– На ловца и зверь бежит! – прошептала я, отодвигаясь вместе с Алкой поглубже в тень.
Путаясь в одеждах, купальщики кое-как разоблачились и с криком и визгом полезли в воду. Я пригнулась и пробежала к оставленным на берегу нарядам. Бесцеремонно переворошила чужие тряпки, нашла помаргивающие значки и, зажав их в кулаке, как пару пойманных светляков, на полусогнутых вернулась под ивушку. Трепетная Трошкина ожидала меня, просунув голову за завесу ивовых ветвей, как все та же французская аристократка, но уже полностью подготовленная к гильотинированию.
– А ну, давай сюда свою грудь! – потребовала я, ворвавшись в наш зеленый шатер.
– Ты что? Спятила?! – испугалась Алка.
Она явно поняла мои намерения неправильно, потому что сложила ладошки ковшиками и укрыла ими свои женские прелести.
– Тьфу на тебя, дуру! Сама надевай! – Я протянула подружке посверкивающий значок.
– Ой, какая прелесть! Цветочек, розовенький, с огонечком! – сюсюкая, Алка пристегнула к кофточке стибренную мной бирюльку.
– Мадам Брошкина-Трошкина! – захихикала я нервным смехом, на который ограбленные мной купальщики неожиданно отозвались дружным хохотом.
– Р-рыбка моя! – страстно прорычал своей даме резвящийся в поднятых им волнах кавалер.
Я вздрогнула, оглянулась на веселящуюся парочку – ее составляющие уже образовали в замутившихся озерных водах единый беспокойный организм – и сказала подружке:
– Давай-ка поторопимся, у нас с тобой минут двадцать, не больше: потом эти рыбки замерзнут, протрезвеют, полезут на берег одеваться, заметят пропажу своих значков и вполне могут поднять страшный хай. Шагом марш, мадам Трошкина!
Алка глубоко вздохнула и, действительно, выступила из-под ивушки маршевым шагом. При этом в качестве походной песни она нарочито бодро напевала знаменитый романс:
– Гори, сияй, моя звезда! – и с удовольствием посматривала на свой горящий-сияющий значок.
Я спохватилась, что все еще держу свою брошку в кулаке, и поспешила пришпилить ее себе на грудь. На облегающем фигуру красном платье задорно подмигивающий огонек смотрелся почти непристойно, как стоп-сигнал наемного экипажа, готового с ветерком прокатить любого желающего.
– И вовсе он не розовый, а голубой! – сказала я в спину марширующей Трошкиной.
– Розовый! – Алка развернулась ко мне всем корпусом и продемонстрировала свой стоп-сигнал.
Действительно, у нее он был розовым, а у меня – голубым!
– К чему бы это? – задумалась я. – Может, гостей как-то сортируют – в зависимости от цвета значка?
– А я знаю, знаю! – оживилась Трошкина. – Наверное, розовые значки дают девочкам, а голубые – мальчикам!
– И кто же, получается, я? – прошептала я уже на пороге клуба.
Очевидно, этот закономерный вопрос возник и у охранников, потому что на Алку они посмотрели безразлично, а на мне задержали взгляды. На каменных физиономиях слабо отразились глубоко подавленные эмоции: левый страж слегка поднял брови, а правый чуток опустил челюсть. Предвидя нежелательные расспросы, я выбросила в сторону руку, как кальмар щупальце, туго обвила длинномерной конечностью и притиснула к себе Трошкину, которая опять начала прикрывать горстями интимные места, и с вызовом сказала охранникам:
– Чего уставились? Лесбиянок никогда не видели?
– Я не такая, нет! – предательски заверещала Алка.
– Конечно, ты не такая, как я, лапочка! – нежным басом сказала я, звучно чмокнув Трошкину в занавешенное распущенными волосами ухо. – Ты у нас девочка, а я мальчик! – И в подтверждение сказанного максимально выпятила грудь, украшенную голубым розанчиком.
Не знаю, что произвело на охранников большее впечатление – мои слова или демонстрация моих внушительных достоинств, но они дружно, как по команде, посторонились, пропуская обнимающихся «лесбиянок».
Едва мы очутились в зале, я выпустила Алку, и она отпрыгнула от меня метра на полтора со словами:
– Фу! Как тебе не стыдно!
– Успокойся! – попросила я. – Больно мне нужны твои скудные телеса!
Я оглядела просторное помещение, заполненное бесновато пляшущими людьми, и добавила:
– Вот была бы ты такой же могучей и статной, как Нонна Мордюкова, я бы воспользовалась твоим телом как подъемным механизмом: влезла бы тебе на плечи, чтобы осмотреть толпу с высоты.
Трошкина на всякий случай еще попятилась.
– Блин, как в этой гуще народа кого-то найдешь? Дикое стадо, все скачут, музыка грохочет, свет по глазам бьет! – расстроилась я.
Свадьба, которую праздновали сегодня гости «Райского птаха», явно вступила в финальную, абсолютно неконтролируемую стадию. Невеста, узнаваемая благодаря белому платью и шляпке с вуалью, подобрав пышные юбки, самозабвенно выплясывала канкан на сцене, предназначенной для выступления профессиональных стриптизерш. Актриса раздевального жанра на сцене тоже была, она добросовестно стягивала с себя одежки и ужом вилась вокруг столба, но импровизированный стриптиз новобрачной был куда более зажигательным.
– Ойе! – завизжали в толпе, когда невестушка жестом гранатометчика швырнула в зал свою правую туфлю.
– О, м-м-ма-а-а… – осел на пол счастливец, поймавший башмачок потной макушкой.
Вдохновленная новобрачная снайперски запулила вторую туфлю в зеркальный шар под потолком и, не дожидаясь, пока осыпятся все осколки, под свист и улюлюканье зрителей принялась энергично вращать бедрами, раскручивая обручи кринолина, как хулахуп.
Подпрыгивающая Трошкина приблизилась ко мне и прокричала в ухо:
– Кого ищем?
– Одну такую… фифу!
Это словечко не очень подходило к могучей красавице, но я вспомнила, как Милена капризно спросила: «Что, опять интервью?» Возможно, Милена Витальевна какая-то знаменитость или просто личность, широко известная в узких кругах. Надо поспрашивать знающих людей.
– Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала! – с нескрываемым неодобрением напевала я, пробираясь к барной стойке.
Помещавшийся за ней юноша плясал в основном руками: жонглировал бутылками и наливал в бокалы и стаканы разноцветные жидкости.
– Вечер добрый! – крикнула я, взгромоздившись на высокий табурет.
Бармен тряхнул шейкером, как погремушкой, и в такт заводной музыке кивнул мне.
– Я Милену ищу! – поведала ему я. – Милену Витальевну! Знаете такую?
Парень усложнил простой кивок, добавив к нему сложную загогулину. Я попыталась проследить направление, указанное подбородком, но не сумела. Взгляд сам собой прилип к невесте, которая уже избавилась от расшитого стеклярусом корсажа и завела руки за спину, теребя застежку бюстгальтера. Народу на сцене прибавилось: перед солирующей невестушкой мелким бесом приплясывал худосочный юноша топлесс, босиком и в светлых брюках, по которым никак нельзя было определить, каков его статус на данном празднике. Не исключено, что это был жених. Во всяком случае, он с таким энтузиазмом приветствовал самостийный стриптиз невесты, словно имел намерение тут же, на сцене, затеять игрища, характерные для брачной ночи. Время, что и говорить, было подходящее – без малого час ночи.
– Милена на сцене! – бармен решил мне помочь.
– Невеста?! – удивилась я. И забормотала, ускоряя темп: – Да нет, не может быть, она же замужем, во всяком случае, я так думаю, ведь у нее есть ребенок, хотя это, конечно, не обязательно предполагает замужество, по нашим-то временам…
– Милена у шеста! – перебил мои невнятные рассуждения бармен.
– У шеста?!
Я перевела взгляд с заголяющейся новобрачной на стриптизершу, которая как раз в этот момент широко развела гладкие загорелые колени и начала тереться спиной о столб, как песенный медведь о земную ось. На мой взгляд, выглядело это не столько эротично, сколько мучительно: так и хотелось предложить девушке санитарно-эпидемическую помощь по избавлению ее от кожных паразитов.
А у меня руки зачесались от желания надавать затрещин обманщику-бармену!
– Это не она!
– Это Милена.
– Мне нужна другая Милена! – настаивала я. – Милена Витальевна!
Стриптизерша, энергично полирующая своим телом шест, была, спору нет, хороша, но до нужного мне Русского (или Прусского) размера не добрала, как минимум, полцентнера.
– Это Милена Витальевна! – устало повторил бармен, которому, похоже, уже надоело со мной общаться. – Другой у нас нет!
– Этого просто не может быть! – заявила я непререкаемым тоном, словно дам с этим редким именем должно быть больше, чем рыбы в море. – Та Милена Витальевна, которую я ищу, живет в большом красивом доме по адресу: улица Подгорная, дом пятнадцать! У нее маленький сын по имени Саша и сто пятьдесят кило живого веса!
– С килограммами напутали, а так все верно: сын Саша, дом на Подгорной, пятнадцать, Милена Витальевна Рыжикова, – утомленный препирательствами бармен зевнул мне в лицо и демонстративно отвернулся.
– Не может быть! – повторила я, таращась на огорчительно стройную Милену Витальевну.
– Если я правильно понимаю, ты эту бабу перепутала с какой-то другой? – спросила смышленая Трошкина.
– Похоже, что так, – огорченно призналась я.
– А что между ними общего? – Алка прищурилась.
Я помнила этот острый прищур еще по школьным временам. Таким взглядом отличница Трошкина встречала особо каверзные задачки в контрольных работах по алгебре. Я любила этот взгляд: он гарантировал мне возможность списать у подружки правильное решение.
Я сосредоточилась и постаралась поточнее сформулировать условия своей задачи:
– Ребенок у них общий, мальчик Саша, примерно двух лет.
Острый Алкин прищур стал еще уже и сделался откровенно недоверчивым. Так могли смотреть на уклоняющихся от ясыка русских князей полномочные представители монголо-татарского ига.
– Я, конечно, не лесбиянка и потому мало что знаю об однополой любви, – язвительно сказала подружка, намекая на недавний эпизод с охранниками. – Однако мне совершенно точно известно, что общий ребенок может быть только у женщины и мужчины! Или ты, Кузнецова, морочишь мне голову, или запуталась гораздо сильнее, чем тебе кажется! Расскажи-ка ты мне лучше все с самого начала!
– Тут без бутылки не разберешься, – пробормотала я, провожая недоброжелательным взглядом неправильную Милену, как раз покидавшую сцену.
– Чего изволите? – услышав последние слова, бармен вновь обратил на меня внимание.
– Нам что-нибудь такое!.. – Трошкина жестами изобразила не то пенистый девятый вал, не то сход горной лавины.
– Мне то же самое, только двойную порцию! – быстро сказала я. – И сразу же повторить!
Через минуту мы с подружкой, через слово прикладываясь к запотевшим бокалам, шушукались за столиком в относительно тихом уголке. Я рассказала Алке о своих малорезультативных поисках русскогабаритной красавицы, и она уверенно заявила:
– Одно из двух!
– Секундочку! – извинилась я, кстати вспомнив о заказанном мной повторе коктейля. – Я сейчас вернусь!
– Мне тоже! – крикнула Алка, залпом допивая спиртное.
Я сбегала к бару, принесла добавку и попросила подружку продолжить прерванное рассуждение.
– Одно из двух, – повторила быстро хмелеющая бывшая отличница. – Вариант первый: мальчик Саша и медвежонок Миша улетели в Вену в сопровождении какой-то другой женщины – скажем, тети.
– Ты не видела эту тетю! – Я замотала головой, как ослик, донимаемый мухами, и закончила упражнение для мышц шеи размашистым кивком в сторону опустевшей сцены. – Из той бабы можно выкроить двух таких Милен, как эта! Определенно, они не родственницы!
– Ну и что? Та баба свободно может быть родственницей Сашиного папы! – рассудила Алка. – Или же она вообще не родня всем этим Рыжиковым! Няня, например!
– Трошкина, ты молодец! – обрадовалась я. – Дай, я тебя расцелую!
– Но-но! Говорю тебе, я не такая! – Алка покачала перед моим носом пальцем, который расплывался в воздухе, оставляя за собой смазанный светящийся след.
– Кажется, мне уже хватит, – с сожалением пробормотала я.
Но оставлять вкусный коктейль было жалко, так что пришлось допить до дна.
– Кончай нализываться! – опустошив свой бокал, строго сказала я Алке. – Пойдем к этой Милене, спросим, с кем улетели к фрицам Саша и Миша.
– Пойдем! – с готовностью согласилась Трошкина.
Два коктейля придали ей необычную смелость. Обычно Алка решительна только на словах.
Покачиваясь на каблуках и трогательно поддерживая друг друга, мы протолкались к сцене и взобрались на нее. Мне с моим баскетбольным ростом это труда не составило, а мелкую Трошкину любезно подсадили какие-то парни. Очевидно, предупредительные юноши рассчитывали на продолжение стриптиз-шоу. Чтобы не разочаровывать их, раздухарившаяся Алка исполнила оригинальный номер. Она высоко подпрыгнула, уцепилась рукой за столб и покружилась вокруг него, поджав ноги, как цирковая обезьянка. Взвихрившаяся бело-розовая юбка нарисовала вокруг столба цветную спираль, напомнившую мне изображение ДНК в школьном учебнике по биологии. Зрители забили в ладоши. В финале самозваная артистка сползла к полу и мягко приземлилась на задницу. Я резко потянула ее за свободную руку, едва не выкорчевала при этом сам шест, но Трошкину все-таки подняла. После двух коктейлей – всего-то по триста граммов каждый! – она сделалась необычно тяжелой и с трудом держалась на ногах.
Обняв подружку так крепко, что легенда о нашей лесбийской связи могла считаться подтвержденной, я толкнула неприметную дверцу на заднике сцены и шагнула в узкий коридор, скучно выкрашенный зеленой масляной краской.
– Совсем как в школе! – растрогалась Алка, на ходу сколупнув кусочек – наверное, на сувенир.
– Руки не распускай! – прикрикнула я.
– Кто бы говорил! – не осталась в долгу Алка. – Отпусти меня, дылда!
– Сама пигмейка! – ответила я и прислонила подружку к стенке под дверью с надписью «Гримуборная».
– Просто уборная – это мне ясно! – поглядев на табличку, возвестила нетрезвая Трошкина. – Женская уборная и мужская уборная – тоже. А вот «гримуборная» – это как понимать?
– Считай, что это уборная братьев Гримм! – хмыкнула я и постучала согнутым пальцем в филенку двери.
– Тогда надо было написать с двумя буквами «м»: «Гриммуборная»! – уперлась отличница-медалистка.
Мычание в середине новообразованного слова пьяной Трошкиной удалось особенно хорошо. На слух, в неологизме было не две, а все двадцать две буквы «Эм»! Алка еще продолжала мычать, когда скрипучая дверь приоткрылась, и в коридор выглянула стройная женщина в элегантном брючном костюме из белого льна.
– Вы ко мне? – она удивленно посмотрела на меня и перевела взгляд на Трошкину, которая с отрешенным видом утробно гудела свое «эмм-эмм-эммм» – точь-в-точь, как чукча, играющая на национальном инструменте. Не знаю, как эта зуда называется, такая маленькая костяная фиговинка, которая вибрирует и мелодично мычит.
– Я к вам! – ответила я, акцентировав первое местоимение и заслонив собой музицирующую подружку.
Оставив Алку исполнять в коридоре напевы народов Севера, я вошла в гримерку и прикрыла за собой дверь. Милена мне не препятствовала, но присесть не предложила. Наоборот, взяла со стула сумку и тем дала понять, что собирается уходить.
– Добрый вечер, меня зовут Инна, – напрочь изгнав из голоса нотки хмельного веселья, сообщила я. – Я звонила вам сегодня по поводу съемок в телевизионной рекламе.
– А, помню. – Милена вздернула сумку на плечо. Похоже, сказанное мной ее не заинтересовало. – И что у вас?
– В смысле? – Спиртное огорчительно притупило мою природную сообразительность.
– Что вы рекламируете? Тампоны, прокладки, кремы, колготки, стиральный порошок?
– А, нет! Женскую одежду больших размеров!
– Ну а я-то тут при чем? – Милена машинально развернулась к зеркалу и придирчиво себя оглядела.
– Я сейчас расскажу все по порядку! – пообещала я.
Загодя отточенный на Трошкиной мой рассказ о незабываемой встрече в аэропорту вышел коротким и емким. Однако никакого толку от этого все равно не было.
– Ерунда какая-то! – нетерпеливо выслушав меня, заявила Милена. – Мой сын ни в какую Австрию не улетал, ни со мной, ни с другими женщинами! Кроме того, я вообще не знаю той гигантши, о которой вы говорите. Определенно, среди моих знакомых такой нет.
– И даже няня под описание не подходит? – огорчилась я.
– Дина?! – Милена фыркнула и толкнула дверь, недвусмысленно приглашая меня покинуть гримуборную. – Да она не толще меня, у нее сорок шестой размер одежды, третий номер бюста!
– Откуда такое знание интимных подробностей? – ехидно спросила я, раздосадованная тем, что короткая встреча с Миленой не дала никаких положительных результатов…
– Небось они с этой Диной тоже лесбиянки! – с пьяной уверенностью постановила Трошкина, бессовестно подслушивавшая под дверью.
– Знаете, что, милые дамы, я сейчас вызову охранников! – рассердилась Милена.
– Не надо! – Алка расслабленно махнула рукой. – Им мы уже во всем признались!
Она ковырнула ноготком свой розовый значок и фальшиво запела:
– Из чего же, из чего же, из чего же сделаны наши девчонки?
– Из сплошных неприятностей! – прошипела я, подхватывая свою девчонку на руки, как ребенка.
Не знаю, какими глазами проводила нас Милена Витальевна – я не оглядывалась, но охранники встретили наш с Алкой выход с интересом, даже предложили вызвать такси. Я отказалась, торопясь убраться подальше от «Райского птаха».
До угла я тащила распевающую Трошкину на руках и еще метров двадцать – до пустой в этот час автобусной остановки – волокла ее в свободном стиле, держа то за плечи, то за талию. Усадив подружку на скамейку под навесом, я позволила ей закончить песню, а потом вместо аплодисментов похлопала певицу по щекам. Мне хотелось привести Алку в чувство, чтобы задать вопрос: каков был второй вариант ее решения моей задачи? Отправляясь разговаривать с Миленой, мы исходили из того, что с мальчиком Сашей в аэропорту была его няня или родственница. Это был вариант А, и он не прошел.