— Шлюха! — пробормотал Лепра.
Дрожа от ярости, он как ни в чем не бывало занял свое место слева от нее. Она переходила от витрины к витрине, и от ее деланого спокойствия Лепра приходил в бешенство. Боже, как он сейчас понимал Фожера! Наверняка она с ним проделывала то же самое. Или пыталась, во всяком случае… Но Фожер был сделан из другого теста!
На террасе «Фуке» какой-то мужчина встал при их приближении и помахал Еве.
— А, Патрик… Как я рада тебя видеть!
Мужчина поклонился Лепра. Ева бросила небрежно:
— Жан Лепра, мой пианист. — Потом добавила со светской улыбкой: — Не ждите меня, Жан… Я вернусь поздно.
И она осталась с этим Патриком, который, казалось, был весьма тронут и взволнован. Лепра захотелось наброситься на него, он представил себе, как обратятся на них взгляды всех присутствующих. Закурил. Сколько раз он вот так закуривал, чтобы скрыть растерянность, робость! Он пошел дальше один, забрел в бар, потом в другой. Спустилась ночь, время дерзких мыслей и диких сновидений. Лепра вновь прошел мимо «Фуке». Евы там не было. Патрик увел ее… Куда? Лепра остановил такси, подъехал к своей машине и, пересев в нее, начал объезжать один за другим рестораны и ночные бары… Все безуспешно. Он даже не мог спросить у посыльных, не заходила ли Ева. У него и так был вид обманутого мужа. Очень точное определение. Он вспомнил последний вечер, несчастного пьяного Фожера. «Ну что ж, старина, мы квиты. Правда, я ее ищу… Я еще не сдался… Она держит меня не любовью, нет. Презрением…» Он говорил сам с собой, на полной скорости минуя перекрестки… Пусть он разобьется, но положит конец этому фарсу! Он то погружался в ночной мрак, то вырывался из него, проносясь по улицам, залитым резким светом праздничных залов. Зазывно звучали трубы, цимбалы. Он мчался по опустевшему городу все дальше и дальше, насилуя коробку скоростей. Останавливался. Выпивал. Последний раз он возвратился к машине, уже пошатываясь. «Куда теперь? По отелям?» Он усмехнулся и взглянул на себя в зеркальце: «Глаз не оторвать! Просто красавец!» Он вытащил носовой платок, вытер лицо, потное от усталости. Нащупал ключ от квартиры. «Чудно, я буду ждать ее у нас дома. У нас! Вот умора».
Он устремился назад. Скорость заглушила боль. На часах было два. Она уже наверняка вернулась. Он нажал на тормоза, заехал на тротуар и пулей вылетел из машины. Поднимался, перескакивая через ступеньки. Так быстрее, чем на лифте. Повернул ключ, толкнул дверь. Нет, еще не вернулась. Он зажег свет, медленно прошелся по пустой квартире. И что дальше? Чего он ждет? Разве она не так же свободна, как он? «Но, черт возьми, Ева, не приснилось же мне это! Ты сама сказала, что ты моя жена. Я слышу твой голос: „Я твоя жена!“» Он задыхался, умирал от отчаяния. Зажег в спальне верхний свет, посмотрел на разобранную постель. На ней валялся ее халат. Тут же у кровати стояли домашние туфли, и Лепра уставился на них, словно они могли сами пойти куда-то.
С мягким шумом на площадке остановился лифт. Лепра как зачарованный вышел в прихожую. Еще шаг. В скважине поворачивался ключ. Открылась дверь, и в проеме показался силуэт Евы.
— Ева…
Он говорил и двигался как сомнамбула.
— Ну, — сказала Ева, — что с тобой?
Она не успела поднять руку. Он со всего размаху влепил ей пощечину, она потеряла равновесие и отлетела к стене.
— Кто этот Патрик? Кто?!
Она оттолкнула его, вбежала в спальню и захлопнула за собой дверь. Лепра схватился за ручку и стал колотить в дверь.
— Открой! Открой!
Внезапно силы его иссякли. Он уткнулся лицом в створку двери, ощупывая вслепую возникшее на его пути препятствие.
— Открой, — простонал он. — Я прошу прощения, Ева… Я скотина… Бывают минуты, когда я сам не свой… Вы все сами меня провоцировали… Малыш Лепра… Думали, я не в счет… Открой, мне надо с тобой поговорить.
Он был уверен, что она стоит, прислонившись к двери с той стороны, и не пропускает ни единого его вздоха и стенания.
— Я не хотел ударить тебя, Ева. Я искал тебя всю ночь. Ты была с этим человеком… Ты не можешь понять… у меня, в конце концов, тоже есть самолюбие… Ты слушаешь меня? Я люблю тебя… Я неправильно себя вел с тобой… но мы можем начать все сначала…
Он прислонился к двери всем телом, ему казалось, что он слышит ее дыхание, он вжался в дерево ртом, так что лак прилип к его губам.
— Ева… забудем… все… Будем считать, что мы ненадолго расстались… Не получит Борель никакого письма, вот увидишь… Доверься мне…
Ему надо было спешить, если он хотел удержать ее до конца. Он врастал в дверь грудью, животом, не в силах прошибить ее.
— Позволь мне жить по своему усмотрению. Поверь, я добьюсь успеха… ты мне поможешь… Ева! Ты же не перестанешь любить меня из-за…
На глазах у него навернулись слезы.
— Я не злодей. Я сожалею… обо всем.
Он сполз на колени, потом лег на пол, увидел полоску света под дверью, и ничьей тени не было видно. Никого. Пусто. Он так и остался неподвижно лежать на полу.
Глава 11
На рассвете он ушел, точно воришка. Вернулся домой и метался по комнате, пока усталость не свалила его. Но он не желал ложиться спать, пока не найдет решения. И вообще, было ли оно? Даже Фожер — а уж он-то был посильнее его — искал его напрасно. Он не излечился от Евы. Она все усложняла своей манией обо всем судить и решать, что хорошо, а что плохо. Лепра встал, взглянул на календарь. Четверг. Еще четыре дня, если права Ева. Ну что ж, тем хуже. Она сказала бы: «Жан — никчемный человек». В конце концов, может быть, лучше жить свободным, даже если ты выглядишь никчемным в глазах… Никчемный? Ради бога! Впрочем, не такой уж и никчемный! Он наиграл мелодию, чтобы еще раз убедиться в этом, успокоиться. Потрясающая получилась песенка! И не последняя.
Лепра вынул из кладовки чемодан. Вещей у него было не больше, чем у солдата. Уложить багаж — пара пустяков. Внезапно он заторопился, чтобы быстрее покончить с этим и не думать, не поддаваться мрачным мыслям, сомнениям. Будильник, щетку… Черкнуть два слова Блешу, предупредить его, что заболел… Он одним махом набросал письмо и подписался. Вот и все. Концерта не будет. Страница перевернута. Вот что значит разрыв. Так же легко, как стряхнуть с себя хлебные крошки. В последний раз оглядел комнату. Никаких сожалений? Никаких.
Он схватил чемодан и спустился вниз. В последний раз он ехал в этой маленькой машине. Жаль. В банке он снял со счета все деньги, сложил банкноты. С такой скромной суммой особенно не развернешься, но ведь и раньше в конце месяца он еле сводил концы с концами. Теперь на вокзал. Поезд на Брюссель отходит через сорок пять минут. Он поставил машину, позвонил в гараж, сказал, что машина припаркована во дворе Северного вокзала. Он чуть было не набрал номер Евы, но понял, что все будет потеряно, если снова пуститься в дискуссии. Он выбрал скромный букет и послал ей — так будет лучше. Не стоит подчеркивать момент отъезда. Теперь последнее: он взял билет в один конец и почувствовал себя таким же человеком, как и все остальные. Увидел солнце, пассажиров. Его пронизали флюиды, наполнявшие атмосферу отъезда. Он дрожал всем телом. Места для Евы в нем уже не оставалось. Любовь медленно уходила из него, словно болезнь. Ощущение было настолько новым и необычным, что он даже остановился, прямо посредине холла, и поставил чемодан на пол. Если бы у него хватило духу, он бы ощупал себя. Как человек, упав, поднимается и с удивлением констатирует, что остался цел и невредим… «Ева, — прошептал он ее имя, затем еще раз: — Ева…» Оно уже ничего не пробуждало в нем. Ева. С тем же успехом он мог бы сказать «Жанна» или «Фернанда»… Толпа обтекала его, разделяясь на два потока. Люди обращали на него внимание, видя, как он беззвучно шевелит губами: он рассмеялся, потом смешался с другими пассажирами, направлявшимися к контролю.
Какое счастье — беспечно идти по вагону, выбирая себе купе, попутчиков! Опустить окно, вдохнуть запах металла, пара, дыма. Там, наверху, стрелка легко перепрыгивает с одного деления на другое. Скоро поезд тронется. Вот и все, поехали. Мир пленников остался позади. Свежий ветер дул ему прямо в лицо. Прощай, Ева!
На границе у него дрогнуло сердце. Нет, Борель еще не успел напасть на след. Теперь поезд мчит уже по чужой земле. В легкие проникает новый воздух. Что, интересно, она делает в эту минуту? Поглаживает лепестки цветов, которые он ей послал? Пожимает плечами: «Как же он меня любит!»? Будет ждать звонка. Завтра начнет беспокоиться: неужели раб взбунтовался? В субботу позвонит ему сама. В воскресенье настанет ее черед искать его по всему Парижу. А в понедельник, когда придет почта, Борель вызовет двух инспекторов… И тут ей ничего не стоит сказать: преступник тот, кто сбежал…
Лепра, чувствуя себя не в своей тарелке, пытался вновь обрести утраченную радость, рассматривая пейзаж за окном, прислушиваясь к мелодии, возникавшей в нем под стук колес. Но против воли он мысленно возвращался к этим четырем дням, которые выстроились перед ним в ряд, как препятствия на скаковом поле. Ему придется прыгать четыре раза, каждый раз все дальше и дальше, выше и выше. Видения! Видения! Уже долгие месяцы он не может от них избавиться. А ведь правда проста. Если его любовь действительно умерла, стоит ли обращать внимание на презрение Евы? Он не мог избавиться от этой мысли до самого Брюсселя, но так ничего и не решил. Снял номер в скромном отеле. О работе пока нечего и думать. Во всяком случае, до понедельника искать ее бессмысленно. Пока что лучше просто погулять по городу.
Лепра, чувствуя себя не в своей тарелке, пытался вновь обрести утраченную радость, рассматривая пейзаж за окном, прислушиваясь к мелодии, возникавшей в нем под стук колес. Но против воли он мысленно возвращался к этим четырем дням, которые выстроились перед ним в ряд, как препятствия на скаковом поле. Ему придется прыгать четыре раза, каждый раз все дальше и дальше, выше и выше. Видения! Видения! Уже долгие месяцы он не может от них избавиться. А ведь правда проста. Если его любовь действительно умерла, стоит ли обращать внимание на презрение Евы? Он не мог избавиться от этой мысли до самого Брюсселя, но так ничего и не решил. Снял номер в скромном отеле. О работе пока нечего и думать. Во всяком случае, до понедельника искать ее бессмысленно. Пока что лучше просто погулять по городу.
Повеселел он только к вечеру, после долгих часов воспоминаний. Радость возникла в нем внезапно, как будто он, пробираясь сквозь туман, наконец-то вышел на чистое пространство. Перед ним шла молодая женщина. У него не было ни малейшего желания идти за ней, но смотрел он на нее с удовольствием. Его глаза отдыхали от Евы. Постепенно обновится и тело. На этой земле будет жить другой Лепра. Он уже живет.
Лепра пытался подладиться под ритм улицы, и она посылала ему множество легких бодрящих зарядов. Вспышки реклам, встречные лица, огни витрин — все отдавалось в нем какой-то истомой. Ужин стал для него праздником. Он был наедине с собой, и все тревоги куда-то испарились. Его одиночество было ему крайне приятно; о чем бы он ни думал, в голове его звучала музыка, искавшая выхода. Таинственная ночь щедро расточала улыбки, и Лепра долго гулял в одиночестве. Впервые он спал без сновидений, плавая в блаженной нирване.
Наступила пятница. Свободная, беззаботная пятница. Несмотря на то что подсознательно он с мрачной точностью отсчитывал часы и минуты, он отдался свободному течению дня, бесцельно фланируя по городу. Он даже подарил себе билет на концерт и с удовольствием, не омраченным завистью, послушал неизвестного пианиста. Рояль также вычеркнут из его жизни. Он скоротал этот вечер в кафе, где оркестр играл попурри из шлягеров Фожера. Фожер! Как это было давно! В допотопные времена. Лепра пил пиво, грыз орешки. Никаких желаний. Ева унесла с собой все, вплоть до малейшей потребности любви. Он дружески смотрел на проходящих женщин. Не более того. Он был благодарен им за их красоту. Ночные мотыльки, шелковистые, мягкие. Главное — не дотрагиваться.
Возвращаясь в отель, он заблудился, и это тоже доставило ему удовольствие. Такие районы попадаются в маленьких французских городишках: пустынные, гулкие, словно отгороженные лунным светом, со свесившейся через решетку листвой, видневшейся то здесь, то там. Надо устроиться где-нибудь здесь, привыкнуть. Почему бы не давать уроки? Лепра представил себе крохотную, по-фламандски вылизанную квартирку. Он назовет себя г-н Жан, будет одеваться в черное, сойдет за вдовца. Он лег в два часа ночи. Наступила суббота, и Лепра понял, что грядущий день потребует от него новых усилий.
Проснувшись, он тотчас кинулся за газетами. Это было сильнее его. Пресса ни словом не упоминала о Мелио. Все внимание прессы было приковано к самолету, побившему мировой рекорд. Лепра тщательно оделся и остановился в раздумье: куда идти? Друзей нет, только дальние знакомые. Даже бармена нет, чтобы словом перекинуться. А Ева? Она поняла, что он сбежал, и для нее теперь он просто мертв… стерт с лица земли. В ее глазах он заслуживает только жалости. Она скажет очередному Патрику: «Лепра? В сущности, вульгарный мальчишка. Я так заблуждалась на его счет». Пусть так! Она никогда не узнает правды. Вот за эту мысль и надо уцепиться.
Лепра с трудом протянул время до обеда. Потом забрел в кинотеатр. Фильм кончился. Посидел в пивной, где вчера так приятно провел время. Съел солянку. Отяжелев от пива, пресытившись музыкой, он задремал прямо на стуле. Посетители вокруг него сменяли друг друга, Одни пришли на аперитив, другие — перекусить перед поездом, потом их сменили те, кому просто нечего было делать в этот вечер, и наконец, ближе к ночи, — театралы после окончания спектакля. Лепра ушел последним, придумывая себе сложный маршрут, чтобы вернуться в отель как можно позже. Ничего, он выдержит! Он поклялся себе, что выдержит! Слишком дорого он заплатил за свою свободу.
В отеле он наглотался лекарств. Он не собирался выходить из игры, но только таким образом ему удастся свести на нет предстоящее воскресенье. Лепра забылся тяжелым сном, но, плохо рассчитав дозу, около полудня уже очнулся. Открыл ставни, оглядел безлюдную площадь перед отелем, и безысходная тоска этого пустого дня захлестнула его. Даже в Париже воскресенья становились для него испытанием, а уж тут… Что она делает? Кто утешает ее в эти часы? Она вполне способна на… Лепра сел в кровати. Нет, не такая она идиотка, чтобы открыть газ или проглотить пачку веронала. Разве только, чтобы наказать его? От нее вполне можно ожидать такой высокомерной мести. А он считал, что достаточно вскочить в поезд, чтобы ускользнуть от ее ненависти… Да нет. Она удовольствуется тем, что обвинит его, и у Бельгии потребуют выдачи преступника. Долго ли будут продолжаться эти игры? Он наполнил раковину холодной водой и окунул в нее голову. Я останусь… останусь… останусь… Наконец он произнес это слово совсем громко, посмотрев на себя в зеркало: «Ну точно утопленник. Я остаюсь! Клянусь Господом! Свободен я или нет?»
Перед ним простирался город, безлюдный, покинутый, словно перед вторжением невидимого врага. Лепра почему-то казалось, что он должен идти быстро, но куда? Никто не гнал его. «Надо было мне уехать куда-нибудь подальше, — подумал он. — Может, в Антверпен. Там было бы больше возможностей… Ну конечно, в Антверпен! Спасение в Антверпене». Он пошел на вокзал, купил путеводитель и, присев на скамейку в сквере, изучал историю этого города, его сложный план. Порт пробуждал его воображение. Ну что может быть лучше для композитора! За одну только ночь в Гавре он узнал столько интересного, и о себе самом в том числе! Поездов было много, в десять вечера отправлялся скорый. Сейчас четыре. Ждать осталось совсем недолго…
Лепра вернулся в отель, сложил чемодан и расплатился. Готов к новым свершениям. Но радости при этой мысли он не ощутил. Он отнес чемодан в камеру хранения. Если дела повернутся плохо, он сбежит в Англию, а там сядет на пароход, идущий в какие-нибудь дальние страны. Не будет же Ева такой беспощадной! Надо было ей объяснить… до отъезда. И снова в мыслях он оправдывал себя. Теперь он совершенно точно знал, какие слова надо было тогда произнести. Может, еще не поздно? Сидя в кафе, он взял лист скверной бумаги и нырнул в омут с головой. Но фразы получались какие-то мертвые, искусственные, в них сквозила неискренность. Неужели он и впрямь кривил душой? Где же истина, та самая, ради которой Ева готова все принести в жертву? Он разорвал письмо на крохотные кусочки и разбросал вокруг. Ладно, время не ждет. Он съел сэндвич прямо на вокзале и забрал чемодан. Гигантское табло высвечивало красным часы отправления. Берлин… Париж… Женева… У кассы толпились люди.
Лепра поставил чемодан, вынул бумажник. Опустив голову, встал в очередь. Он больше ни о чем не думал. В его голове, как в раковине, раздавался только глухой шум, шум моря и ветра, утраченной свободы. Он наклонился к окошечку:
— Один до Парижа, второй класс.
Пятнистая рука сгребла в кучу банкноты и мелочь. Стоящий за ним человек вежливо кашлянул. Лепра отошел. Он покинул свою телесную оболочку и смотрел на себя как бы со стороны. И эта отстраненность доставляла ему наивысшую радость. Подземный переход… туннель… два поезда, разделенные широкой платформой… Налево — Антверпен, направо — Париж. Ему было не по себе.
Лепра сел в парижский поезд, зашел в первое попавшееся купе и, закрыв глаза, сразу заснул. Он почти не замечал, что едет. Таможенник хлопнул его по плечу. Лепра порылся в карманах, что-то пробормотал, сонно ворочая языком, и снова уснул. Он сознавал, что спит, и никогда еще не чувствовал себя так спокойно, вдали от всех тревог. Иногда толчок поезда приводил его в чувство, он успевал заметить лампочку в вагоне, огни, проносившиеся за окном, и снова погружался в блаженный покой. Когда поезд замедлил ход, Лепра вздохнул, устроился поудобнее, но вокруг началась суета, по коридору взад-вперед бесконечно сновали пассажиры. Он выпрямился, посмотрел в окно, хотя было еще темно, узнал пригород, по которому они ехали. Рывком вскочил на ноги… Какой сегодня день? Понедельник. Его стал бить озноб. Чудовищная усталость давила ему на плечи.
Поезд медленно скользил вдоль нескончаемого перрона, по которому катились вереницы тележек. Теперь надо выходить, с этим нелепым чемоданом, и никто не встречает несостоявшегося беглеца. Еще не рассвело. Комнату не снять. Слишком поздно. Или слишком рано. Значит, снова гулять по городу, сдав чемодан в камеру хранения. По пустым улицам плыли клочья утреннего тумана. Евы, может, нет дома. Или она не одна. Но это уже не важно. Главное — капитулировать, не уронив достоинства. И снова нескончаемое путешествие среди теней осеннего утра. Лепра рассчитал, что приедет к семи часам, если где-нибудь по дороге выпьет кофе с рогаликом. Может, надо позвонить, объявиться? Но она наверняка откажется принять его. Лучше прийти. Помятый, грязный, зато наконец искренний. Туман стал таким густым, что Лепра с трудом ориентировался. Зашел в первый попавшийся бар и долго сидел там в духоте. Официант поливал посыпанный опилками пол. Тяжелая грусть охватила его и сдавила так, что ему стало больно дышать. Он не в силах был доесть свой завтрак и понял, что наступил последний этап.