• Уже существующий, однажды установленный государственный строй со всеми своими изъянами имеет преимущества по сравнению с любыми новыми, еще не испытанными проектами. Поэтому всякие попытки устранить его недостатки обычно приводят к еще большим недостаткам (Huntington, 1964, p. 359).
Исходя из этих положений, Хантингтон понимает консерватизм как «обоснование существующего строя, основанного на истории, Боге, природе и человеке», это не просто отсутствие изменений, а отчетливое и систематическое сопротивлением им» (ibid, p. 358–359).
Последующие изменения в социальной базе консервативной идеологии (от европейской феодальной аристократии к буржуазии и т. д.), смена объекта консервации (от «старого режима» к раннебуржуазным рыночным отношениям, а от них – к регулируемому государством капитализму и т. д.) приводили к серьезным смещениям и в содержании самого понятия. С переменами, происходившими в общественной жизни, изменялось и оно, приобретая ранее несвойственные ему черты и характеристики. Это в конечном счете и заставило многих западных исследователей отказаться от однозначной трактовки рассматриваемого феномена и прийти к необходимости более дифференцированного, а значит, и усложненного подхода к нему.
Основные ценности консерватизма: современная интерпретация
Предмет настоящего исследования – не консерватизм как таковой, а политические силы (партии и общественные движения), которые связаны с консервативной идеологией. В ценностном наполнении их программ можно выделить общие ценности и отличительные черты, сложившиеся в иные исторические эпохи, но с видоизменениями сохранившиеся и до наших дней.
Сильное государство. Консерваторам, во главе которых стоят высокостатусные фигуры, привычно считать себя «естественной партией власти», проводниками высших интересов государства и общества. Наиболее универсальная характеристика силы государства – его высокая дееспособность и эффективность, полноценный суверенитет. Важно, что для западных политий сильное государство подразумевает верховенство права. С этим связана и ценность порядка, которая в трактовке С. Хантингтона рассматривается в качестве средства достижения эффективности как условия нормально функционирующего общества (Crozier et аl., p. 45). Но уже при большей конкретизации это понятие становится чрезвычайно многоплановым.
Приверженность религиозным и моральным ценностям. Ценностная основа в консервативной политике сильнее, чем у других идеологических течений, поскольку основана не на рациональных, а потому подверженных волатильности и оппортунистическим колебаниям, а освященных религией ценностях. Имея в качестве электоральной опоры более религиозных людей, чем их оппоненты, консерваторы в политике сильнее связаны религиозной и моральной традициями. Даже на современном этапе консерваторы, как правило, идеологически более последовательны, чем большинство их оппонентов, по крайней мере из крупных политических партий. Вместе с тем консерваторы в политике остаются в рамках светских институтов, прагматично учитывая факторы религии и общественной морали в своей повестке дня.
Видение общества как органичной структуры. Сами консерваторы любят подчеркивать целостность и органичность общественной структуры, отрицают неизбежность классовой борьбы и острых социальных конфликтов, тем более – любую революционность. С государственностью эта ценность связана теснейшим образом: консервативная традиция, восходящая к Бёрку и де Местру, подразумевает, что «конституционное устройство работает, только если отражает истинные настроения сообщества» (Schlesinger, 1949, p. 240). Консерваторам присущи основанное на христианском учении ощущение несовершенства мира и человека, недоверие к переменам. Отсюда – ценность иерархии: сохранение привычного устройства мира для них подразумевало и незыблемость, если не святость неравенства, иерархического устройства общества, в котором главная ответственность и право принимать решение принадлежат высокостатусным людям.
В прошлые исторические эпохи консерваторы часто оказывались противниками демократизации, расширения избирательных прав, были совместимы с откровенно корпоративистскими недемократическими режимами. Современные консерваторы (особенно в Германии и Италии) крайне болезненно относятся к вопросу о заимствовании правыми тоталитарными режимами существенных элементов консервативной идеологии и отмежевываются от современных крайне правых политических сил. Напротив, для независимых исследователей консерватизма такая связь очевидна[2]. В корпоративизме, в том числе его тоталитарных инкарнациях, присутствуют важнейшие концептуальные конструкции, выработанные именно консерватизмом, освященные авторитетом папских энциклик и телеологической этикой католицизма. Главные из них – отрицание неизбежности классовых конфликтов и жестко закрепленные социальные роли в едином государственном механизме (т. е. иерархическое устройство общества). Корпоративизм всегда апеллирует к традиции, национальному единству, регулирует сферу общественной морали и семейных отношений, враждебен политической оппозиции и инакомыслию, грешит национализмом, освящает неравенство, в том числе – доминирование мужчины в семье, а антисемитизм был глубоко укоренен в консервативной традиции вплоть до Второй мировой войны и Холокоста. В современных условиях подобная установка консерваторов входит во все более острый конфликт с ценностями недискриминации, толерантности, эгалитаризма. Попытки стоящих у власти консерваторов найти компромиссные решения этих проблем воспринимаются частью консервативного сообщества как отход от основополагающих принципов консерватизма.
Ценность собственности. С иерархией связана еще одна ценность консервативной идеологии. В западном обществе консерватизм – это идеология и политическая программа имущих и образованных слоев общества. Им есть что терять как в плане собственности, так и социального статуса. Они заинтересованы в сильном государстве и дееспособных институтах (собственность, суд, вооруженные силы, защита правопорядка), которые способны сохранить этот статус и дать гарантии на будущее. Наконец, именно они являются носителями и хранителями нематериального наследия нации.
Социальная база, включая электоральную поддержку консерватизма как политического течения, гораздо шире этой дефиниции: в ней могут быть представлены самые разные общественные силы. Исторически к нему больше тяготеют патерналистские слои населения, занятые в сельском хозяйстве как более консервативной сфере хозяйственной деятельности и в большинстве западных обществ являющиеся клиентами патронов и «нотаблей» из старой аристократии. С развитием капиталистических отношений к ним могут добавляться городские средние слои, а также часть рабочего класса, находящегося под влиянием религиозных организаций и/или образованных ими профсоюзов. Но во главе этой политической коалиции всегда стоят интересы как традиционных (аристократия, землевладельцы), так и вновь возникающих (крупная буржуазия) имущих слоев общества.
Стремление к умеренности и центризму: консерватизм в системе политического плюрализма. В неконкурентных политических системах (как исторических, так и современных) власть, как правило, исповедует консервативные политические доктрины, поскольку настроена на сохранение существующего порядка и стремится держать все процессы изменений под жестким контролем. Там, где в XIX – первой половине XX в. возникала политическая конкуренция, она, как правило, не носила антагонистического характера: при неинклюзивном избирательном праве и консерваторы, и их соперники – чаще всего либералы – представляли имущие классы, а потому искали компромиссы, позволявшие удержать контроль над властью, не допуская к ней низы.
Из стран нашей выборки можно выделить те, где традиция политической конкуренции существовала уже тогда, когда консерватизм возникал как политическое течение, и не прерывалась до сегодняшнего дня (США и Великобритания), либо постепенно развивалась без существенных перерывов (Франция). В трех других странах развитие конкуренции носило сложный характер: Германия, Италия и Испания пережили разной длительности периоды правого тоталитаризма, и в каждой из его моделей можно найти существенные элементы консервативной идеологии. Важно отметить, что во всех трех случаях именно консерваторы стали ведущей (или одной из ведущих, как в Испании) политических сил, которые воссоздавали политическую систему после падения авторитаризма, уделив особое внимание вопросу гарантий от повторения авторитарного опыта.
Сохранение традиции. Казалось бы, эта характеристика и ценность консерватизма должна была открывать список ценностей, поскольку именно она отражает сущность и дает название и философии, и психологии «консервации». Однако представляется более правильным завершить ею данный перечень. Дело в том, что, при кажущейся определенности и ясности, традиция – понятие относительное. Традиции постоянно обновляются и открываются заново (Hobsbawn, Ranger, 1983; Democracy in a Russian Mirror, 2015). В консервативной традиции есть немало общих, наднациональных черт, связанных с христианской (особенно католической) религией и процессами исторического развития, однако традиция формируется не только ими, но и спецификой исторического и культурного развития страны, а потому носит национальный характер. Во-вторых, традиция всегда исторически конкретна, и консерватизм защищает сумму имеющихся на каждый момент ценностей и достижений, в первую очередь – интересов имущих классов. Наконец, в-третьих, в сохранении традиции всегда есть две составляющих – охранительная и развивающая; как отмечает в нашем исследовании авторитетный российский эксперт, традиция – это не просто держаться двумя руками за старое, это предусматривает и движение с целью сохранить некую суть.
Любые политики, стоящие у власти или борющиеся за власть, не могут не строить или реализовывать политического курса, ведущего страну в будущее. Отличие консервативного образа будущего в том, что консерватизм, во-первых, чаще других идейных течений ищет обоснования этого курса в прошлом и стремится сохранить то из прошлого, что считает важным; во-вторых, более сдержан и скептичен в отношении новаций; в-третьих, он более «национален», его основа – не универсалистский политический проект, как у либералов или социалистов, а морально-этические нормы и традиции, уникальные для его страны, тогда как все остальные факторы учитываются прагматически, с точки зрения их пригодности для национальной модели развития.
В таком положении – одновременно сила и слабость консерватизма как политического течения. Сила – в наличии ядра политической поддержки в лице сегментов общества, настроенных на стабильность и сохранение традиций, в гарантиях от слишком резких сдвигов при реформах, нацеленность на сохранение социального мира, порядка и стабильности. Слабости же – в риске запаздывания реформ, порожденного присущей консерватизму охранительной тенденцией, а также в подрыве собственной социальной базы в случае ошибок или слишком быстрого темпа реформ, затрудняющего адаптацию населения к их последствиям.
Эволюция партийно-политических систем и развитие консерватизма
Политическая позиция консерваторов зависит от структуры общественно-политических размежеваний, существующих в социальной и культурной структуре общества; трансляция этих размежеваний в партийно-политическое пространство определяет партийную систему и повестку дня политики страны.
Консерватизм как политическое течение возникал как реакция на последствия Великой французской революции и дополнялся размежеванием между централизующим, стандартизующим и мобилизующим государством-нацией и исторически укрепившимися привилегиями церкви; в конфессионально многосоставных обществах оно усложнялось противостоянием католиков и протестантов. Именно с этого момента можно говорить о появлении консерваторов и либералов. Лишь позже, в ходе индустриальной революции, к нему стали добавляться конфликты между земельными собственниками и промышленными предпринимателями и социально-экономические размежевания (Crozier et al., 1975, p. 45; Shugart, Carey, 1992, p. 4).
В эту эпоху, согласно Р. Далю, «[политическая] конкуренция предшествовала инклюзивности»[3]: становление «цивилизованной» конкуренции в политике стало возможным лишь потому, что противоречия между основными соперниками не имели антагонистического характера, а достижение компромисса между ними было сравнительно легким (Dahl, 1971, p. 203). В XVIII–XIX вв. круг имевших право голоса был ограничен имущими классами («богатыми и из хороших семей», по выражению А. Гамильтона), противоречия внутри которых менее остры по сравнению с их общим противостоянием с неимущими низами.
В такой системе политических координат консерваторы (в первую очередь крупная земельная аристократия) пытались противостоять угрозе своему положению, которую несли социально-экономические изменения, тогда как либералы выступали за свободу рынка, индивидуальные свободы, в том числе светский характер государства.
С распространением активного избирательного права на менее имущие слои населения главным становится уже социально-экономическое размежевание по оси «левые – правые». Прочие размежевания (на почве этничности, религии, места проживания) лишь дополняли эту картину. Соответственно, и ведущие политические силы позиционировались относительно этой шкалы. Характер воздействия этого противостояния на партийные системы не оставался неизменным. После революции в России угроза распространения коммунистической идеологии положила начало синтезу либералов и консерваторов и постепенному подключению социал-демократии к «системным» политическим силам. После Второй мировой войны стремление не допустить повторения трагического опыта тоталитаризма и «холодная война» побудили «системные» политические силы, особенно консерваторов, к переосмыслению основ экономической и социальной политики, что более подробно описано в следующем разделе.
Экономическое развитие в 60–80 гг. XX в. оказало огромное воздействие не только на экономику и социальную сферу, но и на структуру общественных размежеваний. Американский политолог Л. Пай сравнил этот процесс с «великой трансформацией» конца XIX – начала XX в., описанной Карлом Поланьи (Polanyi, 1944). Он указывал на резкое ускорение объемов мировой торговли в этот период (в среднем 13 % в год по сравнению с 3 % в предыдущие десятилетия) и еще более впечатляющий – в среднем на 28 % в год – рост международных банковских транзакций. Эти процессы глобализации сопровождались качественными сдвигами в технологиях, средствах коммуникации, развитием образования (Pye, 1990, p. 5–7).
Ускорение экономического роста и порожденное противостоянием с коммунизмом стремление к сглаживанию социальных противоречий привело к строительству в западноевропейских странах (в меньшей степени – в США) «государства всеобщего благоденствия» – разветвленной системы социальной помощи и государственной поддержки сфер образования и здравоохранения. Эти функции ранее выполняли различные общественные силы, включая церковные общины и массовые политические партии (в том числе консервативные клиентелистские партии).
Этот сдвиг переопределил и социальную функцию семьи (вырастить или хотя бы прокормить и воспитать ребенка стало возможным и в неполной семье), и столь важное для консерватизма понятие солидарности: она стала в значительной степени строиться государством.
Ключевой причиной изменения в политических настроениях общества стал порожденный этими явлениями рост материального благосостояния, образования, урбанизации. На первый план в политической повестке дня стала выходить проблематика, привлекавшая новые, более образованные и благополучные слои общества, по сути – принципиальным образом расширившийся средний класс. Эта проблематика – более «просвещенная, либеральная и нацеленная на перемены» (Crozier et al., 1975, p. 109–110, 158), в ней более важное место занимают постматериалистические темы. Новая тематика повестки дня политической жизни включает:
• экологические проблемы: выбор между ростом промышленного потенциала и соблюдением жестких природоохранных стандартов;
• проблемы, порожденные массовой иммиграцией из стран третьего мира, и их социально-экономические последствия, дилеммы «мультикультурализма» и т. п.;
• моральные проблемы. Главная тенденция в этой области – резкое возрастание ценности недискриминации членов общества ни по каким основаниям: гендерным, этническим, конфессиональным, сексуальной ориентации;
• для Европы – темпы и содержание интеграции в рамках ЕС, критикуемой «справа» за ослабление национального суверенитета и засилье евробюрократии, «слева», особенно в последние годы – за принуждение к бюджетной экономии.
Все эти сдвиги не могли не вызывать серьезных подвижек в политическом позиционировании консервативных политических сил.
Знаковым явлением, акцентировавшим эти перемены, стал распад традиционных для Европы политических субкультур, один из ключевых водоразделов между которыми проходил между религиозными и светски настроенными сегментами граждан (Лейпхарт, 1997). Во Франции и Италии, в частности, католической субкультуре противостояла «пролетарская» (Michelat, Simon, 1977). Хотя религиозные граждане по-прежнему чаще голосуют за партии «правее центра», и ценностные ориентации, и конкретные политические предпочтения уже с 1970-х гг. перестают быть жестко детерминированными отношением избирателя к религии и церкви. Секуляризация и начало постиндустриального развития размыли прежние границы между субкультурами. С определенной долей условности можно говорить о становлении «субкультуры среднего класса», которая стала социальной опорой для центристских политических сил.