- Но меня всегда тянуло к ней, ты ведь знаешь.
- Знаю, что ты за экономист. С деньгами у нас всегда были проблемы, дорогой мой.
- Вот и надо разобраться, в чем дело, - пошутил он.
- Будто не знаешь...
- Не стоит волноваться. Конечно, я буду меньше работать, это ясно. Опыт есть, создать кафедру - это мы уже проходили, все знакомо... успокаивал он Клару Ивановну.
- Тебе шестьдесят пятый год... Ты был тогда моложе, Левушка.
- Не преувеличивай - только шестьдесят четыре, Масенька. Не могу я в эту страну-ветеранию. Да я просто зачахну без свежего дела, как без воздуха. Когда перед тобой интересная цель, силы прибавляются... И потом, просит ректор, у них просто нет другой кандидатуры. Надо выручить. А если не понравится или будет тяжело, уйду. Это сделать никогда не поздно, и не трудно. Обещаю, раскручу это дело, и все брошу... Займемся только своими делами. Даже в консультанты не пойду.
- Ты хотел книгу написать... - безнадежным тоном сказала Клара Ивановна. Она начинала сдаваться, поняла, что он уже живет этим новым делом и отговаривать его теперь - значит расстраивать и его, и себя.
- Напишу. Еще не вечер.
Клара Ивановна больше не возражала, надеясь, что через полгода - год, намаявшись с новой кафедрой Лев Евгеньевич остынет и сдастся. Лев Евгеньевич не остыл ни через год, ни через два. Начал он испытанным способом - с кадров. Нашел социал-гигиенистов, врачей из практического здравоохранения. Уговорил перейти к себе из Военно-медицинской академии доцента Д.М.Малинского, с которым проработал более 25 лет, кандидата экономических наук Л.С.Шмелеву. Позже к нему перешел кандидат медицинских наук А.Т.Бойко. Отправил всех на экономическую учебу, учился сам. Скова писались лекции, методические материалы, чертились схемы, изготовлялись слайды. Ректор ГИДУВа выделил новые помещения и два компьютера. Он участвует в разработке концепции страховой медицины, издает информационно-методические материалы по курсу "Экономика и управление здравоохранением в новых условиях хозяйствования". Академик Российской академии медицинских наук В.А.Миняев впоследствии рассказывал:
- Нам, всю жизнь проработавшим в гражданском здравоохранении, досконально знакомым с его проблемами, было поразительно, как быстро он освоил новую область. Не просто новую, а совершенно запутанную область экономику здравоохранения. Видимо, дело ещё в его стиле работы. Он - не кабинетный человек. Он изъездил весь Северо-западный регион, обсуждая проблемы с практиками - с главными врачами, работниками облздравов, с директорами предприятий, на которых есть медсанчасти. И с каждым находил общий язык, у каждого чему-нибудь да учился. Он первый в ГИДУВе начал читать экономику, маркетинг, менеджмент, и кому - заместителям министра республик, заведующим облздравами и горздравами, главным врачам крупных больниц. Это ж надо набраться смелости, чтобы этим зубрам читать подобные лекции! Я бы не решился. Да они забросают такими вопросами, от которых просто некуда деться...
В то время повсюду, как грибы, росли малые предприятия. На одном из кафедральных совещаний возникла идея основать акционерное общество - для выполнения заказных научно-исследовательских работ и оказания услуг органам здравоохранения. В первую очередь решили создать биржу для трудоустройства и переквалификации медицинских работников Ленинграда, теперь уже Санкт-Петербурга. Потребность в такой бирже давно назрела, но её надо было сделать современной, с компьютерным банком информации о медицинских кадрах, о вакантных местах по каждой медицинской специальности, о всех специалистах, нуждающихся в работе.
Осенью 1991 года Льва Евгеньевича пригласили участвовать в необыкновенном симпозиуме: "Медицина катастроф". Необычность заключалась в том, что для его проведения был выделен теплоход "Белинский", следующий по маршруту "Ленинград-Петрозаводск", с заходом на Валаам и Кижи. Были приглашены ученые самых разных специальностей: гигиенисты, эпидемиологи, клиницисты, генетики, биологи, организаторы здравоохранения, философы. Разрешалось брать и семьи, и Лев Евгеньевич принялся уговаривать Клару Ивановну. Ей конечно же хотелось поехать, многих из приглашенных она знала - профессоров Петленко, Фаршатова, Грицанова, но дело было в конце сентября, погода начинала портиться, а Клара Ивановна была простужена. После упорных уговоров она согласилась.
И не пожалела. Какие были дискуссии! О человеке и обществе, о здоровье и окружающей среде, о смысле производственной деятельности, о природе, о влиянии современных технологии... Вечерами устраивались концерты, народ собрался талантливый, пели, читали стихи. Едва отошли от пристани, погода улучшилась. Их окружала великолепная российская осень - с позолоченными берегами, просторами воды и воздуха. На Ладоге стало холоднее. Льву Евгеньевичу вспомнился курсантский переход по едва замерзшему льду из осажденного Ленинграда в ноябре 1941 года. Вспомнился отец... На Валааме, среди вековых деревьев, среди необыкновенной тишины разливался колокольный звон. С высокого берега их белый теплоход, пристанище сотен людей казался в бухте между заросшими сосной скалистыми островами, совершенно игрушечным. Он вспомнил, как во время одной из командировок, оказался на Волге у города Калязина. Из водной глади выступала светлая колокольня затопленной при создании водохранилища церкви. Вытянутая вверх её вершина, как предупреждающий перст направленный в небо, странно смотрелась на фоне берега с чернеющей огромной чашей космической антенны. Эта встреча прошлого и настоящего поразила тогда его.
После Ладоги Лев Евгеньевич был молчалив. Не выступал, уединялся на палубе, обратив взгляд к проплывающим мимо берегам с осенними рощами и полями, деревенскими избами и маковками церквей. Часто доставал блокнот и записывал что-то. Клара Ивановна старалась не отвлекать его от размышлений. Ей было спокойно и хорошо среди дружеской атмосферы и умных людей, и она отводила душу за разговорами. Потрясающее впечатление осталось от ажурного, сказочного ансамбля Преображенской церкви на Онежском острове Кижи.
- Чудо рук человеческих... Это - не прошлое, это - вечное. И какое место отыскали красивейшее, - сказал Лев Евгеньевич.
Они оставались на палубе до тех пор, пока светлые строения церквей, все уменьшаясь, не исчезли за горизонтом.
21 сентября, в годовщину свадьбы решили собрать друзей. 44 года совместной жизни - дата не круглая, но как причина для вечеринки вполне солидная. В кафе, расположенном в носовой части трюма, договорились о двух столиках. Небольшое уютное помещение понравилось Кларе Ивановне: темно-вишневые тона, притушенный свет, высокие спинки диванов окаймляют столики, как загородки, круглые иллюминаторы, площадка для танцев, низкий потолок, миниатюрная эстрада. За столиками разместилось 12 человек, рядом друзья, подальше - молодежь. Клара Ивановна обвела всех взглядом: больше половины собравшихся - доктора наук, профессора. "Не юбилей, а заседание ученого совета", - подумала она. Принесли шампанское, начались тосты, с неизменным "горько" в конце. Кафе постепенно наполнялось, вокруг шумели, приходилось повышать голос. Клара Ивановна не могла потом припомнить ни тостов, ни речей. Ей было просто хорошо среди этого гама, в компании умных людей. И только слова Льва Евгеньевича в конце она запомнила. Когда круг тостов замкнулся и очередь дошла до него, он застегнул пиджак и поднялся. Он всегда любил говорить стоя.
- Друзья, не хочется быть уж очень серьезным в такой вечер, но ведь 44 года - не шутка. А если учесть школьный стаж нашего знакомства и военные годы, то срок потянет на все пятьдесят. И сейчас, когда я смотрю на наших с ней внуков, так и хочется сказать: ребята, у вас только одна жизнь, влюбляйтесь как можно раньше и лучше всего в своих школьных подружек. Не гасите в себе огня, и тогда он будет светить и согревать вас всю жизнь. Вот и весь секрет... Нет здесь Алика Ратнера, он выдал бы какой-нибудь парадокс, а я скажу просто: здоровья тебе, моя дорогая. И раз уж мы на борту парохода, открою вам, друзья мои, ещё один секрет: она всегда была для меня, чем-то вроде спасательного круга, брошенного самой судьбой...
Клара Ивановна поднялась и под общий смех возразила:
- Это ты был для меня спасательным кругом.
- Итак, - вмешался Петленко, - перед нами два спасательных круга, брошенных друг другу... Горько!
Потом, когда кафе закрылось и все разошлись, они решили побыть на палубе. Дул холоднй и плотный северозападный ветер. Лев Евгеньевич принес шерстяной плед и они долго ещё сидели на скамье у окна своей каюты, прижавшись Друг другу.
- Знаешь что, Масенька, - тихо сказал он, - брошу-ка я все и засяду за книгу. Только не научную, имей в виду. Я назову её "Время и жизнь"...
- Вот и правильно, Левушка. А ещё мы хотели с тобой отметить на карте все места, где путешествовали.
- Вот и правильно, Левушка. А ещё мы хотели с тобой отметить на карте все места, где путешествовали.
- Обязательно, дорогой мой Миклухо-Маклай, - он обнял её за плечи.
Однако забот на новой кафедре хватало. В Москве Лев Евгеньевич стал бывать меньше, и встречаться мы стали все реже. Одна из таких встреч произошла весной 1992 года. Он участвовал в симпозиуме по экономике в здравоохранении и перед отъездом заглянул ко мне.
- ...Вот сейчас чем надо заниматься - экономикой, - говорил он, расхаживая по кабинету. - Возьми, например, острую почечную недостаточность. Чисто экономическая проблема. Тысячи молодых людей гибнут ежегодно только потому, что не хватает "искусственных почек", не обеспечивает промышленность. Вовремя подключи "искусственную почку", и человек спасен. Экономикой здравоохранения у нас по-настоящему только начинают заниматься... Кстати, ты обязательно включи такой раздел в диссертацию. Для докторской сейчас это просто необходимо.
- Лев Евгеньевич, я её бросил, - сказал я и подсел к компьютеру.
- Что бросил?
- Диссертацию. Надоела.
- Ну, знаешь... И чем же ты занимаешься?
- Пишу книгу.
- Тогда включи этот раздел в книгу, ещё лучше, я помогу.
- Лев Евгеньевич, это не научная книга, а роман.
- Так, так... - он посмотрел на меня изучающим взглядом, как на больного:
- Повороты у тебя... А посмотреть можно?
- Об этом я и хотел вас попросить... Посоветоваться, - я вызвал текст на экран и уступил ему место. - А пока вы почитаете, я сбегаю в магазин, куплю что-нибудь на ужин.
Когда я вернулся. Лев Евгеньевич все ещё сидел перед экраном и постукивал по клавиатуре. Наконец, он повернулся и снял очки. В комнате повисла тишина.
- Ну, ты и подпольщик. И молчал.
- Редко видимся. Кроме того, боялся. Так что мне делать - дописывать диссертацию или эту книгу?
- А если скажу - диссертацию? Неужели послушаешься? Изменщик... Ладно, не буду. Пиши свою книгу, мне понравилось. Считай, что я тебя благословил. Может быть, когда-нибудь напишешь и о нас. Только без ядовитости, есть у тебя этот грешок - любишь покритиковать... А вообще, это эксперимент над собой - начинать в твоем возрасте. Впрочем, разве вся наша жизнь - не эксперимент? Обещай, когда будешь в Питере, зайти ко мне на новую кафедру. Покажу, какой она стала, познакомлю с интереснейшими людьми, - он задумался на мгновенье и продолжал. - А вообще, мне самому иногда страшно хочется бросить все и засесть за книгу, за воспоминания. Но все некогда. Десятки людей, представляешь? И, если честно - приятно видеть плоды своих трудов, волей-неволей думаешь: нет, время потрачено не зря, оно уходит на нужное дело. Но... оно уходит и уходит, к сожалению.
Мы просидели допоздна, потом отправились на вокзал. По дороге завернули на междугородний телефон, он поговорил с Кларой Ивановной, узнал новости о внуках, передал от неё привет, а потом сказал: - Топай-ка домой, я доберусь один, здесь рядом, а для тебя - лишний крюк...
Как я не сопротивлялся, пришлось уступить. ...Вспоминая, не могу отделаться от мысли, что было в той нашей встрече что-то мистическое: судьба словно знала, что когда-нибудь я захочу написать о нем книгу, и именно потому устроила нам тот разговор. Ведь ему самому времени на воспоминания так и не хватило.
На новой кафедре мне удалось побывать в декабре 1992 года. Лев Евгеньевич был оживлен, делился планами, водил меня по коридорам, увешанных стендами, в компьютерном классе показал программу, обслуживающую биржу медработников. Мы уединились в его кабинете, и он достал пачку фотографий слушателей - выпускников его цикла.
- Люди со всех концов России, представляешь? Общаться с ними необыкновенно интересно. Работяги. Искренний народ, болеют за дело. Мне теперь кажется, что у нас две страны: одна - в Москве и Петербурге, погрязшая в склоках и карманных интересах, и вторая - вся остальная Россия, терпеливая и работящая. С некоторыми регионами мы договорились провести исследование продолжительности жизни и здоровья населения... Кто сейчас это изучает... Да никто. Кого оно теперь по-настоящему волнует? Но работа большая, и вся надежда - на компьютеры. Он поднялся, подошел к компьютерному столику и положил руку на клавиатуру: - Можешь себе представить, я до сих пор удивляюсь, когда смотрю на компьютер. Я все понимаю, как он работает, как запоминает и хранит данные, но не могу отделаться от ощущения, что все это - из области невероятного. Что-то в нем есть загадочное, фантастическое, какая-то магия. Тебе не кажется? - он улыбнулся.
...Таким он и остался в моей памяти: веселым, остроумным, полным энергии и замыслов, с густой седой шевелюрой и молодыми глазами. Пусть таким он запомнится и вам, дорогой читатель.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В конце апреля 1994 года, через день после похорон Льва Евгеньевича, я возвращался в Москву. "Красная стрела" неслась вперед, сотрясая гулом и грохотом дачные поселки. За окном проносились перелески и поля, мосты и речки, делянки с недостроенными домиками, тонкая, как дым, зеленая кисея деревьев. Над горизонтом вставало молчаливое красное солнце. Я вспомнил один разговор с ним, тоже в поезде.
- Знаешь, что такое цена человека? - внезапно, на фоне молчания спросил тогда Лев Евгеньевич. Он любил задавать неожиданные вопросы. От удивления я только неопределенно повел плечами, но потом нашелся:
- Размер валютного счета.
- Мир держится на труде, дорогой мой, и на совести, - он покачал головой. - Поэтому цена человека - это количество законченных дел за единицу времени. Ну, например за год. Или за месяц. Трудно выполнить все, но надо стремиться к этому. Хотя бы главное в жизни надо сделать. Нужно уметь выделять его среди текучки. А для этого надо постоянно думать. Везде - в поездах, на совещаниях, в очередях. Надо жить интенсивнее, вот в чем дело.
Он так и жил. В его личном телефонном справочнике - более полутысячи телефонных номеров с фамилиями, именами и отчествами людей, с которыми он часто общался, против многих - даты рождений. С одними его связывали дружеские отношения, с другими - работа, кому-то он помогал, кто-то помогал ему. Идеалист, романтик, подвижник, постоянно нацеленный на поиск новых путей, он увлекал за собой других, возникала тропа, и постепенно с годами она превращалась в доступную для всех дорогу. Но при всей своей внешней благополучности его судьба заключала в себе извечную человеческую драму: водоворот дел поглотил отпущенное ему время, не дав утолить духовный, исповедальный голод. "Цена войны", единственная книга, отразившая направленность его души, его доброту и светлое мировосприятие, была исполосована цензурой. Задуманные им работы "Мир и войны", "Жизнь и время" были едва начаты. Опыт личной жизни, итоги размышлений он унес с собой. Он всегда был полон сил и энергии, и оптимистическое ощущение бесконечности земного пути обмануло его.
Под стук вагонных колес вспомнились стихи, написанные приятелем Льва Евгеньевича - Артуром Артуровичем Келлером (с ним читатель уже встречался выше, в 7 главе):
Мы уходим, они остаются
- Книги, песни, стихи и дела,
Как узор на фарфоровом блюдце,
Перед тем, как упасть со стола.
Но и эти осколки когда-то
Может быть, наш потомок найдет,
Как в раскопках в долине Евфрата.
Расшифрует, прочтет и поймет.
И тогда мне вдруг с необыкновенной отчетливостью стало ясно, что я должен, просто обязан рассказать о Льве Евгеньевиче, должен написать о его в общем-то простой, но в то же время и необыкновенной жизни - такой большой и такой короткой, если вдуматься. Расшифровать, понять её и объяснить. Для себя, для тех, кто его знал, и для тех, кто о нем никогда не слышал... В памяти возникали наши встречи, его мягкий говор... Так родилась эта книга. Может быть она, пусть в малой степени, восполнит то, чего не удалось сделать Льву Евгеньевичу, и хотя бы частично отразит его жизнь и его время.
Санкт-Петербург - Москва