– К доске пойдет… Германович, – как сквозь вату услышала она голос биологички.
Кто-то лениво ответил учительнице:
– Нет его… Болеет… ОРЗ…
– Тогда попрошу к доске…
Ксения уже не слушала, кого вызывают к доске, потому что, зацепившись мыслью за фамилию Стаса, вдруг выстроила в уме логическую цепочку. Вот оно в чем дело! Как же она раньше не подумала об этом… Ксения почувствовала, как у нее разгорелись щеки. Все ведь так очевидно! Германович болеет – Мотоциклист не приезжает… Неужели Ночной Мотоциклист – Германович? А, собственно, почему бы и нет? Он ведь сразу заинтересовался ею! В первый же день подошел поговорить, а она, дура, его спугнула… Но, видимо, все же она продолжала ему нравиться… И потом – эта его еле заметная, эдакая французская картавинка… Изысканная тонкая грассировка… Шлем ее заглушить не в состоянии! Именно так говорит Стас Германович!
Ксения даже заерзала на стуле от удовольствия. Конечно же, общественное мнение не позволило ему еще раз подойти к ней, поэтому он и притворяется учеником параллельного девятого класса. А если бы она разрешила ему тогда снять шлем? Вот бы было здорово! Ну, теперь-то она обязательно, как только они снова встретятся, попросит снять шлем. Или нет! Не стоит… Он должен сам… Как она тогда сказала Мотоциклисту? А-а-а, вот: все должно идти своим чередом! О-ох! Она же тогда ему почти прямо сказала, что он ей нравится… И ведь даже не подумала, что это может быть он…
Ксения вспомнила, как дрогнул голос Мотоциклиста, когда они говорили о Германовиче. Конечно, трудно сдержаться, когда говоришь о себе в третьем лице. Да! Все совпадает! И тот разговор Овцы с Резцовой в гардеробе… Ксения хорошо расслышала фразу Брошенковой о том, что кто-то «запал на фиолетовую чувырлу». Она ему нравится! Ой, так здорово! А он нравится Долли или Резцовой, а может, и обеим сразу. Именно поэтому они и устроили свой дикий розыгрыш с Пиковой Дамой, а слова «он не для фиолетовых» надо было читать так: «Германович не для тебя, фиолетовая чувырла!»
Глава 7 Магия золотой осени и двойка по поведению
Все действительно совпало. Как только в школу после болезни пришел Германович, в тот же вечер Ксения встретилась в условленном месте с Мотоциклистом, поскольку бегония давно и прочно стояла на ее подоконнике. Прошла эта встреча так напряженно, что к ее концу у Ксении даже разболелась голова. Она уже не могла, как прежде, рассказывать Мотоциклисту все, что было на душе. Она фильтровала мысли, слова, но все-таки путалась и смущалась.
Было бы странно, если бы Ксения не спросила, где ее таинственный друг пропадал так долго. Но Мотоциклист не признался, что болел, а говорил о поломке мотоцикла и вообще нес всякую малоубедительную ерунду. Они, как и прежде, носились по окружной дороге, но Ксения уже не испытывала такого удовольствия от бешеной езды. Она держалась за пояс мотоциклиста, не смея прижаться щекой к его спине, и дрожала всем телом. Она обнимала Германовича и знала это. А он не знал, что она знала…
Следующая неделя началась для Ксении такими неприятностями, что она уже готова была поверить в то, что сбылось проклятие Пиковой Дамы и что не зря в мелкие брызги рассыпалось зеркало. Дурная примета – на то и дурная, чтобы после нее человеку жизнь медом не казалась!
Все началось с того, что класс решил сбежать с истории. Последним аргументом, который склонил к побегу самых сомневающихся в полезности данного мероприятия, стал необыкновенно яркий, теплый и солнечный день. Все понимали, что такая чудная погода может уже не повториться перед длинной чередой осенних слякотных дней, и поэтому даже Витя Тимофеев, известный всей школе отличник-рецидивист, после продолжительных переговоров-уговоров согласился с мыслью, что можно сдать только вчера им законченный пухлый реферат по истории в следующий раз.
Одна лишь Ксения не участвовала во всеобщем ажиотаже – она наотрез отказалась уходить с истории.
– К чему такой выпендреж? – спросил ее Германович.
Ксения внимательно посмотрела ему в глаза и с молчаливой печалью улыбнулась лишь уголками губ. Ей казалось, что именно таким образом она весьма прозрачно намекнет, что у нее есть кое-какие догадки на его счет. Стас намека не понял и продолжал вести себя по отношению к ней весьма независимо. Надо же, какой артист! Что-то во время их вечерних свиданий из него не лезет такая крутизна!
– Это она специально, чтобы нас подвести! – выскочила вперед Долли. – Лишь бы навредить и сделать все наперекосяк!
– Вредить вам я не собираюсь. Просто я ненавижу стадное чувство. У всех одинаковое мнение, и все решили сбежать… А если я не хочу? Мне нравится история! И Лидия Сергеевна тоже нравится, я вот и не хочу ее огорчать. А ты, Тимофеев, неужели хочешь? Лидия же на тебя только что не молится: Витюша то, Витюша се, а Витюша – раз – и хвостом махнул, как только его хорошенько поманили!
Витюша растерянно топтался на месте, хлопая глазами и глядя попеременно то на Ксению, то на Овцу Долли со Стасом.
– Ладно, ребята, – подвел черту под переговорами Германович. – Она нам сейчас весь контингент разложит. Айда, Витюша, с нами! Ты ничего не теряешь, а, наоборот, только приобретаешь – клевую прогулку по осеннему парку. Глядишь, сочинение зададут «Как я провел осень», а ты уже будешь знать, что написать. И, главное, по личным впечатлениям! А Лидия тебе все равно все простит, как только ты ей выложишь на стол свой рефератец в сто страниц.
И Стас, забросив за спину рюкзак «Камелот», начал спускаться с лестницы. За ним двинулись одноклассники, обжигая Ксению презрительными взглядами.
Прозвенел звонок, и в класс, где сидела Ксения, одна-одинешенька, вошла Лидия Сергеевна. Учительница сразу поняла, что произошло, и спросила Ксению:
– А почему ты осталась?
– В знак протеста, – ответила та.
– Я давно хотела тебя спросить, а теперь, кажется, поняла: твоя рваная фиолетовая стрижка и зеленые ногти – тоже в знак протеста?
– Да.
– И против чего ты протестуешь?
– Не против чего, а против кого.
– И против кого?
– Против всех! Не хочу быть как все.
– Чем же тебе все не угодили?
– Они – как клоны. Одинаково одеваются, слушают одну и ту же музыку, одинаково думают, одинаково поступают, влюбляются в одного и того же человека, а если ненавидят, так тоже – все… и одну…
Ребятам 9-го «В» казалось, что они объявили Золотаревой бойкот, поскольку с ней не разговаривали. Но Ксения не ощущала особой разницы между вчерашним днем и сегодняшним. Она всегда держалась в классе особняком, мало с кем говорила, поэтому для нее почти ничего не изменилось. Но когда Инесса Аркадьевна объявила о родительском собрании, совместном со школьниками, где предстояло осудить побег класса с истории, Долли прорвало:
– Признайся, Золотарева, ты осталась в классе, потому что струсила!
– Нет, – спокойно ответила Ксения.
– Именно поэтому! Как же: нас будут полоскать на собрании при родителях, а ты – чистая, белая и пушистая!
– Кто тебе мешал остаться пушистой?
– Солидарность со всеми!
– Ну а я, к счастью, этой болезнью не страдаю.
– У нее другая болезнь, – усмехнулась Диана.
– И какая же? – насторожилась Ксения.
– Мания величия. Ты всех считаешь хуже себя и недостойными твоего расположения. Так ведь?
– По-моему, все как раз наоборот: это вы считаете меня недостойной, поскольку я не похожа на вас, – не согласилась Ксения.
– Честно говоря, мне все равно, в какой цвет ты красишься и в какой клоунский наряд рядишься. Твое дело. Но то, что на собрании нам в нос будут тыкать тобой, такой положительной, – это мне не нравится. Я прямо слышу уже, как Инесса говорит, что «у Золотаревой есть совесть, а у вас нет», что «Золотарева не смогла, а вы смогли» и тэ дэ и тэ пэ… – Диана так похоже изобразила классную руководительницу, что многие рассмеялись, несмотря на всю серьезность создавшейся ситуации.
Но больше всех Ксенией оказался недоволен Витюша Тимофеев. Он смотрел на нее из-за высокого ворота своего коричневого свитера так, как наверняка смотрел бы на провокатора храбрый юный партизан, только что взорвавший немецкую комендатуру. Витюша впервые в жизни совершил невероятно смелый поступок – прогулял урок, и теперь его хотят судить нечеловеческим судом родительского собрания, в то время как странная хитрая Золотарева проявила самую вульгарную трусость и оказалась в выигрыше. Сурово насупленные брови Витюши доконали Ксению.
– И чего вы от меня хотите? – Она вскочила со своего стула и стояла одна против всех.
Она посмотрела на Германовича, ожидая от него хоть какой-нибудь поддержки, но тот смотрел в окно. За стеклом на ветке тополя переминалась с ноги на ногу огромная ворона, с любопытством заглядывая в класс, а может быть, прямо в глаза Стаса. Обиженная Ксения решила, что больше никогда не сядет на его мотоцикл, пусть катает свою ворону, но он вдруг повернул голову к классу и сказал:
– А в самом деле, чего вы от нее хотите? Дело уже сделано. Назад не повернешь. И к тому же каждый действительно имеет право поступать так, как ему хочется. Не хотелось Золотаревой на прогулку в солнечный денек – имела право и не ходить. Отстаньте от нее. У нас и без нее дел по горло. Надо выработать единую линию поведения, чтобы все говорили одно и то же и не сбивались на всякую ненужную ерунду. Главное, не навредить себе еще больше.
Девятиклассники начали обсуждать свои дела, а Ксения села за парту, обхватив голову руками. Она понимала, что совсем выпала из коллектива, и это ей совсем почему-то не нравилось.
На собрание Ксении идти очень не хотелось, но она обещала Долли, что придет вместе с мамой.
– Мы решили, что ты должна присутствовать на собрании, чтобы видеть и слышать своими ушами, как нас будут с тобой сравнивать и с землей ровнять. Это мы тебе такое наказание придумали. И не вздумай уклониться! – заявила ей Брошенкова в конце вчерашнего учебного дня.
Дома, вечером, когда Ксения рассказала маме, по какому поводу назначено собрание, она вдруг поняла, что та ее тоже осуждает.
– А тебе-то что не нравится? – удивилась Ксения. – По-моему, ты должна мной гордиться – я единственная не совершила поступок, недостойный ученика средней школы. У меня нет прогула истории!
Мама только вздохнула и покачала головой. А потом сказала:
– Странно, но ты поступаешь совсем не так, как я, хотя события, которые с нами происходят, до боли похожи. Однажды наш класс тоже решил сбежать с урока – и, как ни странно, именно с истории. Мне тоже не хотелось уходить, но я не смогла пойти против всех. Нам тогда пришлось бежать через окно девчачьей раздевалки в физкультурном зале, так как в дверях школы все перемены стояли дежурные. Прыгать было невысоко – подоконник находился почти у самой земли. И тем не менее я очень пострадала. Сначала зацепилась за какой-то гвоздь оконной рамы и разорвала школьный передник почти на две части. Потом прыгнула до такой степени неудачно, что проехала по асфальту обеими коленками. Было очень больно, но, главное, я еще разорвала новые и очень модные тогда колготки, которые мне тетя привезла из Чехословакии. Ни у кого таких не было… Я их надела в тот день в первый раз и, как оказалось, в последний. Вместо прогулки в парке, куда так стремились мои одноклассники, мне пришлось идти домой, мазать зеленкой ссадины на коленях, что-то врать маме и слушать, как она меня ругает. А потом тоже было собрание… Но я была не виноватее других. Я была – как все! А ты? Чего тебе надо, Ксения? Я тебя не понимаю!
– А я не понимаю тебя! Я думаю, что ты была наказана за то, что поступила против совести. Ты же не хотела уходить с истории?
– Не хотела…
– Не хотела, а ушла! Вот и получила!
– Не знаю, Ксюха, может, ты и права… Только что мы с тобой будем делать на собрании?
Ксения пожала плечами.
Все собрание мама просидела с опущенной головой, будто только одна Ксения сбежала с истории, а весь класс остался. Инесса Аркадьевна, как и предсказывала Долли, размахивала незапятнанным именем Золотаревой, как знаменем, но родители ее одноклассников все равно смотрели на нее презрительно и осуждающе, как на больную нехорошей болезнью.
Витюша Тимофеев сидел рядом со своим отцом и никак не мог сообразить, почему с лица родителя не сползает радостная улыбка, абсолютно не соответствующая напряженности ситуации. Где ему было понять закосневшим умом отличника, что Тимофеев-старший наконец дождался от своего не по-детски серьезного сына обыкновенного мальчишеского поступка. Он посматривал на своего вновь обретенного ребенка с видом, как бы говорящим: «Слава богу, не все потеряно!» – и был в тот момент самым счастливым отцом из всего 9-го «В».
В конце собрания было принято решение, что все прогульщики напишут рефераты по пропущенной теме, а также будут лишены традиционной дискотеки по поводу близкого окончания первой четверти.
Глава 8 Я не трус, но я боюсь…
На следующий день Брошенкова смотрела на Ксению с плохо скрываемой ненавистью.
– Ну что, довольна? – спросила она.
– Неужели ты ждала, что на собрании вас похвалят? – Золотарева пыталась сохранить самообладание.
– Вы посмотрите на нее! – призвала одноклассников Овца Долли. – Она еще иронизировать пытается!
– Если бы она с нами сбежала, собрание все равно состоялось бы, – неожиданно подал голос Сережа Григорьев, тот самый парень, который очень пугался разреза на длинной юбке Ксении.
– А ты вообще молчи! – посоветовала ему Долли. – Не вовремя у тебя голос прорезался, Григорьев. Если бы эта… эта фиолетовая… не струсила, нас бы не так ругали. На ее благородном фоне мы очень бледно выглядели.
– Я не струсила! – выкрикнула Ксения. – И ты лучше, чем кто-нибудь другой, знаешь, что я ничего не боюсь. Хотите, я вам всем докажу? Я могу одна уйти с какого хотите урока!
– И кто это заметит? – усмехнулась Диана. – Одно дело, когда в классе – никого, и совсем другое, когда на одном уроке нет какой-то там Золотаревой!
– Детские игры! – согласилась с ней Долли.
– Так чего вы все-таки хотите от меня? – не понимала Ксения и нервничала все больше и больше.
– А ты сделай что-нибудь такое… необыкновенное. – Не такое, что могут все. Ты ведь, кажется, у нас именно этим отличаешься, – язвительно и наставительно одновременно заявила ей Овца Долли.
– Точно! – подкатилась к ним кругленькая – настоящий глазированный сырок – Сыромятникова. – Я предлагаю тебе совершить нечто совершенно необыкновенное!
– Например? – с опаской спросила Ксения, чувствуя, что от сладенькой Ирки ничего хорошего ждать не стоит.
– Например, подставь в журнале против своей фамилии парочку «лебедей» по нескольким предметам, а то там противное однообразие: «пять» да «пять», «четыре» да «четыре»…
– Но ведь учителя знают, что я их не получала! – попыталась сопротивляться Ксения.
– Ничего страшного! Инесса сначала в дневничок выставит, а потом разбираться начнет. Дома тебе головомойку устроят, а Инесса за порчу документа успеваемости поговорит с тобой с пристрастием. Вот мы и поквитаемся! Идет?
– Ну… если вы хотите…
– Хотим, хотим! – наступала на нее Сыромятникова. – И, главное, ты не будешь в стаде! Сделаешь это одна и тем будешь оригинальна!
Ксения перевела глаза на Германовича. Он смотрел на нее, закусив губу, будто проверял, оправдает ли она его ожидания. Она решила оправдать.
– Хорошо, – согласилась Ксения. – Если это вас успокоит…
На подоконнике Ксю давно не стоял цветок в приметном белом пластиковом горшке. На окружную дорогу она тоже больше не приходила. Мотоциклист который вечер подряд простаивал со своим верным железным конем возле «их» фонаря и нервничал. Что-то произошло, думал он. Уже в прошлый раз он понял, что она о чем-то догадалась. Ксю была не такой, как всегда, – скованной, настороженной, молчаливой. Она будто боялась сказать что-нибудь не то, опасалась невзначай проговориться. Она не прижималась с прежней доверчивостью к его спине, когда они неслись по дороге, а лишь цепко держалась за пояс. И не смеялась, не радовалась, как обычно, встречному ветру и бешеной скорости.
Пожалуй, пора снимать шлем. Хватит. Он побаловал ее романтической игрой в Ночного Мотоциклиста – и довольно. В конце концов, никакой он не «Ужас, летящий на крыльях ночи», а обыкновенный парень, которому очень нравится она, Ксю – Ксения Золотарева. Теперь вот еще эта идиотская история с прогулом, в котором она не участвовала и теперь должна за это поплатиться. Как ему не хотелось тогда уходить со всем классом! Но остаться с ней он не мог… Он бы разрушил то, о чем она мечтает. Он жалел ее и не был ни в чем уверен.
Мотоциклист очень надеялся, что сегодня она все-таки придет к нему на свидание, поскольку оказалась в тяжелом положении и совсем одна – против всего класса. Он собирался отговорить ее от того, на что ее толкала дура Сыромятникова – этот скисший Глазированный Сырок! Но Ксю не приходила.
Мотоциклист бросил взгляд на часы. Половина двенадцатого. Нет, теперь уж она точно не придет. Он ненавидел себя за то, что сегодня в классе не высказал Сырку все, что думает о ней и ее провокационной затее. Он ведь видел серое лицо отчаявшейся Ксю, но не вступился. И нечего сейчас оправдываться тем, что собирался поговорить с ней вечером. Догадывался ведь, что она не придет. Ладно, завтра утром он будет ждать ее у дома. Без шлема. Ей решать, как поступать дальше.
К сожалению, он не знал, что перед уроками ему встретить Ксю не удастся.
Ксении не спалось.
Она не знала, как ей лучше поступить: опять встать в независимую позу и отказаться от предложения Глазированного Сырка или все-таки совершить то, чего все от нее ждут. Если отказаться, то, пожалуй, придется уходить из школы. Здесь ей больше не вынести. А что? Это выход! Выказать им свое презрение и вернуться в старую школу! Но тогда придется вставать раньше почти на час и ездить через весь город на автобусе… Ну и что? Это лучше, чем целыми днями бороться с овцами и сырками! А как же Германович?..