— Понятно. Хорошо, я сейчас все приготовлю. А ты рассказывай, что там у вас было. Меня информировали… но лучше так. Про Андрея, про Тигренка… про весь этот беспредел.
Пока Игорь нарезал закуску, споласкивал и аккуратно вытирал рюмки, откупоривал бутылку, Антон вкратце пересказал ему недавние московские события.
Игорь молча разлил водку по четырем рюмкам. Две накрыл ломтями хлеба, одну пододвинул Антону, последнюю взял сам.
— За ребят, — сказал он. — Да будет Свет к ним милостив. За Тигренка… за Андрюшку…
Они выпили не чокаясь. Антон с любопытством уставился на Игоря. Тот закашлялся, растерянно посмотрел на рюмку:
— Антон… постой… водка же паленая!
— А то! — радостно подтвердил Антон. — Самая натуральная паленая водка, спирт, разбодяженныи водой из-под крана. Специально выбирал, ты не поверишь — стало трудно купить в магазине поддельную водку!
— Зачем? — воскликнул Игорь.
— Как зачем? А зачем я тебе «Бородинский» вез? Да в любом пражском магазине я купил бы буханку черного хлеба, свежую и вкусную! И колбасу тоже, и сало. Разве что с луком возиться бы пришлось…
— Это что, привет с родины такой? — все еще морщась, сообразил Игорь.
— Именно.
— Ну уж нет… свое последнее утро я хочу встретить без головной боли, — серьезно сказал Игорь. Нахмурился, проводя рукой над бутылкой и двумя полными стопками. Жидкость на миг замерцала лимонно-желтым светом. С легкой виноватостью в голосе Игорь сообщил: — Низшая магия мне разрешена.
— Тогда наливай еще.
— Спешишь куда-то? — покосившись на Антона, спросил Игорь, разлил перерожденную водку.
— Нет, куда мне спешить? — ответил Антон. — Я уж лучше с тобой посижу, поболтаю. А знаешь, зачем еще я поменял бутылку?
— Так это ты инициатор?
— Я, я. Семен принес правильную. А мне захотелось тебе напомнить… не всегда в красивом сосуде — хорошее содержимое.
Игорь вздохнул, лицо его потемнело.
— Городецкий… не надо читать мне мораль. Я в Дозоре был, когда ты еще не родился. Все понимаю! Но я виноват, и я понесу свое наказание.
— Нет, ты ничего не понимаешь! — зло выкрикнул Антон. — Встал в позу, видите ли… сел в позу, точнее! «Я виноват, я понесу…» — передразнил он Игоря. — А нам что делать? Особенно теперь, без Тигренка и Андрея? Ты знаешь, что Гесер решил наших девочек-программисток натаскивать?
— Брось, Антон! Незаменимых Иных нет. В резерве Московского Дозора — сотни магов и волшебниц!
— Да, конечно. И если свистнем — они придут. Бросят семьи, бросят работу, обычные дела. Встанут под ружье, а как же иначе? Если действующий состав Дозора опозорился, опустил руки, поддался…
Игорь вздохнул. Заговорил резко и напористо, вновь становясь похожим на прежнего оперативника:
— Антон, я все понимаю. Ты умный парень, и ты правильно сейчас меня злишь. Пытаешься вдохнуть волю к жизни… пытаешься убедить бороться… Но пойми одно — я действительно не хочу бороться! Я действительно считаю себя виновным. Я действительно… решил уйти. В никуда, в сумрак,
— Почему, Игорь? Я понимаю, смерть человека всегда трагедия, тем более если по твоей вине, но ведь ты не мог предвидеть…
Игорь поднял на него тяжелый взгляд. Покачал головой:
— Нет, Антошка. Ничегошеньки ты не понимаешь. Думаешь, я из-за того казнюсь, что тот паренек утонул? Нет.
Антон взял рюмку и залпом выпил.
— Жалко мне мальчика, — продолжил Игорь. — Очень жалко. Только мне ведь всякого пришлось повидать… и было уже так, что гибли люди. По моей вине. И дети, и женщины, и старики. Тебе приходилось, к примеру, делать выбор — к кому кидаться, кого спасать: неинициированного Иного или обычного человека? Мне — приходилось. Тебе приходилось выбирать силу из толпы — начисто? Зная, что с девяностопроцентной вероятностью два человека в толпе не выдержат и покончат с собой? Мне — приходилось.
— Мне тоже кое-что приходилось делать, Игорь.
— Да, я понимаю. Тот ураган… Тогда что же ты ерунду несешь? Не можешь поверить, что дело не в несчастном пареньке? Что я полюбил Темную?
— Не могу, — сказал Антон. — Никак не могу! Гесер тоже это сказал, но…
— Вот и поверь Гесеру. — Игорь горько улыбнулся. — Я ее люблю, Антон. И сейчас еще люблю. И буду любить — вот в чем беда.
Он взял рюмку.
— Хоть на том спасибо, что ей рюмочку на столе не оставил… — Антон почувствовал, как в нем закипает ярость. — Спаси…
И осекся, невольно проследив взгляд Игоря. В шкафу, за стеклом, стояла среди бокалов наполовину полная рюмка с зачерствелым кусочком хлеба на ней.
— Ты сдурел, — пробормотал Антон. — Совершеннейшим образом сдурел. Игорь, ты пойми — она ведьма!
— Она была ведьмой, — с легкой печальной улыбкой согласился Игорь.
— Она спровоцировала тебя… ну, не зачаровала, понятно, но все равно влюбила в себя.
— Нет. Она влюбилась сама. И не подозревала даже, кто я.
— Хорошо. Допустим, тебе виднее. Но все равно — это была провокация. Со стороны Завулона, который прекрасно все знал…
Игорь кивнул:
— Да, скорее всего. Я много над этим думал, Антон. Видимо, и та схватка в Бутово была полностью подготовлена Темными. Высшим звеном, Завулон и еще один-два Темных. Лемешева, вероятно, знала. Эдгар и ведьмы — нет.
Вампиров и оборотня он даже не посчитал достойными упоминания.
— Ну, так если согласен… — начал Антон.
— Подожди. Да, это была сознательная операция Темных. Интрига Завулона. И интрига удачная… — Игорь опустил голову. Глухо сказал: — Только что это меняет в моем отношении к Алисе?
Антону захотелось крепко выматериться. Что он и сделал, после чего сказал:
— Игорь, ты ведь посмотрел досье Алисы Донниковой. Наверняка посмотрел!
— Да.
— Значит, должен понимать, сколько у нее на руках крови? Сколько зла за ее спиной? Я сам с ней сталкивался несколько раз! С ее подачи срывались наши операции, она… она верно прислуживала Завулону…
— Ты забыл добавить, что она была подстилкой Завулона, — мертвым голосом сказал Игорь. — Что глава московских Темных очень любил заниматься с ней сексом в сумеречном облике, что она участвовала в шабашах с жертвоприношениями и в групповых оргиях. Что молчишь? Скажи, я ведь все равно это знаю. Гесер дал мне полное досье… постарался на славу. Знаю я все это.
— И все равно ее любишь? — тупо спросил Антон. Игорь поднял голову, и они посмотрели друг другу в глаза. Потом Игорь протянул руку, осторожно коснулся руки Антона:
— Не злись на меня, брат-Светлый. Не презирай. А если не можешь понять — то лучше уйди. Погуляй по Праге…
— Я пытаюсь понять, — прошептал Антон. — Честное слово, пытаюсь. Алиса Донникова была самой обыкновенной ведьмой. Не лучше и не хуже других. Умной, красивой и жестокой ведьмой. Оставляющей за собой зло и боль. Как ты можешь ее любить?
— Для меня она была другой, — ответил Игорь. — Дерганой и несчастной девчонкой, которая очень хочет кого-то полюбить. Которая в первый раз полюбила сама. Девочкой, которую, на нашу беду, первой заметили Темные. И подобрали для инициации тот момент, когда в ее душе было больше Тьмы, чем Света. С девочками-подростками это проходит очень легко — ты же знаешь. А дальше все было очень просто. Сумрак выпил из нее всю доброту. Сумрак превратил ее в то, чем она стала.
— Ты любишь не саму Алису, — сказал Антон, не замечая, что говорит о Донниковой в настоящем времени — Ты любишь ее идеализированный… нет, альтернативный, образ! Ту Алису, которой не было и нет!
— Теперь уж точно нет. И все-таки ты не совсем прав, Антон. Я люблю ее такой, какой она стала, потеряв способности Иной. Освободившись, пусть на миг, от этой серой паутины. Скажи, разве тебе не приходилось прощать?
— Приходилось, — помолчав, ответил Антон. — Да. Но не такое.
— Тебе повезло, Антошка.
Игорь снова разлил водку.
— Тогда ответь. — Антон не старался щадить Игоря, но все-таки слова дались с трудом. — Зачем ты ее убил?
— Потому что она была ведьмой, — очень спокойно сказал Игорь. — Потому что она несла зло и боль. Потому что «работник Ночного Дозора защищает людей от Темных всегда и везде, на любой территории, невзирая на личное отношение к ситуации». Ты никогда не задумывался о том, почему в Уставе есть это уточнение? О личном отношении к ситуации? Следовало бы сказать «личное отношение к Темным», но это как-то жалко звучит. Вот и обошлись эмве… эмфе..
— Эвфемизмом, — зачарованно сказал Антон.
— Эвфемизмом. — Игорь усмехнулся. — Именно. Помнишь, когда брали вампиршу на крыше, ты расстреливал ее в упор, но тут появился твой сосед-вампир. И ты опустил пистолет.
— Я был не прав, — пожал плечами Антон. — Ее надо было судить. Поэтому я и остановился…
— Да нет, Антон. Ты бы ее расстрелял. И любого другого вампира, кинувшегося защищать преступницу, тоже. Но перед тобой встал не просто вампир, а твой друг… ладно, пусть не друг, а приятель. И ты остановился. А представь, что выбор был бы — опустить пистолет или отпустить преступницу на свободу.
— Я бы стрелял, — резко сказал Антон. — И в Костю — тоже. Выбора не было. Мне было бы очень горько, согласен, но я…
— А если это был бы не хороший знакомый, а твоя любимая? Человеческая женщина или волшебница-Иная любой раскраски?
— Я бы стрелял… — прошептал Антон. — Все равно стрелял.
— И что дальше?
— Я бы не допустил такой ситуации. Просто не допустил!
— Конечно. У нас даже мысли не возникнет полюбить, если мы видим ауру Тьмы. А у Темных — если они видят ауру Света. Но мы-то были застигнуты врасплох, Антон. Лишенные всех сил. И выбора не было…
— Скажи, Игорь. — Антон перевел дыхание. Водка не брала, а разговор, пусть и вышел за предел доверительности, не приносил облегчения. — Скажи, а почему тогда ты просто не выгнал Алису с территории лагеря? Не запросил помощи и совета у Гесера? Ты бы защитил людей и при этом…
— Она бы не ушла, — резко сказал Игорь. — Она ведь находилась в «Артеке» на законных основаниях. Знаешь, что самое страшное, Антон? Право на ее восстановление было выторговано Завулоном у Гесера в обмен на право восстановить силы магу третьей категории! Мне то есть! Ты понимаешь, как все завязалось?
— А ты уверен, что она бы не ушла? — спросил Антон. Игорь молча поднял рюмку. Они впервые за вечер чокнулись, но так и не произнесли никакого тоста.
— Не уверен, Антон. В том-то и беда, что не уверен. Я сказал ей… велел убираться прочь. Но это было в первый миг, когда мы только поняли, кто есть кто. Когда не было никаких мозгов, один адреналин…
— Если она любила тебя, — сказал Антон, — то она бы ушла. Надо было только найти слова…
— Наверное. Кто теперь может на это ответить?
— Игорь, мне очень жалко, — прошептал Антон. — Не ведьму Алису, нет… об этом меня не проси. Я не смогу пролить о ней ни слезинки. Но мне очень жалко тебя. И я очень хочу, чтобы ты остался с нами. Чтобы выдержал, не сломался.
— Мне незачем больше жить, Антон. — Игорь виновато развел руками. — Пойми, не-за-чем! Знаешь, я ведь, наверное, тоже полюбил первый раз в жизни. У меня была жена… когда-то. Я стал Иным в сорок пятом году… вернулся с фронта, молодой капитан, грудь в орденах, ни одной царапины… и вообще мне везло, я только потом понял, что латентные способности Иного меня выручали. И тут правда о Дозорах… Новая война, понимаешь? Причем уж совсем справедливая, дальше некуда! Я ничего толком и не умел, кроме как воевать, а тут понял, что нашел себе работу на всю жизнь. На очень долгую жизнь. И еще, что для меня не будет каких-то человеческих горестей, досадных болезней, очередей за продуктами… ты ведь и не представляешь, что такое самый обыкновенный голод, Антон, что такое по-настоящему черный хлеб, что такое по-настоящему паленая водка… что такое — впервые ухмыльнуться в сытую харю особиста из СМЕРШа и лениво зевнуть в ответ на вопрос:
«Почему вы пробыли на вражеской территории два месяца, если мост был взорван уже на третий день после десантирования?»
Игоря немного развезло, и говорил он теперь быстро, яростно… и вовсе не так, как обычно говорил молодой маг из Ночного Дозора…
— Я вернулся и посмотрел на Вилену, на свою Леночку-Виленочку, молодую и красивую, которая мне каждый день писала письма, не вру, каждый день, и ты бы знал, какие письма! И увидел, что она очень рада моему возвращению — ведь я целый, не покалеченный, да еще и герой! Редкой бабе тогда такое счастье выпадало. Но очень боится, что завистливые стервы-соседки расскажут про всех мужиков, что у нее бывали за четыре года, про то, что она горя не знала не из-за моего офицерского аттестата… ты ведь и сейчас не понимаешь меня наполовину, верно? А я вдруг увидел. Все, сразу. И чем больше на нее смотрел, тем больше видел. В деталях, в подробностях. И не только всех ее мужичков — от гнид-спекулянтов до таких же, как я, вояк, через госпитальный забор в самоволку сиганувших… И как она полковнику одному шепчет: «Да он, небось, давно уже в земле гниет…» — тоже услышал… Кстати, полковник тот оказался человеком. Настоящим. Встал с кровати, врезал ей по морде, оделся и ушел.
Он налил водки, быстро, не дожидаясь Антона, выпил, снова наполнил рюмки. Сказал:
— Вот с тех пор я такой и стал. Как ушел из своего дома — под звон медалей и рев Вилены: «Они тебе все наврали, сучки, я верной была!» Шел по улице, и что-то в душе выгорало. Это май был, Антон. Май сорок пятого, меня Гесер сразу после капитуляции Германии с фронта выдернул, сказал: «Нынче твой фронт здесь, капитан Теплов». А люди тогда были… другие они были, Антон. Лица светились у всех. Темных тварей было до черта, что уж скрывать! Только и Света было много. И когда я по улице шел, вокруг ребятишки сновали, на мой иконостас нагрудный заглядывали и спорили, какая медаль за что. Мужики руки жали, звали выпить с ними. Девчонки подбегали… и целовали. Просто так, ничего особого в уме не имея. Целовали, как своих парней, не вернувшихся еще или уже сгинувших. Как своих отцов, как братьев своих. Иногда ревели, целовали и дальше шли. Понимаешь? Нет, вряд ли… Вот ты ведь тоже о стране болеешь, думаешь, как все плохо сейчас, в какой мы все дыре… Переживаешь, почему Светлые в глобальных масштабах России не помогут. А ты ведь настоящей дыры и не знаешь, Антон. Мы — знаем!
Игорь выпил снова. Антон молча поднял рюмку, кивнул, поддерживая непроизнесенный, но понятный без слов тост.
— Вот тогда я стал таким, — повторил Игорь. — Магом. Оперативником. Вечно молодым. Который любит всех… и никого. Я уже и решил для себя, что никого не полюблю. Никогда. Подруги — одно, любовь — другое. Человека нельзя любить — человек слаб, Иного нельзя любить — Иной либо враг, либо боевой товарищ. Вот такой жизненный принцип я себе составил, Антошка. И следовал ему как мог. Вроде как я до сих пор тот молодой парнишка, с фронта вернувшийся, которому влюбляться совсем еще рановато. Одно дело — с девчонкой на танцульке покрутиться… — он тихо засмеялся, — или на дискотеки в кислотном прикиде под ультрафиолетовой лампой попрыгать… какая разница — джаз, рок или трэш, какой длины юбка и из чего чулки сделаны… Это — все хорошо. Это можно, это правильно. Видел такой американский мультик — про Питера Пэна? Ну, так я стал вроде него. Только не глупый малец, а глупый юнец. И было мне хорошо… долго было. Тот срок, что человеку отпущен, я уже вроде как прожил. Жаловаться грех — не было ни старости беспомощной, ни прочих проблем. Так что не переживай зря, Антон.
Антон сидел, держась за голову. Молчал. Будто отворил дверь — и увидел там что-то… нет, не запретное… нет, не постыдное… Совсем-совсем чужое. И понял, что за каждой дверью, если не приведи Свет, удастся ее открыть, увидит что-то столь же чужое… личное.
— Я свой путь прошел, Антон, — почти ласково сказал Игорь. — Не грусти ты так. Я понимаю, ты ехал с надеждой меня растормошить, глупости из головы выкинуть, наказы исполнить. Только не получится. Я и впрямь влюбился сдуру в Темную. Убил ее. И себя, выходит, тоже.
Антон молчал. Пусто все было. Накатила чужая тоска, чужое горе, и выходило так, что не передачу больному другу он принес, а сидит с ним на его же поминках…
— Антон, ты не уходи сегодня, — попросил Игорь. — Я все равно спать не буду… скоро насовсем отосплюсь. У меня там еще три бутылки водки в холодильнике… если честно. Да и ресторан пятью этажами ниже.
— Тогда за столом уснем.
— Ничего, мы же Иные. Выдержим. Я поговорить хочу. Поплакаться кому-нибудь в жилетку. Я стал бояться темноты. Веришь, нет?
— Верю.
Игорь кивнул:
— Спасибо. У меня тут гитара есть, споем что-нибудь. Или я сам спою. Знаешь, для себя самого петь — все равно что… ну, понимаешь. И еще.
Антон посмотрел на Игоря — голос того вдруг стал собраннее. Сильнее.
— Я все-таки дозорный. Этого я не забыл — можешь не сомневаться. И мне кажется, что я во всей этой заварушке — просто пешка… нет, наверное, не пешка… Офицер, который сбил чужую фигуру и стал на простреливаемое поле. Только я в отличие от фигуры умею думать. Надеюсь, что ты тоже не разучился. Мне уже все равно, Антон. Но вот чья будет партия — для меня небезразлично! Давай подумаем вместе.
— С чего начнем? — спросил Антон. Спросил, внутренне поражаясь себе самому. Неужели он принял слова Игоря? Согласился считать его снятой с доски фигурой… ну, пусть не снятой, но уже обреченной, к которой тянется рука невидимого игрока…
— Со Светланы. С Мела Судьбы. — Игорь внимательно смотрел, как меняется лицо Антона. Довольно рассмеялся: — Что, и впрямь угадал? У тебя те же мысли?