— Нет, эту весть вы принесете ей сами, — отвечает Аксель. — Она давно уже перестала меня слушать.
Полицейские спускаются к выходу, их шаги эхом отдаются на лестничной клетке. На полдороги им встречается смуглая горничная со шваброй.
— Что за бездушный черт! — возмущается Харри, подходя к двери.
— Он полностью замкнулся в себе и отгородился от всего, — возражает Малин. — Точнее, он замкнул все в себе.
— Но я не заметил, чтобы он хоть чуточку расстроился. Он даже не спросил, кто мог убить его сына!
— Еще меньше его, похоже, заботит жена Фредрика, — замечает Малин.
— А внуки? Да ему начхать на них! — возмущается Харри.
— Но он слишком стар, чтобы мстить.
— Он? Для этого он никогда не будет слишком стар. Как, впрочем, и любой другой.
Проводив гостей, Аксель Фогельшё усаживается в кресло возле камина. Он сжимает в кулаки свои огромные руки, чувствуя, как по щекам бегут слезы.
Фредрик убит.
Как это могло случиться?
Полиция? С ними мне не о чем говорить; чем меньше я им скажу, тем лучше.
Он вспоминает своих внуков на итальянской вилле, видит сына, играющего с ними в гостиной. Потом память уводит его дальше, и вот уже маленький Фредрик бегает вместе с другими детьми, барабаня ножками по каменному полу замка Скугсо. Что это за дети? Фредрик, Катарина? Виктория, Леопольд? Я хотел бы жить со своими внуками, но как мне приблизиться к ней, Беттина? Его жена Кристина с самого начала терпеть меня не может, как, впрочем, и я ее.
Что они сделали со мной, в конце концов!
«Правда, — думает Аксель Фогельшё, — нужна тем, кто не знает большего».
А я должен действовать.
Ведь ты теперь вдова.
И дети твои сироты.
Юхан Якобссон смотрит на женщину, сидящую напротив него на диване в просторной гостиной итальянской виллы. Ее заплаканное и словно ссохшееся лицо излучает какой-то странный оптимизм. Разумеется, она надежно защищена в финансовом плане. Юхан не раз наблюдал, как женщины, которым он приносил известия о смерти мужей, уже при нем словно собирались с силами, понимая, что теперь надо сосредоточиться на детях, чтобы обеспечить им будущее.
Юхан откидывается на спинку кресла.
Кристина Фогельшё смотрит мимо него, в сторону Вальдемара Экенберга. Тот сидит на стульчике у рояля, положив одну руку на клавиатуру, а другой поглаживая синяк на щеке.
Кристина Фогельшё уже рассказала полицейским, как она осталась вчера ночевать у своих родителей вместе с детьми, потому что выпила вина. Она часто ужинала с детьми у родителей без Фредрика, потому что он не особенно ладил с тещей и тестем, и они могут все это подтвердить.
— И вы не позвонили домой? — спрашивает Вальдемар Экенберг.
— Нет.
— Его не было, когда вы вернулись?
Юхана внезапно поражает мысль, что это Кристина могла расправиться со своим супругом, чтобы выкупить Скугсо, пока датское наследство не растрачено.
«Чушь», — успокаивает себя Юхан. Женщина перед ним не похожа на убийцу, да и деньги, скорее всего, перешли к Акселю. Однако она правша, насколько можно судить. Впрочем, как и большинство людей.
— Я не сомневалась, что он в банке.
— У него были враги? — спрашивает Вальдемар, и Юхан отмечает про себя, что этот вопрос задан идеально: в нужный момент и правильным тоном, и что вообще они с Вальдемаром прекрасно сработались. Он убежден, что в ответ Кристина скажет чистую правду.
— Нет, насколько мне известно.
— Ну а отец, сестра?
— Вы имеете в виду месть за его неудачные сделки?
Женщина пожимает плечами.
Вальдемар Экенберг тихо бренчит по клавишам. У Кристины Фогельшё светлеет взгляд.
— Мы уже задавали этот вопрос, — продолжает Юхан, — но все-таки… Почему он пытался скрыться, когда мы хотели поговорить с ним в тот раз? Может…
— Мы говорили с ним об этом в тот день, когда он вышел из тюрьмы. Он испугался, запаниковал. Кто угодно повел бы себя так на его месте.
— Неужели он не думал о том, что вести машину в нетрезвом виде опасно и противозаконно?
— Иногда он ставил себя выше всего этого, считал, что законы существуют для других.
— Считаете ли вы свой брак счастливым? — спрашивает Юхан.
Кристина отвечает не задумываясь.
— Да. Фредрик был великодушный человек. Фогельшё — дружная семья.
В этот момент в комнату вбегают двое детей: маленькая девочка и мальчик. Оба устремляются к Кристине, спрашивая наперебой:
— Мама, мама, кто это, что случилось, мама?
— Мама, это ты? Что-то с линией, я плохо слышу.
Туве.
На часах 14:30, и где-то у горизонта на голую, неприветливую Эстергётландскую равнину уже опускаются сумерки. Малин на пассажирском сиденье «Вольво» рядом с Харри, они едут к Катарине Фогельшё.
Малин хотелось услышать от Туве, что та приедет к ней сегодня вечером и останется у нее ночевать.
Они проезжают мимо магазина «Икеа». В это время здесь трудно найти свободное место на парковке, и на бензоколонке, если ехать в сторону Шеггегорпа, длинные очереди.
Форс узнает место, где припарковалась в прошлый раз, когда приезжала сюда за одеждой. Сейчас она видит там двоих мужчин; отчаянно жестикулируя, они о чем-то спорят возле машины. Малин зажмуривает глаза, вспоминая тот день, а когда открывает их снова, и мужчины, и парковка уже далеко.
На берегу Стонгона, возле Клоетта-центра, вздымается одинокая башня нового высотного дома, небоскреба в миниатюре. Еще одна никчемная постройка, появившаяся здесь по милости очередного тщеславного градоначальника, пожелавшего оставить след в истории Линчёпинга.
— Мама? Это ты? Я плохо слышу.
— Это я, — отвечает Малин. — Ты приедешь ко мне сегодня вечером? Я приготовлю бутерброды с яйцами.
— А если завтра?
Они рассказывают друг другу, как живут, чем занимаются и что планируют делать в ближайшее время. Малин слышит голос Туве и свой, но ей кажется, будто этот разговор происходит во сне и его нет на самом деле. И она еще острее начинает чувствовать собственное одиночество, беспомощность, отчего ей становится грустно.
Автомобиль останавливается на берегу реки, неподалеку от виллы Катарины Фогельшё. Под деревьями в саду все еще лежат яблоки, и Малин только сейчас замечает, как недостает этому дому заботливой хозяйской руки: виллу давно пора покрасить, а двор — хорошенько вычистить.
Она убирает мобильник.
«Дворники» работают в бешеном темпе. «Они рисуют сердце на ветровом стекле, — замечает про себя Малин. — Такое мог бы нарисовать мужчина на спине любимой женщины кремом для загара. Знак любви».
Она знает, какой вопрос задать Катарине Фогельшё.
52
Катарина Фогельшё будто давно уже ждет их.
Она сидит напротив Малин и Харри на диване от «Шведского олова». Ее лицо не выражает ни страха, ни скорби, ни растерянности. Она только что узнала, что ее брат убит, и, кажется, готова, пожав плечами, стряхнуть с себя все, что связано с Фредриком, и как ни в чем не бывало идти по жизни дальше. «Но он же был тебе братом, несмотря на все свои недостатки», — мысленно обращается к ней Малин.
На стене картина Анны Анкер: женщина стоит у окна спиной к зрителю. Глядя на нее, Форс вспоминает Акселя Фогельшё, который так же стоял в своей гостиной, когда они с Харри рассказывали ему о смерти его сына. Он, как и эта женщина, прятал лицо, чтобы скрыть свои чувства.
А может, это правильно? Притвориться, что ты ничего не чувствуешь и окружающий мир для тебя не существует.
Или ты скрываешь что-то другое, Катарина?
Малин слушает, как Харри задает вопросы и как отвечает Фогельшё.
— …Да, в тот вечер отец приезжал ко мне. Он уехал поздно, а я легла спать. Подтвердить это никто не может. А разве нужно?
— …Я не убивала своего брата, если вы так думаете. Наша семья не причастна к этому убийству, данный вопрос я считаю закрытым.
— …Враги? Фредрик был безобиден, он не имел врагов.
— …Да, после смерти отца я унаследую значительную часть его состояния. Но я и сейчас имею гораздо больше, чем мне нужно.
Последние слова Катарина произносит, будто с издевкой.
Харри замолкает, теперь очередь Малин.
На Катарине Фогельшё шелковая голубая юбка, ее руки, сцепленные в замок, лежат на коленях. Малин замечает в ней то едва уловимое беспокойство, которое часто свойственно бездетным женщинам, ту смешанную с тревогой тоску, что выражается в быстрой смене настроения: от холодного равнодушия к доброжелательности.
Катарина морщит лоб, словно о чем-то вспоминая, и Малин думает, что в жизни человека может быть только одно-единственное по-настоящему сильное чувство, которое проходит безвозвратно и к которому потом возвращаешься всю жизнь.
На другой стене висит еще одна картина в голубых тонах, выполненная в импрессионистической манере: одинокая женская фигура смотрит в окно, а там не видно ничего, кроме тумана. «Она тоскует», — думает Малин, глядя на женщину.
На другой стене висит еще одна картина в голубых тонах, выполненная в импрессионистической манере: одинокая женская фигура смотрит в окно, а там не видно ничего, кроме тумана. «Она тоскует», — думает Малин, глядя на женщину.
— Какие отношения связывали вас с Йерри Петерссоном? — спрашивает она Катарину.
Малин сама понимает неуместность этого вопроса, лицо Катарины искажает презрительная гримаса.
— У вас богатая фантазия, инспектор, однако сейчас, по-моему, не время давать ей волю.
Я видел, как ты выходила из дома Катарины, Малин, а сейчас ты входишь в двери полицейского участка.
Ты ищешь утешения в чужих несчастьях, разве не так? Ты думаешь, что тебе станет легче от того, что другие страдают так же, как ты.
Ты высокомерна, Малин.
Но у тебя хороший нюх, здесь я отдаю тебе должное. Не бояться следовать своим предчувствиям, узнавать себя в ближнем — только таким образом люди и могут понять друг друга.
Ведь мы паразитируем на любви, Малин. Мы добиваемся ее, когда того хотим, и в отчаянии пытаемся понять, чего же она от нас хочет. И что нам делать со всей этой любовью, дружбой, страхом и сомнениями?
Ты надеялась, что Катарина Фогельшё ответит тебе на этот вопрос?
Или что я прошепчу тебе об этом сейчас, когда мой рот находится всего в нескольких сантиметрах от твоего уха?
Вряд ли. Не все так просто.
Ты ответишь лучше нас, Малин.
А сейчас ты здороваешься со своим шефом Каримом Акбаром. Он не расскажет тебе, как только что отклонил предложение занять должность в миграционной службе, не признается в том, как ему хорошо здесь, в полицейском участке, что за время работы он научился ценить коллег гораздо выше, чем в начале своей карьеры.
И еще Карим думает о книге, которую сейчас пишет. Она посвящена вопросам интеграции иммигрантов в шведское общество, но работа над ней застопорилась и, похоже, надолго.
А ты, Малин?
Что ты собираешься предпринять?
Что ты думаешь делать со всей этой жизнью, зашедшей в тупик?
Одна мысль о «бумажном Аиде» способна вызвать приступ клаустрофобии.
Ловиса Сегерберг, Вальдемар Экенберг и Юхан Якобссон ездили в Эстгётабанк и на итальянскую виллу чтобы забрать бумаги Фредрика Фогельшё и два его компьютера, служебный и домашний.
На часах половина четвертого.
У регистрационной стойки толпятся стервятники, не теряющие надежды услышать более-менее обстоятельный рассказ об очередном убийстве. Но сегодня они не получат ничего, кроме коротенького пресс-релиза с именем жертвы. Карим отказался дать пресс-конференцию, не хотел мешать работе, как он только что выразился в буфете.
Юхан трет глаза и вспоминает свою жену, которая сейчас наверняка играет с детьми дома.
Теперь Фредрик Фогельшё.
Не успели они просмотреть и десятую часть документов Йерри Петерссона, как получили новую порцию бумаг в связи с другим преступлением.
Несмотря на молчание полиции, местное радио и телевидение вовсю вещают об этом убийстве. Они говорят о Фредрике Фогельшё и Йерри Петерссоне. Разумеется, на сайте «Коррен» эта информация на самом видном месте. Там же размещена большая статья того самого журналиста, с которым у Малин, по-видимому, роман — по крайней мере, время от времени они уж точно занимаются сексом. Этот писака считает, что второго убийства не было бы, если бы полиция преуспела в расследовании первого. Интересно, он вообще выезжал на место преступления?
У Вальдемара, попивающего сейчас крепкий кофе, измученный вид. Он пыхтит, стонет и, кажется, совсем не хочет работать. Ловиса, наоборот, с интересом просматривает содержание компьютера Фредрика Фогельшё, пролистывая документ за документом. Или она надеется найти там что-нибудь, связанное с Йохеном Гольдманом?
Вдруг Вальдемар вскакивает со стула, становится за спиной Ловисы и начинает массировать ей плечи.
— Тебе ведь приятно, не так ли?
Ловиса поднимается и поворачивается к Вальдемару.
— Не смей меня трогать! Не знаю, скольких женщин-полицейских ты успел ублажить за время своей работы, но со мной у тебя ничего не получится. Ты понял?
Вальдемар отступает, опуская руки и виновато улыбаясь.
— У тебя нет чувства юмора, крошка?
— Я получил письмо из Стокгольмского отделения Интерпола, — говорит Свен Шёман, приближаясь к столу Малин.
У той раскалывается голова. «Абстинентный синдром,[73] — думает она. — Ну, во всяком случае, не похмелье».
— Йохен Гольдман покинул Тенерифе, — продолжает Свен, — три дня назад.
— И куда он направился?
— В Стокгольм, через Мадрид. Но после того как его самолет приземлился в аэропорту Арланда, следы его затерялись.
— То есть он мог собственноручно опустить конверт с фотографиями в мой почтовый ящик?
— Вряд ли. Однако теперь есть основания полагать, что он как-то связан с последним убийством. Ведь ему гораздо легче устроить это, находясь, например, в Стокгольме, чем на Тенерифе.
— То есть он был в Швеции, когда убили Фредрика Фогельшё, — задумчиво повторяет Малин.
— До сих пор никакой связи между ним и Фредриком не обнаружено, но посмотрим, что еще всплывет в бумагах, — отвечает Шёман.
— У нас ничего нет на него, — говорит Малин. — Он делает, что хочет. А фотографии в конверте, по-видимому, просто дурацкая шутка.
— Никак не могу понять, — недоумевает Свен, — зачем он прилетел в Швецию именно сейчас?
— Кто знает, — отвечает Малин. — Но я не сомневаюсь, что эти снимки — его рук дело. Ничего другого не приходит мне в голову. Аронссон навела справки: среди тех, кто недавно вышел на свободу, нет ни одного, у кого были бы основания мне мстить.
Шеф с шумом втягивает в себя воздух и сообщает ей, что летучка начнется через пять минут.
— Мы должны сделать какие-нибудь выводы из всего этого, Малин. Стервятники за дверью ждут результатов.
Усталые полицейские рассаживаются вокруг стола в зале заседаний. Они обмениваются версиями, подают идеи. Расследование застопорилось; любая встреча, любая свежая мысль может подтолкнуть его, дать ему новый заряд, пусть даже и чисто эмоциональный.
Детская площадка за окном пуста.
Свен Шёман подводит итоги.
— Мы продолжаем заниматься документами Петерссона. Пока не всплыло ничего достойного внимания; не обнаружено ни новых родственников, ни других людей, что-либо значивших в его жизни. До сих пор не найдено орудие убийства. Следует внимательнее присмотреться к его отношениям с семьей Фогельшё, особенно с Фредриком и Катариной. Нельзя упускать из виду и Гольдмана, а также всего того, что касается той автокатастрофы.
Свен замолкает.
— Есть что-нибудь новое? — спрашивает он Ловису Сегерберг.
Та качает головой:
— Ничего.
— Зато чертовски много бумаг, — шипит Вальдемар Экенберг. — Такое чувство, что мы никогда не сдвинемся с места.
— Копайте глубже, — возвышает голос Карим Акбар, словно подбадривая полицейских. Но Малин кажется, что он старается поддержать скорее самого себя, чем своих подчиненных.
— Нам надо куда-то двигаться со всем этим, — продолжает Карим. — У нас ведь до сих пор ничего нет.
— В этом ты прав, — соглашается Малин.
— А журналисты словно с ума посходили. Через два часа у меня пресс-конференция.
— Что касается фотографий твоих родителей, — продолжает Свен, обращаясь к Малин, — мы по-прежнему считаем, что за этим стоит Гольдман.
Малин не слушает его, когда он рассказывает о снимках.
Потом комиссар переходит к расследованию убийства Фредрика Фогельшё, говорит о сомнительном алиби Катарины и Акселя и о том, что показания Кристины подтвердили ее родители.
— Большинство убийств совершается внутри семьи, — говорит Вальдемар. — Вполне возможно, что Аксель и Катарина решили избавиться от этой паршивой овцы в семействе Фогельшё после того, как он разорил их. Или боялись, что он может проболтаться о чем-то.
— Ты действительно веришь, что они способны на это? Убить собственного брата и сына, пусть даже и такого?
— Даже если Аксель и Катарина не делали этого сами, они могли нанять кого-нибудь. Причем в обоих случаях.
— А зачем им понадобился весь этот спектакль в часовне?
— Чтобы направить нас по ложному следу, — отвечает Вальдемар.
— Как бы то ни было, мы должны проработать эту линию, — говорит Свен. — Сейчас Фогельшё наши главные подозреваемые. Нужно проверить, с кем они общались в последнее время, запросить распечатку разговоров по их мобильным телефонам.
— И проверить электронную почту? — добавляет Юхан.