых, в отличие от большинства, не деградировала за время длительного перерыва в космических путешествиях их расы, краоки с Ванессы, безусловно, обладали собственным языком. Почему же Фурман не занес, как это обычно делается в подобных случаях, в каталог местное название открытой им планеты?
Вполне возможно, потому, что человеческие голосовые связки не могут должным образом извернуться для его произнесения. А может, ему просто захотелось окрестить планету Ванессой. Боже, какие сногсшибательные возможности открываются перед первопроходцем! Какая девчонка устоит, если в ее честь назван целый мир?
В поле видимости появился еще один патрульный корабль, и Фолкейн вернулся к реальности.
2
В давно миновавшие дни расцвета своей экспансии краски никогда не основывали городов. Концепция столь маленькой единицы, обладающей собственной индивидуальностью и состоящей из еще более мелких субъединиц, существующих относительно изолированно, была чужда им. Тем не менее они давали имена своим связанным друг с другом поселениям, построенным в разных местах. Священная книга Фолкейна «Руководство для пилота по сектору бета Центавра» сообщила ему, что Элан-Тррл (как бы ни писать и ни произносить это название) расположен в средних северных широтах и отмечен, радиомаяком Лиги.