— Все в мой кабинет, — велел Завулон. — Немедленно.
Он исчез — нырнул в сумрак, наверное. Но перед этим на миг остановил взгляд на мне. Его глаза ничего не выражали. Ни насмешки, ни сожаления, ни приязни.
Но все-таки он посмотрел на меня, и сердце екнуло. Последний год Завулон вообще словно бы не замечал неудачливую ведьму Алису Донникову.
— И покушали, и помылись, — хмуро сказала Лемешева. — Пошли, девчонки.
То, что я села в сторонке, получилось случайно.
Ноги сами понесли меня в кресло у камина — широкое кожаное кресло, где я так привыкла сворачиваться клубочком и полусидеть-полулежать, глядя на работающего Завулона, на бездымное пламя в очаге, на фотографии, которыми увешаны стены…
И когда я сообразила, что невольно отдалилась от всех, занявших подобающие места на диванах у стены — было уже поздно что-либо менять. Только глупо бы выглядела.
Тогда я скинула босоножки, подобрала под себя ноги и уселась поудобнее.
Лемешева удивленно глянула на меня, прежде чем приступить к отчету, остальные даже взгляда себе не позволили — ели глазами шефа. Лизоблюды!
Завулон, откинувшийся в кресле за своим необъятным столом, тоже никак на меня не отреагировал. Внешне, по крайней мере.
Ну и не надо…
Я слушала ровный голос Лемешевой — докладывала она хорошо, коротко и четко, ничего лишнего не сказано, и ничего важного не упущено. И смотрела на фотографию, что висела над рабочим столом. Старая-престарая, ей сто сорок лет, она сделана еще коллоидальным способом — когда-то шеф мне подробно объяснял различия между «сухим» и «мокрым» методами. На фотографии — Завулон в старомодной одежде оксфордского студента, на фоне башни колледжа Крайст-Черч. Это подлинник работы Льюиса Кэрролла, и шеф как-то заметил, что очень трудно было уговорить «этого чопорного поэтического сухаря» потратить время не на маленькую девочку, а на собственного студента. Но фотография очень удачная, наверное, Кэрролл и впрямь был мастером. Завулон на ней серьезен, но в глазах живет тихая ирония, и еще он кажется гораздо моложе… хотя что для него полтораста лет…
— Донникова?
Я посмотрела на Лемешеву и кивнула:
— Совершенно согласна. Если целью нашей миссии было непременное освобождение задержанной — то образование круга силы и угроза жертвоприношения являлись наилучшим решением.
Помолчав, я скептически добавила:
— Конечно, если эта дура стоила таких усилий.
— Алиса! — в голосе Лемешевой зазвенел металл. — Как ты смеешь обсуждать приказы руководства? Шеф, приношу извинения за Алису, она переволновалась и несколько… несколько не в себе.
— Разумеется, — сказал Завулон. — Алиса, фактически, обеспечила успех операции. Пожертвовала всей своей силой. Неудивительно, что ей хочется задавать вопросы.
Я вскинула голову.
Завулон был очень серьезен. Ни тени насмешки или иронии.
— Но… — начала Лемешева.
— Кто-то только что говорил о субординации? — прервал ее Завулон. — Помолчите.
Лемешева осеклась.
Завулон поднялся из-за стола. Неторопливо подошел ко мне — я, не отрываясь, смотрела на него, но вставать не стала.
— Та дура, — сказал Завулон, — ни стоила таких усилий. Разумеется. А вот сама операция против Ночного Дозора была крайне важна. И все ваши боевые раны вполне оправданны.
Мне словно шило в одно место вставили…
— Спасибо, Завулон, — ответила я. — Мне будет легче прожить все эти годы, зная, что я выкладывалась не зря.
— Какие годы, Алиса? — спросил Завулон.
Странное дело… мы целый год вообще не разговаривали… я даже приказов от него лично не получала… а вот сейчас он заговорил — и в груди снова холодный колючий комок…
— Лекарь сказал, что я восстановлюсь очень нескоро.
Завулон усмехнулся. И — вдруг — протянул руку! И потрепал меня по щеке. Ласково… и так знакомо…
— Мало ли, что сказал лекарь… — миролюбиво произнес Завулон. — У лекаря свое мнение… а у меня свое.
Он убрал руку, и я с трудом удержалась, чтобы не потянуться щекой за ней следом…
— Думаю, никто не спорит, что Алиса Донникова в значительной мере обеспечила успех сегодняшней операции? — спросил Завулон.
Ага… хотела бы я посмотреть на того, кто возразит! Лишь Лемешева осторожно добавила:
— Мы все приложили значительные усилия…
— По вашему состоянию легко понять, кто и что приложил.
Завулон вернулся к столу. Но садиться не стал, лишь облокотился о столешницу, и замер, глядя на меня. Кажется — он внимательно меня прощупывал сквозь сумрак.
Но я не могла этого ощутить…
— Все согласны, что Дневной Дозор должен помочь Алисе? — осведомился Завулон.
В глазах Лемешевой появилась ярость. Когда-то старая ведьма и сама была подругой Завулона. Поэтому она ненавидела меня, когда я была в фаворе… поэтому сменила гнев на милость, едва шеф от меня отвернулся.
— Если речь идет о помощи, — начала она, — то Карл Львович провел хорошую параллель. Мы готовы поделиться с Алисой силой, но это все равно, что давать умирающему кусок сала вместо бульончика. Впрочем, я готова попробовать…
Завулон повернул голову, и Лемешева заткнулась.
— Нужен бульончик — будет бульончик, — очень мирным голосом сказал он. — Все свободны.
Первыми повскакивали братья-вампиры, потом повставали ведьмы. Я тоже зашарила ногами в поисках босоножек.
— Алиса, останься, если не сложно, — попросил Завулон.
Глаза Лемешевой вспыхнули — и погасли. Она поняла то, во что я все еще боялась поверить.
Через несколько мгновений мы с Завулоном остались одни. Молча глядя друг на друга.
Горло пересохло, и язык отказывался повиноваться. Нет, не может такого быть… не стоит даже и обманываться…
— Как ты, Аля? — спросил Завулон.
Алей меня зовет только мама.
И Завулон — раньше звал…
— Как выжатый лимон, — сказала я. — Скажи, я и впрямь страшная дура? Истратила себя на никому не нужную работу?
— Ты умница, Аля, — сказал Завулон.
И улыбнулся.
Так же как раньше. Совсем так же.
— Но я теперь…
Я замолчала, потому что Завулон шагнул ко мне — и слова стали не нужны. Я даже встать с кресла не смогла: обхватила его за ноги, обняла, прижалась — и разревелась.
— Сегодня ты положила начало одной из лучших наших операций, — сказал Завулон. Его рука трепала мне волосы, но все-таки казалось, что он сейчас далеко-далеко. Конечно, такой маг как он никогда не может позволить себе расслабиться: на нем весь Дневной Дозор Москвы и области, на нем судьбы простых Темных, живущих мирной и спокойной жизнью, ему приходится бороться с интригами Светлых и уделять внимание людям… — Алиса, после твоей глупой выходки с призмой силы я решил, что ты вряд ли заслуживаешь моего внимания.
— Завулон… я была самонадеянной дурой… — прошептала я, глотая слезы. — Прости. Я подвела тебя…
— Сегодня ты полностью реабилитировалась.
Одним движением Завулон поднял меня с кресла. Я привстала на цыпочки, иначе пришлось бы болтаться в его руках, и почему-то вспомнила, как меня это поразило в первый раз — чудовищная сила его худощавого тела. Даже когда он в человеческом обличье…
— Алиса, я тобой доволен, — он улыбнулся. — И не переживай, что выложилась. У нас еще есть кое-какие резервы.
— Вроде права на жертвоприношение? — я попыталась улыбнуться.
— Да, — Завулон кивнул. — Поедешь в отпуск, сегодня же. Вернешься лучше чем была.
У меня предательски задрожали губы. Ну что такое, реву как истеричка, тушь небось вся потекла, силы ни капельки не осталось…
— Хочу тебя, — прошептала я. — Завулон, мне было так одиноко…
Он мягко отстранил мои руки.
— Потом, Аля. Когда ты вернешься. Иначе это будет… — Завулон улыбнулся, — использованием служебного положения в личных целях.
— Кто посмеет тебе такое сказать?
Завулон долго смотрел мне в глаза.
— Найдутся, Аля. Прошлый год был очень тяжелым для Дозора, и многие не прочь увидеть меня униженным.
— Тогда не надо, — быстро сказала я. — Не надо рисковать, восстановлюсь сама потихоньку…
— Надо. Не беспокойся, девочка моя.
Меня всю перевернуло от его голоса. От спокойной, уверенной силы.
— Ну зачем ты так рискуешь ради меня? — прошептала я. Не ожидая ответа, но Завулон все-таки ответил:
— Потому, что любовь — это тоже сила. Большая сила, и ей не стоит пренебрегать.
ГЛАВА 3
Странная вещь — жизнь.
Еще сутки назад я выходила из своей квартиры: молодая, здоровая, полная силы — и при этом несчастная ведьма.
А полдня назад я стояла в офисе Дозора: изуродованная, лишенная надежды и веры в будущее…
Как все изменилось!
— Хочешь еще вина, Алиса? — Павел, мой провожатый, заискивающи заглянул в глаза.
— Немножко, — не отрываясь от иллюминатора сказала я. Самолет уже начал снижение на посадку в аэропорту Симферополя. Старенькая «Тушка» поскрипывала, медленно заваливаясь на крыло, и лица пассажиров были скорбно-напряженными. Только мы с Павлом сидели совершенно спокойно — безопасность полета проверил лично Завулон.
Павел подал мне хрустальный бокал. Разумеется, бокал был не из реквизита стюардесс, как и наполнявший его южноафриканский сотерн. Похоже, к своей миссии немолодой оборотень отнесся более чем серьезно. Он летел отдыхать на юг к кому-то из своих знакомых, но в последнюю минуту его сняли с рейса на Херсон и поручили сопровождать меня до Симферополя. Слухи о том, что мои отношения с Завулоном вернулись в прежнее русло, явно успели до него дойти.
— Давай за шефа, Алиса? — спросил Павел. Он так старательно заискивал, что это даже становилось неприятно.
— Давай, — согласилась я. Мы чокнулись, выпили. Прошла мимо стюардесса, проверяя в последний раз застегнуты ли ремни, но на нас даже не посмотрела. Заклятие незначительности, наложенное Павлом, все-таки работало. Даже этот убогий оборотень сейчас был способнее меня…
— Все-таки нельзя не признать, — отпив вина сообщил Павел, — что отношение руководства к сотрудникам у нас на высоте!
Я кивнула.
— А Светлые… — он вложил в слово столько презрения, сколько было в его силах, — куда большие индивидуалисты, чем мы!
— Не передергивай, — сказала я. — Вот это, все-таки, неправда.
— Да брось, Алиса! — от вина он сделался словоохотливым. — Помнишь, как год назад в оцеплении стояли? Перед ураганом?
Пожалуй, только по этому оцеплению я его и помнила. Оборотни выполняют черновую работу, и пересекаемся мы редко. Либо на силовых акциях, либо в тех редких случаях, когда созывают весь персонал Дозора.
— Помню.
— Ну вот, этот… Городецкий. Светоч, блин!
— Он очень сильный маг, — вновь возразила я. — Очень.
— Ну да! Силы нахапался, выжал из людишек последнее, и что? Куда он ее употребил?
— На собственную реморализацию.
Я прикрыла глаза, вспоминая, как это выглядело.
Фонтан света, бьющий в небо. Потоки энергии, собранные Антоном у людей. Он поставил все на карту, рискнув прибегнуть к заемной силе, на краткий миг обрел силы, соизмеримые, а то и превосходящие возможности Завулона и Гесера.
И обрушил всю силу на себя.
Реморализация. Поиск этически оптимального выхода. Самая страшная проблема Светлых — не причинить вреда, не сделать поступка, который повлечет за собой зло для людишек.
— Он же теперь суперэгоист! — со вкусом сказал Павел. — Мог он свою подругу защитить? Мог. Мог с нами схватиться? Еще как! А он что сделал? Взял себе все собранное! Даже ураган остановить не захотел… а ведь мог, мог!
— Кто знает, к чему бы привел любой иной поступок? — спросила я.
— Да ведь он поступил, как любой из нас! Как самый настоящий Темный!
— Тогда он был бы в Дневном Дозоре.
— Будет, — уверенно сказала Павел. — Куда денется. Жалко ему стало силы, вот он ее и употребил для себя. Потом оправдывался — мол, все для того, чтобы правильное решение принять… А какое было решение? Не вмешиваться! Всего лишь — не вмешиваться! Это наш подход, темный.
— Не буду спорить, Павлуша, — сказала я.
Лайнер вздрогнул, выпуская шасси. Кто-то в салоне тихо ойкнул.
На первый взгляд оборотень был прав. Вот только помню я лицо Завулона в следующие дни после урагана. Нехороший у него был взгляд, уж я-то научилась разбираться. Словно он понял, что его провели, но понял это слишком поздно.
Павел все продолжал рассуждать о тонкостях борьбы Дозоров, о разнице в подходах, о долгосрочном планировании операций. Стратег… ему в штабе сидеть, а не по улицам шастать…
Я вдруг поняла, как он успел меня утомить за три часа полета. А ведь на первый взгляд производил приятное впечатление…
— Павлуша, а ты в кого перекидываешься? — спросила я.
Оборотень засопел. Неохотно ответил:
— В ящера.
— Ого! — я вновь посмотрела на него с интересом. Такие оборотни и впрямь редкость, это не заурядный вервольф, вроде покойного Виталика. — Это серьезно! А почему я тебя редко вижу на операциях?
— Я… — Павел поморщился. Достал платок, промокнул потный лоб. — Тут такое дело…
Мялся он замечательно, будто нашкодившая школьница на приеме у гинеколога.
— Я в травоядного ящера превращаюсь, — выпалил он наконец. — Не самая высокая боеспособность, к сожалению. Челюсти сильные, но зубы плоские, трущие. И медлительный слишком. Руку или ногу сломать… палец сжевать… это могу.
Я невольно засмеялась. Участливо сказала:
— Да ничего. Такие ведь тоже нужны! Главное — чтобы у тебя вид был внушительный, вызывал страх и оторопь.
— Вид внушительный… — подозрительно косясь на меня ответил Павел. — Только чешуя пестрая слишком, будто хохломская игрушка, маскироваться трудно.
Мне удалось сохранить серьезное лицо.
— Ничего, это даже интересно. Если надо людей попугать, особенно детишек, то пестрая чешуя вполне уместна.
— Да я так обычно и работаю… — признался Павел.
Толчок прервал наш разговор — самолет коснулся посадочной полосы. Дружно, хотя и несколько преждевременно, зааплодировали пассажиры. Несколько секунд, прильнув к иллюминатору, я жадно смотрела на зелень, здание аэропорта, ползущий на взлет лайнер…
Просто не верится.
Я вырвалась из душной Москвы, получила долгожданный отпуск… и свои особые права… и когда я вернусь — меня снова будет ждать Завулон…
Павел проводил меня до троллейбусной остановки. Самый забавный троллейбусный маршрут из тех, что я знаю — он идет из города в город, из Симферополя в Ялту. Как ни странно, это довольно удобно.
Все здесь было по-другому, совсем по-другому. Вроде бы и жарко — но не московской асфальтово-бетонной жарой. И море, хоть до него и далеко, чувствовалось. И буйная зелень, и вся атмосфера огромного курорта в разгар сезона.
Хорошо… мне действительно стало хорошо. Еще бы побыстрее душ принять, выспаться, привести себя в порядок…
— Ты ведь не в Ялту? — понимающе спросил Павел.
— Не совсем в Ялту, — кивнула я. Мрачно посмотрела на плотную очередь. Даже дети в ней были собранны и готовы к схватке за место в троллейбусе. Вещей у меня было всего ничего — сумочка и спортивная сумка через плечо, и в общем-то я могла бы даже постоять — если удастся сесть в троллейбус без билета.
Но не хотелось.
В конце концов у меня тугая пачка командировочных, отпускных и «лечебных» — Завулон ухитрился выдать мне почти две тысячи долларов. На две недели — вполне прилично. Особенно на Украине.
— Ладно, Павлуша, — я чмокнула его в щеку. Оборотень зарделся. — Я доберусь, ты меня не провожай.
— Уверена? — уточнил он. — Мне приказано оказывать тебе любую помощь.
Ох, защитничек… Ящер травоядный, корова с чешуей…
— Уверена. Тебе тоже надо отдыхать.
— Я с товарищами собираюсь на велосипедах путешествовать, — сообщил он зачем-то. — Очень хорошие ребята, украинские волкулаки и даже один молодой маг. Может мы и к тебе заглянем?
— Буду рада.
Оборотень двинулся обратно к зданию аэропорта, явно собираясь сесть на другой рейс. А я неторопливо пошла вдоль жиденького ряда частников и таксистов. Уже смеркалось, и было их совсем немного.
— Куда, красавица? — окликнул меня грузный усатый мужчина, куривший у своего «жигуленка». Я покачала головой — вот еще на «Жигулях» я не ездила между городами… «Волгу» я тоже проигнорировала, неизвестно на что надеющуюся «Оку» — тем более.
А вот новенький «Нисан Патрол» меня вполне устроит…
Я наклонилась над опущенным стеклом. В машине сидели два молодых чернявых парня. Тот, что занимал место водителя, курил, его товарищ отхлебывал из бутылки пиво.
— Свободны, ребята?
На меня уставились две пары оценивающих глаз. Выглядела я не слишком-то кредитоспособной, так требовалось по легенде…
— Возможно, — изрек водитель. — Если в цене сойдемся.
— Сойдемся, — сказала я. — До «Артека». Полсотни.
— Пионерка? — ухмыльнулся водитель. — За полсотни мы тебя по городу покатаем.
Остряк. По возрасту ему уже и слово «пионерка» помнить не положено. Да и амбиции у него непомерные… полсотни карбованцев — почти десять долларов.
— Вы не уточнили главное, — заметила я. — Полсотни чего…
— Полсотни чего? — послушно повторил товарищ водителя.
— Баксов.
Морды парней сразу изменились.
— Полсотни баксов, едем быстро, без всяких попутчиков, музыку громко не включаем, — уточнила я. — Договорились?