— А мент — носить нож в спине, — вполне по-уркагански ответил старец, мотнул бородой и жестом праведника, проповедующего истину, воздел жилистую руку. — Запомните, архаровцы, закон и справедливость — не одно и то же. А впрочем, начхать. Скоро не будет ни того ни другого. Только солнце, как власяница, луна как кровь и небо как свиток. Ибо уже свершилось — доигрались. Пойдём, Георгий, вредно на ночь обжираться… — Он потянул цепь, заелозил обутыми в чивильботы[109] ногами и уже на лестнице неожиданно сказал: — Слышь, Алёна? Завтра поутру давай в лабаз. Соли, спичек, сахара, крупы… хлеба купишь на сухари. Ибо ещё раз говорю: всё, достукались, впереди горечь и мрак. Вижу реки крови, бездну боли и море скверны…
Звякнул колоколец, хлопнула дверь. На миг повисла тишина, её нарушил голос Ксюхи:
— Ой, вы только не обижайтесь на деда Гришу, он хороший. Просто драконы скоро выйдут на свободу, вот он и переживает.
Буднично так сказала, негромко. Словно речь шла о Буратино, коте Матроскине или старухе Шапокляк.
— Что?! — вздрогнул Колякин. — Драконы? А я думал, они только в сказках бывают.
И опять вспомнил свою младшенькую, Катьку. Та тоже сказки любила. Благо о том, что кое-кому мерещилось на болотах, он дома не распространялся.
— Много вы в драконах понимаете! — заупрямилась Ксюха. — А кто мне глазки испортил? Скажете, Серый Волк?
— Всё, довольно разговоров, Ксения, садись за стол, — решительно вмешалась Алёна, вздохнула и тихо пояснила Колякину: — На самом деле это был «Град»[110]… В Грозном мы жили, на Минутке[111]… Ладно, хорош, давайте ужинать. Андрей, не стесняйтесь, присаживайтесь вот сюда. Давайте-давайте, каша стынет!
Каша была гречневая, томлённая с белыми грибами — ни на какой газовой плите такую не приготовишь. Плюс кислые щи, жаренная со свиными шкварками картошка и свежий, домашней выпечки хлеб.
Вот такой скромный ужин в товарищеском кругу.
Сняли пробу, откупорили «Абсолют»…
— Братцы, без обид, я пас. — Милиционер Сергей сразу поставил свой стакан на попа. — Мы с Ксюхой лучше пепси…
Его никто не стал уговаривать, хотя пепси под харчи из русской печки — это, несомненно, кощунство.
Когда старший прапорщик и Колякин, неся сверкающий карбюратор, выбрались на крыльцо, Владимир мельком посмотрел вверх, невольно остановился и в изумлении произнёс:
— Ох и ни хрена ж себе! Ты посмотри только, майор!..
— У природы нет плохой погоды… — запел было пребывавший в благорастворении Колякин, но, когда поднял глаза, ему тоже стало не по себе.
Туман на глазах редел. Фирменный пещёрский туман, густая и непроглядная махровая простыня, каждую ночь кутавшая райцентр. Природная аномалия, как формулировала заезжая официальная наука. И вот эта аномалия таяла как эскимо, и без неё необъяснимым образом делалось по-настоящему неуютно.
— Будем считать — всё к лучшему, — не слишком уверенно проговорил старший прапорщик. — И карбюратор поставим, и ты без проблем до дому доедешь…
— Угу, — проворчал Колякин.
Песок под ногами, благоухание душистого табака, непривычно яркие звёзды над головой… Глубоко в памяти начали просыпаться детские впечатления о поездке на черноморский юг. Правда, небо там, в отличие от здешнего, было чёрное-пречёрное, а звёзды — бесчисленные и такие яркие…
— Слышь, Володя, а вот Алёна Дмитриевна, — деликатно начал майор, — она тоже из ваших? В смысле, из наших? Короче, из МВД?
Спросил, в общем, ради праздного интереса, чтобы опять-таки не молчать, но уже не потому, что опасался — «заведут». Его всерьёз беспокоило, что же это, блин, делается в природе, почему редеет туман? За свои двенадцать лет в Пещёрке он такого не видел ни разу. Глобальное потепление? Солнечная буря? Озоновая дыра?..
— Нет, Алёна точно не из системы МВД, — почему-то усмехнулся старший прапорщик. — Музыкант она, на кларнете играла, детей в школе учила. А школа та была, — тут он серьёзно и зло выругался, — в славном городе Грозном. Так что теперь Алёна здесь с дочкой живёт. Хорошая женщина, самостоятельная. Наверное, потому ей и не очень везёт.
Так, за разговорами, они прошли вдоль палисадов, выбрались на площадь и, выдыхая последний хмель, вернулись к «четвёрке». Полная луна отбрасывала тени, чеканя в серебре весь ансамбль пещёрского центра: статуя развенчанного вождя, здание мэрии, гостиница… Довольно странно, когда недвижимое носит название, свидетельствующее о движении, а подвижное заимствует имя у неподвижного. Против дверей «Ночного тарана» стояла «Великая Стена». Не та, что из кирпичей, а та, что на колёсах и числится джипом. Козодоев его сразу узнал. Китайский вездеход, принадлежавший своим соплеменникам, так и не прошёл техосмотра. Интересно, что собирался делать на ночь глядя его хозяин?
— Давай, майор, открывай коробочку. — Старший прапорщик обернулся к «четвёрке» и скоро уже поднимал капот. — Ну, благословясь…
Тут оказалось, что возлияние всё-таки даром не прошло — они забыли прихватить из дому мощный фонарь. Козодоев расхохотался, икнул и, слегка рисуясь, принялся ощупью ставить карбюратор на место.
— Володя, может, я в лабаз сбегаю? — протянул ему Колякин ключи от машины. — Я ведь пока тебе не нужен?
Ему жутко хотелось порадовать Ксюху, купить ей что-нибудь вкусненькое. Только вот что? Катьку, например, хлебом не корми, давай ананас, будет мусолить его, пока губы не облезут. А Ксюха?
Он чуть не вернулся с полдороги, решив проконсультироваться у Козодоева, но судьбе было угодно, чтобы внешние события отвлекли их обоих.
Наживляя гаечку, старший прапорщик периферическим зрением заметил какое-то движение у гостиницы. Поднял голову, прищурился против лунного света и на мгновение обомлел — из дверей выплывала натуральная негритянка. Рослая, статная, она двигалась со своеобразной грацией гориллы, малоподвижной на вид, но умеющей быть стремительной и — нутро подсказывало — смертоносной. Одета она, правда, была не в тюрбан, бусы и разноцветные тряпки, а в самые привычные джинсы и белую майку. Козодоев едва не выронил крохотную шайбу: «горилла» ещё и дымила длинной толстой сигарой, зажатой в белоснежных зубах. Сперва туман, теперь эта тётка, чего третьего ждать?.. Между тем негра, которую легко было представить несущей на голове корзину бананов, а за спиной — младенца, преспокойно забралась в джип, пыхнула напоследок сигарой — и «Великая Стена» с рёвом унесла её в ночь.
«Ну полный интернационал! — Козодоев ошалело перевёл дух и снова занялся карбюратором. — И что это их всех сюда тянет? В три слоя мёдом намазано?.. Опять аномалия? Надо будет проверить…»
А Колякин в это время смотрел, как откатываются модерновые, недавно установленные ворота и со двора магазина этаким дредноутом, не лишённым, впрочем, тяжеловесного изящества, выплывает здоровенная фура. Обшарпанный такой, видавший виды фургон-рефрижератор, прицепленный к седельному тягачу «Сканья». Заляпанные, нечитаемые номера, надпись на борту «Рыба — Мясо», плохо соответствующая слишком басовитому рокоту явно форсированного — стратегическую ракету таскать — двигателя. А главное — водитель!
Посмотрев, как изящно он вывел «дредноут» из узковатых ворот, Колякин невольно восхитился мастерством, глянул в лобовое стекло и перехватил взгляд — цепкий, вещественный, хищный. Так смотрит волк, отправляясь под луной на охоту.
Вовсе незачем оказываться у него на пути, переходить дорогу, мозолить глаза…
Колякин и не стал. Приветливо улыбнулся, отошёл в сторонку, проводил фуру взглядом и второй раз за вечер толкнул дверь магазина. Кто там окопался — мафия, бандиты, федералы? Ему было плевать, главное, чтобы цены не задирали. Если рыба сгнила с головы, о мелкой пакости в её брюхе беспокоиться уже бесполезно. Колякин выбрал ананас поароматнее, добавил к нему шоколадный торт, расплатился у кассы и уже на крылечке услышал знакомую песенку ожившего мотора «четвёрки». В предках у старшего прапорщика явно числился Кулибин. А может, и легендарный Левша.
Тамара Павловна. К Васе!
Проснулась она от какого-то странного чувства. Спроси её потом, ничего конкретно и не сказала бы. Просто её точно укололи иголкой — давай-ка живо вставай, подъём сорок пять секунд!
Или Васин голос померещился в сиреневой темноте?..
Она впрыгнула в босоножки, открыла дверь и выглянула в коридор. Видит Бог, не зря! Возле двери с надписью «Штаб поискового отряда» бренчал ключами человек. Он был широкоплеч, весьма бородат и одет в пятнистый комбинезон. И вообще выглядел как бывалый байдарочник, только что выгрузившийся на Финляндском вокзале.
Тамара Павловна подошла ближе.
— Простите, — сказала она. — По-моему, вы тот, кто мне нужен. Я ищу профессора Наливайко. Василия Петровича Наливайко.
Тамара Павловна подошла ближе.
— Простите, — сказала она. — По-моему, вы тот, кто мне нужен. Я ищу профессора Наливайко. Василия Петровича Наливайко.
— Правда? — Человек прикрыл уже отомкнутую дверь и зачем-то огляделся. — А на что он вам?
Перед Тамарой Павловной явно был тёртый калач, не очень-то привыкший доверять посторонним. Должно быть, решила она, натерпелся от милиции, подозревающей в каждом поисковике «чёрного следопыта».
— Я его жена, — представилась она. — Здесь со мной двое англичан, коллег Василия Петровича. У них к нему срочное дело. По научной части…
Она говорила очень искренне, с улыбкой глядя в подозрительные глаза, но бородач для начала велел принести паспорт или водительские права. Потом осведомился насчёт породы Шерхана и его масти. Спросил, какой сорт табака предпочитает Наливайко. И, только получив ответ, что Василий Петрович принципиально не курит, наконец-то подобрел, заулыбался и протянул обширную, очень сильную ладонь.
— Ну, коли так, добрый вечер. Я Николай. Начальник экспедиции.
— Очень приятно, — обрадовалась Тамара Павловна и сразу взяла быка за рога. — Николай, а вы когда поедете в этот свой отряд? Скоро?
— Даже не знаю. — Бородач зевнул. — Честно говоря, пока не решил. С утра детей перевозил в лагерь под Сосново. А детки у нас трудные… Устал как собака, спать хочу. Да и рулить в этом киселе… Так что, наверное, уже завтра.
— Ну что поделаешь, утром так утром, — согласно кивнула Тамара Павловна и сразу вспомнила про Генри Макгирса. — Мы, если Бог даст, хотели бы уже сегодня рвануть… Если не даст, можно будет вас завтра побеспокоить?
В это время на улице послышался треск приближающегося мотоцикла. Вот смолк рёв мотора, хлопнула гостиничная дверь, и по лестнице забухали торопливые шаги, закончившиеся неуклюжим падением.
— Goddam, bloody hell… — отдалось в стенах коридора.
— Мистер Макгирс, это вы? — громко спросила Тамара Павловна. — Идите сюда, сэр.
— Миссис Наливайко? Иду, — отозвался Макгирс.
Почти тотчас, как по команде, отворились двери двух других номеров, словно за ними таилась засада. Ну, собственно, почти так и было. В итоге все три сына Альбиона возникли в коридоре практически одновременно.
— Знакомьтесь, господа, — взяла инициативу в свои руки Тамара Павловна. — Это профессор О’Нил, это сэр Робин Доктороу, это майор Макгирс из секретной службы, а это, — взглянула она на человека в камуфляже, — господин Николай, начальник Васиной экспедиции.
— Очень приятно, очень рад, — действительно обрадовался бородач. — Прошу отужинать за компанию, ну и о делах наших скорбных поговорим заодно.
— Спасибо, мы поужинали, — хором ответили О’Нил и Доктороу и синхронно накрыли ладонями желудки, всё ещё занятые перевариванием напрасно съеденных бифштексов.
— Не время, господин Николай, — поднял руку Макгирс. — Операция, черт её побери, должна вот-вот начаться.
Коля Борода — а это был, естественно, он — мгновенно насторожился:
— Какая ещё операция?
— Страшно секретная, кодовое название «Чистое небо», — строго глянул на него О’Нил.
— Операция комплексная, — громким шёпотом продолжал Макгирс. — В число задач входит нейтрализация объектов, расположенных в квадрате шестнадцать-бэ… — И включил вытащенный из барсетки коммуникатор. — Вот, полюбуйтесь.
И было чем. В картах — не только игральных, но и топографических — Тамара Павловна понимала. Сразу могла отличить достоверную и подробную карту для спортивного ориентирования от завиральной и слепой «для грибников и туристов». Так вот, эта карта была невероятно высокого качества. На экране виднелась голубая полоска реки, зелёное пятно густого хвойного леса со всеми просеками и полянами, грунтовая дорога, постепенно вырождавшаяся в тропу… Там, где одна из тропинок подходила к излучине реки и штрихованному пространству болот, значился большой красный крест.
— Ох и ни хрена же себе! — быстро глянул Николай. — Ну, в Бога душу мать…
Тамара Павловна мгновенно поняла, что его волнение объяснялось не просто тем, что секретная служба, оказывается, нанесла на свои карты лагерь отряда.
— Ну и что всё это значит? — требовательно спросила она. — Да объясните же, наконец!
— Леди, это значит, что вашему мужу и его друзьям грозит опасность, — мрачно ответил Макгирс. — Впрочем, не удивлюсь, если операцию в последний момент отменят. У нас ведь чрезвычайное происшествие… а, ладно! Короче, бесследно пропали Главный и его первый заместитель. Кто его знает, что теперь решат в Вашингтоне…
— В каком это Вашингтоне? — повернулся к нему Николай. — У нас что тут, Канзасщина? Оклахомщина?..
— Ну, в некотором смысле, — кивнул Генри Макгирс. — Как это говорите вы, русские, кто оплачивает счёт, тот и музыку заказывает.
— Ага, похоронный марш, — взъерошил бороду Николай и нехорошо ощерился. — Ладно, чего языком чесать, надо ребятам дать знать! Когда хоть эти ваши свою грёбаную операцию собирались начать?
И глянул на Макгирса так, что тот сглотнул, опустил глаза и отозвался не сразу:
— Право, точно не знаю. Я простой пожарник и далеко не всеведущ…
— Кстати, сэр Генри, — мягко заметил по-английски Доктороу, — может, вам не стоит с нами ехать? Этот человек, похоже, знает дорогу и сумеет нас проводить. Вы же слишком многим рискуете. Я никогда себе не прощу…
— Дорогой сэр Робин, знаете, как говорят здесь, в России? — невесело усмехнулся Макгирс. — Кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Вы сами упоминали моих предков, ходивших грудью на врага… Что-то мне подсказывает — сейчас как раз такой случай. И потом, на базе у нас такой кавардак, что как бы не угодить под раздачу. А припрут к стенке — буду стоять на том, что решал с вами вопросы наследства.
— Короче, пакуем вещи. Сбор через десять минут, время пошло, — распорядился бородатый Николай и, словно подавая пример, с лязгом открыл бронированную дверь в свою комнату.
Вскоре оттуда послышались шаги, шорох бумаги, скрип кроватных пружин и мягкое клацанье металла. Очень напоминавшее Посвящённым звук плавно передёргиваемого затвора.
— Я пошёл, буду ждать внизу, — заторопился Макгирс.
Кинулась к себе Тамара Павловна.
Поспешно разошлись джентльмены.
На время в гостинице настала тишина, только в номере у бородатого всё шуршала бумага, клацал металл и раздавалось зловещее бормотание:
— Я вам, суки, покажу Вашингтон! Будете при слове «Пещёрка» Сталинград вспоминать!..
Кончив сборы, Коля запер дверь и с огромной сумкой на плече вышел наружу. На парковке его ждала «Газель» — белая, словно рано поседевшая от непосильных трудов. Тут же стоял мотоцикл «ИЖ-Юпитер» с коляской, на нём по-ковбойски, боком, сидел Макгирс в пожарной каске с забралом. Очень скоро из дверей показалась Тамара Павловна и за ней — английские гости.
— Значит, так, — начал Коля Борода. Голос приходилось форсировать, ибо туман приглушал звуки. — Я еду первым, «Юпитер» за мной, «Патриот» замыкающим. Включить ближний, не отставать; если что — сигналить. По машинам! Тронулись!
Макгирс привычно лягнул «Юпитера». Тамара Павловна, перекрестившись, повернула единый с иммобилайзером ключ — слава Тебе Господи, успешно. Вспыхнули фары, и колонна тронулась, упираясь короткими столбами света в стену тумана. Призрачная вереница бесформенных теней, уползавшая в слепое никуда…
Когда проехали больницу, автозаправку и подстреленный указатель, с туманом неожиданно что-то произошло. По нему как будто пробежала дрожь, словно это было живое существо, принявшее смертельную рану. Раздался утробный гул, почва под колёсами дрогнула… и молочно-белая плотная пелена начала на глазах редеть. Истаивать. Уползать прочь. Словно где-то лениво завертелись лопасти исполинского вентилятора…
На просёлке туман уже был не белым киселём, а так, лёгкой дымкой, символической вуалью. Коля Борода сильнее надавил на газ и мысленно обратился к машине: «Ну, парнокопытная, не выдай. Дотащи как-нибудь. Последний раз, может».
Кажется, времена в самом деле приближались поганые. Давеча вот Краева торкнуло, чтобы увозили детей, а теперь вот заявляется этот Макгирс и толкует о какой-то там мокрушной операции. И ведь по глазам видно, по всему языку тела — не врёт. Дожили, короче. Теперь на пещёрских болотах делами рулят америкосы. Мокрыми, такую мать! Добро бы ещё Москва, так ведь нет, Вашингтону что-то понадобилось, едрить его в дышло. Да хрен с ним пока, сейчас надо просто гнать что есть силы и о постороннем не думать. Надо предупредить своих. Краева, Матвея Иосифовича, Наливайко того же. Будем живы — разберёмся и с Америкой. Будет Аляску в отплату отдавать, ещё подумаем, не добавить ли Калифорнию[112]…
Пока Борода катил головным и вынашивал планы страшной мести Америке, Тамара Павловна, вспотевшая и сосредоточенная, не отрывала глаз от кормовых огней «Юпитера» и «Газели». О’Нил и Доктороу молча сидели сзади. Поездка в непостижимую Россию подкидывала британцам всё новые впечатления. Вот машины свернули с трассы на грунтовую дорогу — ни фонарей, ни обочин, только ямы и бугры. Да ещё лес, заглядывающий непосредственно в окна. Вот-вот выскочат то ли русские волки, то ли заблудившиеся во времени партизаны… то ли вовсе неведомо кто. Сплошная мечта адреналинового наркомана. Впрочем, нет, любой вменяемый экстремал-выживальщик отсюда сразу сбежал бы…