— Верховная Звезда мне в свидетели,— начал, запинаясь, Дельп.— Я ведь только предложил... я же знаю, что конечное решение принадлежит адмиралу...
— И мое конечное решение — «нет»,— провозгласил Т'хеонакс, словно забыв о так и не выполненном приказе арестовать капитана.— Я запрещаю как адмирал и как Оракул. Не может быть никакого соглашения между Флотом и этими... этими мерзкими... этими низкими, грязными, скотскими...
На губах адмирала запузырилась пена, его судорожно скрюченные, похожие на когтистые лапы руки взлетели над головой.
По строю дракхонских воинов прошли шорох и бормотание. Возлежавшие подобно крылатым леопардам офицеры сохраняли свое достоинство, но их глаза наполнились ужасом. Ланнахи, не понимавшие слов, но угадавшие интонацию, сбились в кучу и крепче сжали оружие.
Толк быстро и негромко перевел.
— Очень не хочется такое говорить, — вздохнул Тролвен,— но ведь этот марева сказал правду, если его же слова применить к его же народу. Неужели вы серьезно думали, что две столь различные расы могут существовать бок о бок? Слишком велик был бы соблазн нарушить все клятвы и обещания. Мы улетим на зимовку, а они снова опустошат наши земли, снова захватят наши города... или мы сами возвратимся с зимовки, прихватив в союзники каких-нибудь варваров, соблазненных возможностью поживиться на ограблении Флота. Не пройдет и пяти лет, как мы снова вцепимся друг другу в глотки, кто бы ни сделал это первым. Так что лучше уж покончить с проблемой раз и навсегда. Пусть боги решают, кто тут прав, а кто не заслуживает права жить.
Он устало и как-то неохотно напряг мышцы, готовясь принять бой, если Т'хеонакс решит нарушить перемирие.
Но тут ван Рейн воздел руки к небу и заговорил. Подобно рокоту басового барабана, звуки его голоса раскатились по всей громаде флагманского плота. И приложенные было к лукам стрелы медленно вернулись в колчаны.
— Остановитесь и стихните. Подождите одну чертову минуту. Я еще не кончил, я буду говорить. Вот у тебя есть какие-то зачатки ума,— кивнул он Дельпу,— Может, тут найдется еще одна-другая голова с мозгами, непохожими на протухший чай, который втюхивают покупателям мои конкуренты. Мне нужно сказать вам пару слов. Говорить я буду по-дракхонски, а ты, Толк, займись синхронным переводом. Я хочу объяснить вам, что дракхоны и ланнахи совсем не чужды друг другу. Все вы — одна и та же до предела тупая раса!
Уэйс судорожно вздохнул.
— Что? — прошептал он по-английски — Но ведь циклы воспроизводства...
— Убейте этого жирного слизняка! — завопил Т'хеонакс.
— Стихни ты,— раздраженно отмахнулся ван Рейн.— Сейчас говорю я. Так вот! Садитесь все вы, оба народа, и послушайте, что сообщит вам Николас ван Рейн!
20
Эволюция диомедианской разумной жизни в значительной степени относится к области догадок — никто еще не удосужился заняться здесь раскопками. Однако, основываясь на общих принципах и местной биологии, можно с вполне разумной точностью описать ход событий.
Давным-давно в тропиках этой планеты имелся то ли небольшой материк, то ли большой остров, заросший густым лесом. Экваториальные области не знают долгих дней и ночей, обычных для высоких широт. В равноденствие солнце за шесть часов пересекает небосвод и затем скрывается ровно на те же шесть часов. В солнцестояние все объято полумраком: солнце ползет по самому горизонту, то чуть выше его, то чуть ниже. Идеальные — по диомедианским стандартам — условия для поддержания обильной, цветущей жизни. И вот в эту давным-давно прошедшую эпоху небольшой остроглазый хищный зверек, лазавший по деревьям, подобно земной белке-летяге, постепенно обзавелся перепонками, помогавшими перелетать с ветки на ветку.
Но низкая плотность этой планеты делала ее неустойчивой. Континенты поднимались и опускались с прямо-таки непристойной торопливостью, за какие-нибудь сотни тысяч лет. Изменялось направление воздушных и морских течений, причем по причине большого наклона оси, а также больших масс воздуха и воды диомедианские течения переносят значительно больше тепла и холода, чем земные. Поэтому происходившие изменения климата затрагивали даже экваториальную зону.
Засушливый период превратил мощный древний лес в россыпь небольших рощиц, разделенных просторами почти безводной степи. Чтобы перемещаться между этими рощицами, наши псевдолетяги превратили свои перепонки в настоящие крылья. Будучи существами высокоадаптивными, они начали заодно охотиться на травоядных обитателей степи, а чтобы справляться с крупными копытными, им пришлось и подрасти. В свою очередь, более крупное тело потребовало больше пищи, поиски которой приводили этих летучих хищников в самые разные места: и на морское побережье, и в болота, и в горы. В то же самое время врожденная мобильность обеспечивала непрерывное внутреннее скрещивание, не давала им распасться на несколько различных видов. Любой из них мог за свою жизнь перебрать несколько типов окружающей обстановки, что заметно усиливало зависимость выживания от сообразительности, повышало ценность разума.
По какой-то неизвестной причине именно на этом этапе весь вид — или какая-то его часть, которой было суждено великое будущее,— вынужденно покинул свою родину. Возможно, подвижки планетной коры разорвали континент на острова, неспособные прокормить большое количество животных. Или пересыхание этого континента зашло чересчур далеко. А может быть, краб или вобла насытились пальцами Поббла. Как бы там ни было, стаи постепенно смещались на север и на юг; процесс этот шел медленно, на протяжении сотен поколений.
Они нашли новые территории, изобиловавшие дичью, но зима в этих местах оказалась совершенно невыносимой. С приближением долгой тьмы приходилось возвращаться в тропики и пережидать там до весны. Но в отличие от земных перелетных птиц отдаленные предки диомедианцев делали это не по зову врожденного инстинкта, они были уже достаточно сообразительны, чтобы научиться необходимому для выживания поведению. Жестокий естественный отбор, происходивший во время миграции, еще больше стимулировал развитие разума.
Но за разум всегда приходится расплачиваться — в общей продолжительности жизни растет доля, приходящаяся на детство. Мыслящее существо не имеет врожденной картины поведения, каждое поколение должно учиться всему наново, с нуля, а на это нужно много времени. Поэтому вид может стать разумным только при условии, если он сам либо среда его обитания создадут некий механизм, удерживающий родителей вместе, чтобы они могли защитить ребенка в период беспомощного младенчества и невежественного детства. Материнской любви мало, мать имеет более чем достаточно развлечений, опекая самоубийственно-любопытных детенышей, у нее просто не остается времени на добывание пищи и защиту от врагов. Необходима помощь отца, но что удержит этого самого отца, когда он уже удовлетворил свои сексуальные потребности?
Можно, конечно, вспомнить об инстинкте. Действительно, у некоторых птиц родители заботятся о своем потомстве вместе. Однако сложные структуры инстинктивного поведения несовместимы с разумом. Если у папаши хватает мозгов, чтобы быть эгоистичным, ему необходимы серьезные — и вполне эгоистичные — причины оставаться в семье.
С человеком все понятно, здесь работает механизм постоянной сексуальности. Человек не насыщается ни в какое время года. Именно из этого факта проистекает существование семьи, а далее — возможность долгого детства и, соответственно, сложной организации мозга.
У диомедианцев была миграция. Каждый год каждая стая дважды совершала долгое и опасное путешествие, требовавшее хотя бы минимальной организованности. В тропиках наступало самозабвенное безрассудство периода течки, но впереди уже маячило неизбежное возвращение домой: с учетом многочисленности мигрантов пищи на экваториальных островах хватало ненадолго.
Из примитивного периодического сбивания в стаи постепенно выросло нечто вроде не очень четких, но постоянных ассоциаций — ведь тут работал не инстинкт, а благоприобретенный опыт очень одаренных животных. К коллективной обороне добавилась взаимопомощь. Со временем трудности, испытываемые в пути, развили половой диморфизм: мужской тип тела, приспособленный к схваткам и охоте, и женский, более подходящий для переноски тяжестей. Круглогодичное поддержание полового партнерства стало выгодным и даже необходимым.
Животное с постоянной семьей (на Диомеде такой семьей являлся, как правило, матрилинейный клан, группа довольно обширная), с долгим периодом беременности, долгим детством, живущее в условиях постоянно меняющейся, нередко враждебной среды, вынужденное ежегодно бороться за сексуальных партнеров с чуждыми стаями, имеющими чуждые обычаи,— такое животное почти неизбежно начинает думать, эволюция не оставляет ему другого выхода. Дальнейший путь хорошо известен: речь, орудия, огонь, организованные нации и наконец нечто крайне неопределенное, называемое обычно словом «культура».
Хотя диомедианцы не имеют жесткой врожденной структуры поведения, они повсеместно придерживаются вполне определенных обычаев. Так проще. Аналогично, никакой инстинкт не заставляет людей формализовать свое спаривание, создавая институт брака, однако так поступают практически все человеческие общины. Так проще и удобнее. Ну а диомедианцы — они спариваются в тропиках, на зимовках.
Но ведь ничто их к этому не принуждает!
Там, где имеется цикл воспроизводства, он обязательно управляется неким простым, стопроцентно надежным механизмом. У многих земных птиц это — весеннее удлинение дня; оптический стимул включает гормональные процессы, ведущие к реактивации репродуктивных органов. На Диомеде такое невозможно — слишком уж сильно зависит световой цикл от широты. Диомедианцы сами себе установили обычай мигрировать, в результате чего они должны спариваться в строго определенное время года, иначе потомство не выживет,— и эволюция пошла по вполне очевидному пути, избрав на роль управляющего механизма саму эту миграцию.
Хотя диомедианец и питается время от времени орехами, фруктами и диким зерном, в основном он — охотник, а физические нагрузки охотника кратковременны, хотя и интенсивны. Миграция же требует длительных усилий; уже на одно то, чтобы развить летательные мускулы, ушли, вероятно, сотни и тысячи поколений — время вполне достаточное для появления и иных адаптационных изменений. Именно эти усилия стимулируют определенные железы, которые посредством сложной гормональной системы пробуждают репродуктивные органы (исключением являются кормящие женщины, их молочные железы выделяют ингибирующее вещество). Чем дольше диомедианцы летят, тем выше становится у них концентрация гормонов — в пути нет ни времени, ни сил на спаривание. Ну а в тропиках, подкормившись и отдохнув, они наверстывают упущенное и делают это настолько самозабвенно, что обратный путь не оказывает на утомленные железы практически никакого влияния.
Время от времени, после какой-нибудь необычно длительной и тяжелой работы, влечение к противоположному полу возникает и дома.
Каждый сдерживает в себе такие порывы, сдерживает не менее жестко и даже с более серьезными основаниями, чем человек — порывы к инцесту: ребенок, рожденный не вовремя, не только сам обречен на смерть, но и обрекает на смерть свою мать. Конечно же, в большинстве своем диомедианцы этого не осознают — они просто принимают табу как данность, находят ему религиозные и этические основания, а заодно мужественно борются с проистекающими из него неврозами. Хотя нет никаких сомнений, что смутное влечение к противоположному полу было одной из первоначальных причин возникновения постоянных стай.
Ну а когда перелетный диомедианец встречает племя, не соблюдающее основной его моральный закон, он испытывает искренний ужас.
К настоящему времени торговцы обнаружили еще несколько таких, аналогичных дракхонскому Флоту, племен. Вполне возможно, что все они возникли из групп, осевших в экваториальной области и, соответственно, расставшихся с необходимостью дальних перелетов, но это — лишь догадка. Четко установлено одно: каждое из них живет не столько за счет суши, сколько за счет моря. Столетиями совершенствуя свои корабли и их оснастку, они в конечном итоге сосредоточили на этих кораблях всю свою жизнь.
Это было надежнее, чем жить охотой. Это давало возможность постоянно жить у себя дома. Это давало возможность конструировать и использовать довольно сложные устройства, накапливать обширные библиотеки, сидеть и думать и обсуждать различные проблемы — короче говоря, это давало возможность взвалить на свой горб цивилизацию, возможность, доступную перелетным собратьям только в весьма ограниченной степени. Расплатой были адски тяжелый труд и правление аристократии.
Каждодневный труд являлся стимулятором, но теперь теплое жилье и запасы морской пищи позволяли рожать вне зависимости от времени года. В результате у морских народов образовалась примерно такая же система брака и взращивания потомства, какой испокон века придерживаются люди; возникло даже понятие о романтической любви.
Миграторы обвиняли моряков в развращенности, а те их — в скотском поведении. Ни те ни другие представить себе не могли, что находятся друг с другом в ближайшем родстве.
А как можно верить существу, полностью тебе чуждому?
21
— Обычно такая вот идеологическая чушь и приводит к самым жутким войнам,— подытожил ван Рейн.— А теперь, когда я отбросил идеологию, мы можем спокойно и разумно заняться добропорядочным взаимным надувательством, nie?
Конечно же, он не особо вдавался в подробности. Ланнахские ученые имеют некоторое смутное представление об эволюции, однако почти не знают астрономии; дракхонская наука представляет собой практически обратную картину. Ван Рейн удовлетворился тем, что самыми простыми, много раз повторенными словами[35] набросал единственное разумное объяснение того, почему две группы его слушателей настолько отличаются своими репродуктивными циклами.
— Вот так! — Он потер руки и нарушил натянутую, как струна, тишину коротким смешком.— Нельзя, конечно, надеяться, что с этой самой минуты между вами будет тишь да гладь да Божья благодать, даже я не способен сделать такое за один день. Многие еще годы каждому из ваших племен будет казаться, что другое занимается этим делом в самом непристойном и разнузданном стиле. Будете придумывать друг про друга похабные анекдоты... могу, кстати, сам рассказать один-другой, вполне пригодный для переделки на местные условия. Но теперь вы хотя бы знаете, что принадлежите к одной и той же расе. И любой из вас мог бы стать вполне добропорядочным членом чуждого племени. Возможно, времена поменяются и вы действительно начнете менять один образ жизни на другой и наоборот. Почему бы действительно и не поэкспериментировать? Нет-нет, я вижу, что идея моя никому здесь не нравится, так что молчу.
Он сложил руки и замер в ожидании — неуклюжий, громоздкий, оборванный, покрытый многонедельной коркой грязи. Десятки крылатых солдат и офицеров, сидевших на поскрипывающих досках под косыми лучами багрового солнца, содрогнулись от мысли о немыслимом.
— Да. В этом есть смысл. Я этому верю.
Медленные, с трудом выговариваемые фразы Дельпа словно
даже и не нарушили звенящую тишину. Прошла еще одна минута, и он поклонился надменно молчавшему Т'хеонаксу:
— Ситуация изменилась, повелитель. Я думаю, это будет хуже того, на что я надеялся, но лучше того, чего я боялся. Мы можем договориться. Они сохранят всю землю, а мы получим Аханское море. Теперь, когда я знаю, что они не... не черти, не животные... ну, теперь обычные гарантии, клятвы, обмен заложниками и так далее... все это сделает договор достаточно надежным.
Толк что-то шептал Тролвену на ухо.
— Да,— кивнул вождь ланнахов,— я тоже так думаю.
— А сумеем мы убедить Совет и кланы? — негромко спросил Толк.
— Если мы, герольд, привезем почетный мир, Совет проголосует за возведение наших посмертных духов в божественный сан.
Толк взглянул на Т'хеонакса, недвижно лежавшего в окружении своих придворных, и седая шерсть герольда встала дыбом.
— Нам бы сперва вернуться домой живыми, вождь Стаи,— сказал он одними губами.
Т'хеонакс встал. Звук крыльев, взбивших воздух, был похож на треск раскалываемых топором костей. Его лицо превратилось в подобие львиной маски, длинные клыки влажно блестели.
— Нет! — прорычал адмирал.— Хватит, наслушался! Пора кончать этот фарс!
На этот раз ни Тролвену, ни его охране переводчик не потребовался. Они схватились за оружие и сбились в круг, спиной к спине. Их челюсти громко клацнули.
— Повелитель! — выпрямился во весь рост Дельп.
— Молчи! — заорал Т'хеонакс.— Ты и так наговорил слишком много. Капитаны Флота! — Он повел головой, оглядывая своих офицеров.— Все вы слышали, как Дельп хир Орикан призывал к заключению мира с этими существами, более низкими, чем любой скот. Запомните это!
— Но, адмирал...— встал, протестующе подняв руки, один из пожилых офицеров,— Адмирал, нам только что объяснили, что они совсем не животные... у них просто другое...
— Даже если предположить, что земхон говорит правду — а ведь в этом тоже нет никакой уверенности,— что из того? — Т'хеонакс обжег ван Рейна презрительной усмешкой.— Это только усугубляет положение. Скоты живут так, как могут, иначе они просто не умеют, а эти вот ланнахи — они ведут себя по-скотски сознательно, по собственной воле. И ты позволишь им остаться в живых? Ты согласен... согласен торговать с ними, посещать их города, допускаешь, чтобы наших детей склоняли к их... Нет!
Капитаны переглянулись молча, но казалось, что по ним прошел стон. И только Дельп нашел в себе смелость заговорить: