Черт с тобой, мама. Черт с тобой, черт с тобой.
Она старается не думать о матери.
Папа вечером работает, значит, я буду дома одна. Я смогу это, я хочу этого.
Надеюсь, он уже на пожарной станции. Черт с тобой, мама.
Сердце готово разорваться или выскочить из груди.
У нее что-то сжимается в желудке. К черту, к черту эту осень и этот город!
По другую сторону моста она видит пожарную станцию. В свете высоких уличных фонарей ее стены кажутся желтыми.
Туве бежит по направлению к станции.
— Что случилось, Туве? — испуганно спрашивает ее вахтер Гудрун.
— Папа здесь?
— Он наверху, поднимись к нему.
Через пять минут Туве сидит на постели в темной комнате, уткнувшись лицом в папины колени. Он гладит ее по щекам и утешает. Вдруг включается свет и воет сирена.
— Проклятие! — ругается папа. — Опять кого-нибудь затопило. Я должен идти.
— Я подожду тебя здесь, — говорит Туве, и папа целует ее в щеку.
Вскоре вокруг снова становится темно и тихо, и Туве старается ни о чем не думать.
Ей снится, что она стоит на краю огромной равнины. У нее нет карты и вокруг темно, но она знает, что должна идти вперед. Как будто некий внутренний голос указывает ей, куда надо идти. И это уже не голос ребенка.
Дешевое вино портит настроение.
Малин лежит в постели, слушает, как в окно барабанят капли дождя. Она звонила Туве, но та отключила мобильник.
Форс закрывает глаза. Ей видятся знакомые лица: Туве, мамы, папы, Янне.
Уходи, Туве. Живи, где хочешь, мне нет до этого никакого дела.
Лица презрительно улыбаются. Не в силах этого вынести, Малин открывает и снова зажмуривает глаза.
Теперь ей видится Даниэль Хёгфельдт. У него влажные губы, и Малин чувствует, как в ней пробуждается желание.
А потом возникает Мария Мюрвалль в своей больничной палате.
Фогельшё.
Мертвые и живые, бездушные.
Йохен Гольдман.
Автобус, на котором приезжает на работу Вальдемар и на который он одно время постоянно жаловался.
Мама Андреаса Экстрёма. Мама Ясмин Сандстен в больничной палате.
Юнас Карлссон, ты вымогал у Петерссона деньги? Ты хотел стать таким, как он? Но поскольку преступник в обоих случаях один и тот же, то это наверняка не ты. Мы проверяли, на время второго убийства у тебя железное алиби.
Андерс Дальстрём, друг Андреаса Экстрёма. Может, это он узнал от кого-нибудь всю правду о той ночи и отомстил за смерть друга? Но причем здесь Фредрик Фогельшё?
Нити их жизней уводят в темноту. Где-то кричит черная птица. Голова идет кругом. «Что я упустила? Чего не заметила? Сколько я выпила? Два стакана? А может, пять? Я еще могу сесть за руль. Да, могу. Да и вряд ли мои коллеги вышли в такую погоду дежурить на улицы».
Ты выходишь из машины на замковом холме, Малин.
Скугсо красивый замок, хотя твои затуманенные алкоголем глаза этого не замечают.
Он так и не стал моим, хотя, когда я жил в нем, думал иначе.
Ветер раскачивает зеленые фонари вдоль замкового рва, души замурованных пленников о чем-то шепчутся. Ты видишь свечение на каменных стенах? Это они подают знак.
По дороге сюда тебе повезло.
Ты не сбила ни одного пешехода, избежала столкновений с другими машинами и не попалась на глаза дорожному патрулю.
Я сочувствую тебе, Малин. Ты жалкий человеческий обломок, не умеющий справиться даже с любовью к собственной дочери.
Тонкая куртка, которую она почему-то надела, быстро промокла. Дрожа от холода и задыхаясь от кашля, Малин трусцой бежит по направлению к замку.
Тело сына бывшего владельца лежало в семейной усыпальнице. Новый владелец найден убитым в замковом рву. Дворянские привилегии. Отказ Петерссона. Вырождение. Праздник в холодную новогоднюю ночь. В этом замке страсти кипят, словно под крышкой скороварки.
Дверь в часовню заперта. У Малин нет ключей, и она просто останавливается у входа.
Она не пытается заглянуть внутрь, чтобы еще раз увидеть иконы и место, где лежал труп, вместо этого достает бутылку и делает два глотка.
В другое время Малин предпочитает текилу с ее сладковатым, терпким ароматом, но сейчас больше подходит водка.
В лесу за часовней как будто что-то движется. Зло окружает замок плотным кольцом, в окнах загорается свет, и оттуда скалятся полуистлевшие лица мертвецов. Они смеются над Малин, потому что знают, что смерть побеждает все.
Что я здесь делаю?
Я ищу правды и спасаюсь от самой себя.
Форс бросает недопитую бутылку в ров, опять полный воды, но уже без рыб. Бутылка исчезает в темноте.
Там, в расщелинах каменных стен, мерцает зеленый свет. Что это?
Малин чувствует, что, если бы не холодный дождь, она совершенно утратила бы чувство реальности. Чтобы окончательно прийти в себя, она обходит вокруг замка, а потом садится в машину. Звуки музыки, включенной на всю громкость, заглушают мысли, и Малин хочется спать.
Она всматривается в глубину леса. Темнота между деревьями кишит змеенышами. Малин снова различает какие-то силуэты, однако на этот раз не слышит голоса. Вероятно, он уже сказал ей все, что хотел.
— Я не боюсь вас, проклятые змеи! — кричит Малин в сторону леса.
Она зажмуривает глаза и открывает их снова. Змееныши исчезают. Остаются пустота и мрак, и Малин хочет, чтобы ползающие твари появились снова. Она закрывает глаза, но видит босые ноги и слышит звук работающей газонокосилки. Малин на несколько секунд затыкает уши — и звук пропадает.
Она чувствует себя почти протрезвевшей, когда через несколько часов поворачивает ключ зажигания и покидает замок Скугсо со всеми его призраками.
Малин проезжает мимо поля, где двадцать лет тому назад произошла автокатастрофа. Здесь она останавливается, однако из машины не выходит.
Этот дождь словно разбудил призраки прошлого, темные силы, прячущиеся в траве, во мху, среди камней.
Малин продолжает путь, прибавляя скорость.
На въезде в Стюрефорс она замечает треугольный дорожный знак и рядом фургон, изнутри которого льется свет. Незнакомый полицейский в форме делает ей знак остановиться.
Первая мысль: бежать, прибавить газу, как, вероятно, сделал бы на ее месте Фредрик Фогельшё. Однако она останавливает машину и опускает стекло.
Коллега подозрительно поднимает бровь.
— Инспектор Форс, что вы делаете здесь в такое время?
«Он всего лишь червь, говорящий червь с тонкой кожей, натянутой на острые скулы», — думает Малин.
Полицейский хмурится.
— Сожалею, но мы вынуждены вас проверить.
56
1 ноября, суббота
Свен Шёман запирает за Малин дверь своего кабинета. Сегодня она пришла на работу в своей самой нарядной белой блузе, тщательно выглаженной утром. Она не знает, куда вчера направилась Туве, покинув ее квартиру; вероятно, уехала в Мальмслетт первым автобусом. Малин еще не звонила туда, не хотела будить их так рано и начинать выходной день с неприятных вопросов. Вероятно, если бы Туве не вернулась к Янне, он позвонил бы сам. Но разве Малин с ним договаривалась, что девочка останется у нее ночевать? Ведь они не созванивались перед приездом Туве, Малин полагала, что отец и дочь уже все решили между собой. Она должна была позвонить ему: что, если Туве так и не вернулась домой?
Взгляд Свена не предвещает ничего хорошего. Он уже все знает.
Малин опять вспоминает, как вчера вечером Туве убежала из ее квартиры. Ее начинает тошнить от презрения к самой себе и хочется убежать куда-нибудь далеко-далеко и больше не возвращаться.
Часы в кабинете Свена показывают 10:00. Летучки не будет, группа розыска собиралась только вчера вечером; кроме того, сегодня суббота. Хотя с двумя свежими нераскрытыми убийствами и думать нечего о выходных.
Некоторое время комиссар молча смотрит на Малин, а потом обращается к ней, повысив голос:
— Я думаю, ты сама понимаешь, в какое положение поставила нас всех и себя саму.
Малин хочется вскочить и закричать в лицо Свену, что ей наплевать, что в гробу она видала и их заботу, и эти чертовы реабилитационные центры, но она сдерживается, а потом вспышка гнева сменяется чувством раскаяния и страха потерять последнее, что осталось у нее в жизни, — работу.
— Я не знаю, что на меня нашло.
— Полтора промилле, Малин. Ты вела машину в нетрезвом состоянии. У тебя налицо все признаки алкоголизма. Что ты собираешься делать?
— Я не алкоголичка.
— Ты сама не знаешь, кто ты и что ты делаешь.
— Так предъяви мне обвинение, заведи дело.
— Ты не понимаешь, что говоришь. Не только я рискую из-за тебя своим местом.
В голосе Свена не слышно обычного покровительственного тона. Сейчас он начальник, призывающий ее к ответственности, к выполнению своего служебного долга.
— Так предъяви мне обвинение, заведи дело.
— Ты не понимаешь, что говоришь. Не только я рискую из-за тебя своим местом.
В голосе Свена не слышно обычного покровительственного тона. Сейчас он начальник, призывающий ее к ответственности, к выполнению своего служебного долга.
Вчера индикатор алкотестера в фургоне дорожного патруля загорелся ярко-красным, а полицейские в форме переглянулись и сразу стали кому-то звонить, словно произошло что-то очень важное. Потом они сообщили Малин, что говорили со Свеном и оба готовы раз и навсегда забыть о случившемся. Сначала она хотела послать их ко всем чертям, однако быстро спохватилась, несмотря на свое состояние: до нее вдруг дошло, что они не только рисковали получить наказание по службе, но и, вероятно, шли на сделку со своей совестью.
Но чего только не сделаешь ради спасения коллеги!
— Никто не застрахован от ошибки, — сказал один из патрульных.
Они отвезли ее домой, объяснив, что об этом попросил их Свен Шёман. Наутро Малин проснулась вовремя в состоянии легкого похмелья, приехала в участок и села за свой стол, ожидая, когда комиссар позовет ее к себе.
— Я пытаюсь вслушаться в голоса, — говорит она Свену.
— Что за голоса, Малин? — спрашивает он, усаживаясь за свой стол.
— Голоса расследования, как ты учил. Я знаю, что они говорили со мной, когда я вчера приезжала в замок, но я их не слышала.
— Итак, голоса?
— Да, Свен, голоса, о которых ты твердишь постоянно.
Комиссар что-то бурчит себе под нос, и Малин спрашивает себя, не сравнивает ли он сейчас ее с Фредриком Фогельшё, арестованным совсем недавно за вождение в нетрезвом виде. Впрочем, вряд ли ему сейчас до сравнений.
Свен долго глядит ей в глаза, прежде чем сказать:
— Мы так никуда и не продвинулись в расследовании.
— Дождь смыл все следы, — отвечает Малин.
— То, что произошло вчера, осталось в прошлом. Я разговаривал с Ларссоном и Альманом, они уже все забыли. Разумеется, пойдут слухи. Будь благоразумна, молчи.
— Все знают, что я иногда выпиваю.
— Нет.
— Но я заметила вчера, что по крайней мере для тех двоих из патрульной службы это не было неожиданностью.
Шёман не отвечает, потом глубоко вздыхает и говорит:
— Сейчас ты нужна мне здесь. Ты мой лучший следователь и знаешь об этом. И если бы это было не так, я давно бы отстранил тебя.
— Спасибо, — отвечает Малин.
— Не надо меня благодарить. Соберись.
— Постараюсь.
— Теперь с этим покончено, Форс: ты садишься за руль только совершенно трезвая. А как только мы разберемся с нашим делом, ты будешь лечиться. Поняла?
Малин кивает. Потом потерянно озирается и собирается идти.
— Да, еще лекция! — напоминает Свен.
— Что за лекция? — оборачивается Малин.
— Для старшеклассников школы в Стюрефорсе в понедельник в девять часов. Ты забыла?
Малин помнит, как несколько месяцев тому назад согласилась рассказать школьникам о своей работе. Ее подтолкнуло к этому внезапное желание посетить школу, которую когда-то окончила она сама.
— Разве у меня нет других дел, кроме как сюсюкаться со школьниками?
— Ты выступишь перед ними, — Свен смотрит в свои бумаги на столе, — и сделаешь это как следует. Им нужен образец для подражания, Малин, да и тебе такая встреча пойдет на пользу. Завтра суббота, отдохни, возьми выходной. Только не прикасайся к бутылке!
Малин стучит в дверь «бумажного Аида».
— Войдите, — в один голос отвечают Юхан, Ловиса и Вальдемар. Прокуренный голос последнего выделяется в общем хоре.
От пола до потолка комната завалена бумагами, файлами и папками. Этого вполне достаточно, чтобы мозги отказали, капитулировав перед таким количеством работы. Влажный воздух пахнет потом, лосьоном для бритья и дешевой парфюмерией.
Однако трое полицейских не теряют надежды. Глядя на их дружные, увлеченные поиски, Форс чувствует, как у нее поднимается настроение.
— Ничего нового, — говорит Юхан Якобссон, не отрывая взгляда от бумаг.
Ловиса Сегерберг качает светловолосой головой.
Вальдемар поднимает глаза и внимательно смотрит на Малин. Что означает этот взгляд? Неужели он знает, что случилось вчера?
Нет. Или да?
Плевать.
— Ты чего-то хотела? — наконец спрашивает он.
— Ты имеешь в виду, не хотела бы я сменить тебя в «бумажном Аиде»?
— Именно.
— Мечтай дальше.
— А что у вас новенького?
— Ты имеешь в виду у меня и Харри?
— Нет, у тебя и Его Величества короля Швеции.
— Посмотрим, я еще не видела Мартинссона. После обеда, вероятно, будет собрание.
— Если только что-нибудь всплывет, — добавляет Юхан.
— Счастливо поработать, — напутствует коллег Малин, поворачиваясь к выходу.
— Закрой за собой дверь, — говорит Юхан.
— Мы и дальше хотим дышать этим запахом пота, — ухмыляется Ловиса.
Вальдемар раздувает ноздри, словно ищет достойный ответ на последнюю реплику, а потом обнажает желтые зубы в улыбке:
— Будь осторожнее за рулем, Малин.
Не успевает Малин подойти к своему столу, как у нее звонит мобильник. Она не смотрит на номер на дисплее.
— Здравствуй, это я.
Десять дней назад, покидая его дом, она говорила с ним в последний раз, и первое, что она хочет сделать сейчас, — положить трубку.
— Привет, Янне, я очень занята, не мог бы ты…
Малин стоит у стола с трубкой, прижатой к уху, и буквально задыхается от волнения.
— Нет, Малин, выслушай меня. Как ты могла позволить Туве уйти вчера вечером? Что ты такое ей сказала? На ней лица не было, когда она пришла ко мне на станцию. Когда ты поднимаешь руку на меня — это одно дело, но когда ты с Туве, будь добра, следи за собой.
У Малин нет сил слушать бывшего мужа, она не хочет думать об этом. Она так долго откладывала этот разговор.
— Я…
— Закрой рот и слушай. Туве остается у меня, и тебе у нас делать нечего до тех пор, пока ты не решишь свою проблему. Если тебе от нее что-нибудь понадобится, звони. Но будь осторожна, когда разговариваешь с ней. Ты поняла?
«Он может мне приказывать, — рассуждает Малин. — Сейчас ему нетрудно будет доказать, что я алкоголичка».
— Иди к черту, — отвечает она, а мысленно просит: «Скажи, что любишь меня».
— Малин, — в голосе Янне больше нет злобы. — Возьми себя в руки. Туве нужна мать. Обратись за помощью, если не справляешься сама.
Харри Мартинссона все еще нет на месте.
Руки у Малин трясутся, и она несколько раз несильно бьет кулаками о стол, чтобы унять волнение.
До чего еще я могу дойти? Как отпустила я Туве на улицу ночью? Как я могла потом напиться?
Она оглядывает общее офисное помещение, стараясь успокоиться и начать думать о работе.
— Я был в туалете, — объясняет Харри, усаживаясь за свой стол.
Сейчас у него тот же взгляд, что был утром, когда он встретил Малин у дверей полицейского участка: дружеский, доброжелательный и в то же время обеспокоенный. Харри нисколько не злится, он смотрит на нее с сочувствием.
Малин отворачивается.
Харри все понимает, и он, конечно, думает то же, что и Свен: «Дадим ей закончить расследование, а потом займемся ее проблемой».
Сейчас Харри обеспокоен больше обычного.
— Что-нибудь случилось? — спрашивает он. — Ты выглядишь…
— Не надо, Харри. Давай работать.
«К черту помощь, — думает Малин. — Мне нужны Туве и Янне.
Ведь так?
Мне нужна моя жизнь.
Или все-таки я не справлюсь сама?»
Перед ней возникает лицо психоаналитика Вивеки Крафурд. «Я всегда к вашим услугам, Малин».
К ее столу подходит ассистент полиции Аронссон с какой-то бумагой в руке.
— Я только что из архива, — говорит она. — Им потребовалось некоторое время, чтобы откопать это давнишнее дело. Больше там нет ничего, что касалось бы Фогельшё. В 70-х годах старик Аксель серьезно изувечил одного из своих работников. Пострадавший ослеп на один глаз.
57
— Я упал на землю, а он все продолжал хлестать меня кнутом. Спина горела. Я повернулся, пытаясь подняться, и подставил под удар глаз.
Еще один голос в расследовании. Малин и Харри беседуют с Сикстеном Эрикссоном в его комнате дома престарелых «Серафен». Из окна гостиной открывается вид на парк: голые деревья тяжело раскачиваются на ветру, дождь прекратился.
В семьдесят третьем году Сикстен Эрикссон по вине Акселя Фогельшё ослеп на один глаз. Обстоятельства этого происшествия изложены в бумагах, найденных в архиве. Эрикссон нанялся разнорабочим в замок Скугсо. Однажды он въехал в двери часовни на тракторе и сломал их. Взбешенный Аксель так избил его, что несчастный лишился глаза. Суд приговорил графа Фогельшё к штрафу и выплате пострадавшему минимальной компенсации.