Так время плавно текло к Новому году и моему седьмому дню рождения. Наконец окончилась вторая четверть, и у нас начались зимние каникулы. В субботу, 30 декабря, Тамарочка раздала нам дневники с оценками за четверть и распустила нас уже в начале третьего урока. Я решил не оставаться в школе, а сразу идти домой.
Ярко светило декабрьское солнце. Мороз щипал меня за щёки и пытался пробраться к моим коленкам сквозь толстые чулки. Я шёл домой, щурился на солнце и представлял себе, как сейчас покажу своим родителям дневник с отличными оценками за вторую четверть.
Но, подойдя к дому, я почувствовал неладное. У дверей нашего подъезда стояла карета «Скорой помощи». Кто-то заболел в нашем подъезде? Кто бы это мог быть? А, вот как раз санитары проносят в дверь человека на носилках. Я подхожу ближе. И кто же это?
— Мама!..
Глава 14
— Почему, ну почему ты не вызвал «Скорую» вечером? Как ты мог?!
— Наташа, кто же знал? Ведь я не врач. Мама говорила, что чем-то отравилась в столовой. Хотела утром сходить на почту и позвонить на завод дежурному, узнать, не было ли ещё случаев отравления. Но к утру у неё температура поднялась, и я её не пустил.
— А ночью? На телеграфе есть телефон, ты бы мог сбегать позвонить! Почему ты спал?!
— Мама не хотела меня будить. Да и боль вроде как стала стихать. Она говорила, что порою даже засыпала.
— Как глупо. На пустом месте. Какая нелепость!
— Наташа, я…
— Ты не виноват. Прости меня, пап.
— Нет, я виноват. Эх, если бы я не послушал её… Я же видел, что ей плохо. Но позволил убедить себя в том, что это лишь отравление. Я…
— Иди, умойся. Умойся и ложись спать. Ты спал ночью?
— Нет. Когда мне сказали, что её больше нет, я… Доченька, я так любил её. Что мне делать теперь? Как жить дальше без неё?
— Прекрати истерику! У тебя трое детей. Сколько ты выпил?
— Выпил? Откуда ты…
— От тебя пахнет. Так сколько?
— Пол-литра. Мне…
— Я всё понимаю. И не ругаю тебя. Иди умойся и ложись. Потом будем думать.
— Наташа, а как же ребята? Как ты с ними одна?
— Я справлюсь. Иди, отдохни.
— Да. Ты у меня сильная. Ты сильная, дочь. Мы с тобой справимся. Мы сможем!..
Маму похоронили 2 января. На похоронах было мало народу. Мы с папой, баба Рита, пара соседей да три человека с маминой работы. Женщины плакали, у папы тоже глаза были на мокром месте, а я заплакать не мог. Я злился. Глупо. Нелепо. Конец двадцатого века — и смерть от перитонита. Вовремя не вызвали врача, не распознали банальный аппендицит и… всё.
Она умерла поздним вечером 31 декабря. Совпадение? Наверное. Но я теперь никогда не стану отмечать свой день рождения. И Новый год тоже не стану отмечать.
Папа вернулся домой лишь утром 1 января. Усталый, голодный, слегка пьяный и со следами слёз на щеках. Я хотел покормить его, но есть он не мог — так устал. Он не спал двое суток в больнице. Кое-как он умылся, с трудом добрёл до кровати и уснул там поверх покрывала прямо в одежде. А я пошёл в свою комнату, к близнецам.
Тяжело мальчишкам будет без мамы. Я-то хоть семь лет прожил с ней. А им достались лишь жалкие полгода. Такие малыши — и уже сироты. Я не смогу полностью заменить им мать, но буду стараться.
Эти двое суток, что мы провели в квартире втроём, без взрослых, тяжело дались мне. Днём ещё приходила помогать соседка, Анна Васильевна. Но на ночь мы оставались совсем одни. Спали мы все в моей комнате. Анна Васильевна помогла перетащить туда кровати близнецов из зала.
Сложнее всего мне было доставать мальчишек из их глубоких детских кроваток. Каждый из них весил уже более семи килограммов, а во мне и девятнадцати не было. Я с огромным трудом поднимал их. И ведь поднимать ещё нужно было осторожно, чтобы ничего им не повредить. Это же не мешки с картошкой, а маленькие люди. Один раз мы со Стёпкой чуть не упали на пол с кресла — чтобы доставать малышей, мне пришлось пододвигать к их кроватям кресло, потому что с пола я не доставал.
После этого случая я перестал класть братиков в их кровати. Обоих близнецов я уложил на свою собственную кровать, они там спокойно поместились. С торца кровати была достаточно высокая решётка, а к боку, чтобы они не свалились, я приставлял пару кресел, спинками к кровати. Только вот мне самому места в собственной кровати уже не оставалось. И спать мне приходилось в кресле, положив вытянутые ноги на пододвинутый вплотную стул.
3 и 4 января папа не ходил на работу. Ему дали трёхдневный отпуск. Вместо работы он метался, оформляя на близнецов и на меня пенсию в связи с потерей кормильца.
Ещё мы с папой сходили в детскую поликлинику, водили мальчишек на плановый медосмотр. Им как раз по полгода недавно исполнилось. Мама собиралась сама сделать это вскоре после Нового года, но не успела.
Без папы я идти не мог — у меня просто не хватило бы физических сил тащить по коридорам и лестницам сразу двух братьев. И папа без меня идти не мог. Он не очень хорошо умел обращаться с ними. Когда ребята начинали плакать или капризничать, успокоить их мог только я. Папины попытки сделать это, как правило, приводили к обратному результату — начиналась натуральная истерика. Раньше ещё мама могла успокоить их, но теперь…
Последние полдня своего невесёлого отпуска папа использовал для того, чтобы переделать кроватки близнецов. Он у меня руками работать умеет. Папа сделал одну из боковых стенок каждой из кроватей откидывающейся, как борт у грузовика. Теперь, когда мне нужно было достать кого-то из малышей, я не лез в кресло и не тянул брата вверх, рискуя упасть или уронить, а откидывал борт и относительно легко спускал на пол или переваливал на кресло…
5 января папа снова пошёл на работу, а у меня всё ещё продолжались зимние каникулы. Я покормил близнецов, одел их потеплее, и мы, впервые в новом году, пошли с ними гулять. Анна Васильевна помогла мне спустить их вниз и вывезти из подъезда нашу тачанку.
Тачанкой весь подъезд называл чудо-коляску близнецов, которая постоянно стояла на первом этаже, под лестницей, ибо затаскивать её каждый раз на третий этаж без лифта было весьма проблематично. Это было грандиозное сооружение, которое соорудил наш папа при содействии пары своих знакомых.
Настоящую, фабричную двухместную коляску купить так и не удалось. Не было их. Пришлось купить две одинаковые одноместные коляски и объединить их в одну конструкцию. В результате получился тяжёлый и неповоротливый восьмиколесный монстр. Зато в нём можно было выгуливать обоих ребят одновременно.
Вот только управлять таким чудищем мне было очень тяжело. Совокупная масса тачанки, двух близнецов и их зимней одежды превышала мой собственный вес более чем в два раза. А тут ещё и снег навалил. Я с огромным трудом дотащил тачанку до угла нашего дома, взмок и решил, что дальше мы не поедем. Придётся теперь по будням гулять с братишками исключительно около нашего подъезда.
Но тут, на счастье, мимо проходила, таща за собой на верёвке санки, Сашка. Она увидела меня и подошла поболтать. Когда Сашка узнала, что у нас произошло, то разревелась и зачем-то полезла ко мне обниматься. Не понял. Это кто кого тут утешать должен?
Проревевшись, она спросила, чем может помочь. Ну, я ей и объяснил проблему с нашей монструозной коляской. И Сашка, добрая душа, сразу пришла на помощь. Она сбегала к себе домой, оставила там санки и вернулась к нам. А затем мы с ней целый час катали моих братьев по улице. Вдвоём с Сашкой это было уже не так уж и трудно. Опять же, и поболтать есть с кем…
Глава 15
Как мама тащила на себе этот воз, я не представляю. Ужас! Стирка, готовка, уборка, близнецы — всё это в одночасье рухнуло на меня. В прошлой жизни я, конечно, вёл самостоятельно хозяйство, но тогда мне было намного проще.
Сначала большую часть забот по дому несла на себе жена. Когда она слегла, дочка уже заканчивала институт, она стала помогать. После гибели дочери мы остались вдвоём с Ниночкой, но та была к тому времени достаточно взрослой, сопли ей подтирать не требовалось. Опять же, бытовая техника здорово помогала. Особенно стиральная машина. Да и силы взрослого, пусть и пожилого, мужчины несопоставимы с силами семилетней девчонки.
Стирать — руками в тазике, хозяйственным мылом, полоскать с добавлением синьки. Сушить бельё приходилось большей частью на улице, в квартире места мало. Братьев-то двое. Над ванной я мог развесить разве что их ползунки и чепчики. Ну, наволочки ещё. А остальное не лезло. Плюс мои собственные вещи. И папины. Ужас! А на улице-то минус пятнадцать и снег, а до натянутых верёвок-то я достаю только с табуретки.
На кухне из инструментов лишь нож, да топор, да скалка. Ну, мясорубка ещё есть. Механическая. Попробуйте-ка покрутить её руками семилетней девчонки! Никаких овощерезок или миксеров, не говоря уж о микроволновке. Папа, конечно, помогал, насколько мог. Я на него свалил вынос мусора, мытьё посуды, а также развешивание во дворе белья и последующий его сбор. Но всё остальное навалилось на меня.
На кухне из инструментов лишь нож, да топор, да скалка. Ну, мясорубка ещё есть. Механическая. Попробуйте-ка покрутить её руками семилетней девчонки! Никаких овощерезок или миксеров, не говоря уж о микроволновке. Папа, конечно, помогал, насколько мог. Я на него свалил вынос мусора, мытьё посуды, а также развешивание во дворе белья и последующий его сбор. Но всё остальное навалилось на меня.
Особенно много времени отнимали близнецы. Вовка не любил спать мокрым, а Стёпке было всё равно. Обычно Вовка будил меня рёвом часа в два ночи. Я сползал со своей кровати, откидывал борт Вовкиной и перетаскивал его на кресло. Если была необходимость, я тащил его в ванну купаться. Если же он всего лишь описался, мы просто переодевались в сухое на кресле, я перестилал его кровать и засовывал Вовку на место. Как же не хватало памперсов! Два этих маленьких поросёнка на пару портили до десятка штанов в сутки и почти столько же пелёнок.
Я потихоньку пытался научить ребят тому, что такое горшок и для чего он нужен, но пока результаты были весьма скромные. Они и сидели-то ещё не слишком уверенно, а что нужно делать на горшке, решительно не понимали.
Утром просыпался я обычно в половине восьмого, как в школу. Папы уже дома не было, у него рабочий день с семи утра. Тихонько выбравшись из своей кровати, я шёл на кухню, где и переодевался из пижамы в домашний халат. На кухне переодевался, чтобы мальчишек не разбудить. Потом я умывался и заваривал кашу, обычно пшённую — я её больше других люблю. Пока каша дозревала на плите, я будил близнецов. Естественно, оба мокрые. И хорошо ещё, если всего лишь мокрые.
Умыв и переодев мальчишек, я быстро разогревал их молочную смесь и выдавал каждому по бутылочке. Мама баловала моих братьев, часто помогала эти бутылочки держать. Но я-то не мама. У меня опыта воспитания детей много больше, да и был я в прошлой жизни папой. Так что у меня братья за три дня научились самостоятельно держать и не ронять на пол свои бутылочки.
Пока ребята сосали молочную смесь, я накладывал кашу себе. Мальчишки уже достигли того возраста, когда им положено давать прикорм. Так что я делился с ними своей кашей — каждому по две ложки. Дальше они сидели в кресле, допивали смесь, а я пристраивался рядом с креслом на пол и доедал остатки каши.
Потом я умывал по очереди две чумазые мордочки, снимал фартучки и перетаскивал мальчишек в специально огороженный для них загончик, где они ползали по расстеленным на полу одеялам, боролись друг с другом и обсасывали игрушки. А я тащился в ванную стирать всё то, что поросята успели изгадить за прошедшие сутки.
Где-то часам к девяти появлялась Сашка. После той памятной прогулки с коляской она стала приходить ко мне каждый день. Когда она пришла в первый раз, я попросил её помыть посуду. Но она делать этого не умела — разбила чашку и порезалась ножом. Стирать я ей не доверял, а подпускать к утюгу боялся: в лучшем случае — обожжётся, в худшем — прожжёт вещи, а то и пожар устроит. А вот играть с близнецами она могла и любила. Тут я не возражал — пусть играет. Какой-никакой, а присмотр. В крайнем случае меня позовёт, на это её хватит.
Пока они там все втроём играли, я оканчивал стирку, звал Сашку, и мы с ней вдвоём отжимали пелёнки. У меня одного не хватало сил выжать их как следует. Затем Сашка возвращалась к ребятам, а я шёл гладить всё, что стирал вчера. У нас как заведено было? Я постирал, да так в тазу всё и оставил. Папа придёт вечером домой и сходит развесит на улице. А утром папа, прежде чем идти на работу, ходил и снимал то, что повесил вечером, за ночь как раз всё почти высыхало. Я же днём гладил.
После стирки я варил обед для меня и Сашки, а потом мы все вчетвером шли гулять. Вдвоём с Сашкой было гораздо проще, здорово она меня выручала. После прогулки я мыл и переодевал близнецов (опять обделались), а затем выдавал им по бутылочке. Сашка следила за тем, как малыши пьют, а я отжимал через марлю четверть стакана морковного сока на двоих.
Дальше дневной сон. Мама раньше частенько сидела около кроваток, качала их и пела колыбельные песни. Но мне этим заниматься некогда. Так же, как с бутылочками, я в несколько дней смог разъяснить близнецам, что сестра и мама — это совсем не одно и то же. Удивительно, но они меня поняли. Никаких капризов и слёз, как с мамой. Я укладывал их по кроватям, выходил из комнаты и закрывал за собой дверь. И они засыпали! Самостоятельно.
Два часа свободного от братьев времени. За это время мы с Сашкой успевали пообедать, после чего я начинал готовиться к ужину. Ну, там начистить картошку, или пропустить мясо через мясорубку, или тесто поставить, или ещё чего.
Рёв Вовки. Проснулись. Из обеих кроватей характерный запах. Мыться, переодеваться и полдничать. На полдник — творог с молоком и яблочное пюре (Сашка тоже яблочное пюре любила, и мне приходилось делать на троих). Потом они снова играли на полу, а я мыл полы и продолжал готовить ужин.
Часам к пяти возвращался домой папа и сразу, не раздеваясь, шёл на улицу вешать бельё. Сашка дожидалась, пока он вернётся, умоется и сменит её. А затем прощалась и уходила к себе домой. Я заканчивал приготовление ужина и подменял отца около вольера с близнецами. Тот быстро ужинал и возвращался, позволяя и мне тоже поесть.
После ужина я продолжал свои попытки приучить братьев к горшку. Иногда мне даже удавалось уговорить одного из них справить малую нужду не в штаны, как близнецы привыкли, а в эмалированный горшок. А иногда не удавалось. Хорошо ещё, что ползунков у нас было достаточно. Им на двоих накупили целую кучу, да плюс мои старые ещё оставались. Правда, следствием этого было то, что то одному, то другому моему брату приходилось щеголять в ползунках с вышитым на лямке словом «Наташа», но тут уж ничего не поделаешь, так им повезло.
В восемь вечера ужин и купание. Я наполнял водой корыто и нёс одного из братьев купаться, а папа оставался сторожить оставшегося. После купания я усаживал ребят в кресло и вместе с ними рассматривал картинки в какой-нибудь детской книге, а папа же брёл на кухню и мыл огромную гору посуды, которая успела скопиться там за целый день.
И, наконец, часов в девять вечера отбой. Я снимал с близнецов кружевные чепчики, пошитые когда-то для меня бабой Ритой, с переменным успехом «писал братьями в горшки» и раскладывал их (братьев, конечно, а не горшки) по кроватям.
Переодевшись на кухне в пижаму, я умывался и желал отцу спокойной ночи. Оставив его на кухне пить чай и читать газету, я проскальзывал в нашу с братьями комнату и валился на свою кровать. Спать!!
А в два часа меня будил Вовка. Это наказание опять описалось…
Глава 16
Наконец зимние каникулы у меня закончились, и я смог вздохнуть с облегчением. Близнецы вновь стали посещать свои ясли, а я — школу. Откровенно говоря, папа ещё неделю назад предлагал мне отправить ребят в ясли. Но я, подумав, забраковал эту идею. Всё-таки мальчишки больше общались с мамой, а не со мной. Пока у меня ещё были каникулы, я хотел дать им привыкнуть ко мне.
Теперь распорядок дня у меня стал таким: ясли открывались в восемь утра, а папа работал с семи (и какой идиот придумал такой график работы яслей?). Поэтому задача отвести близнецов утром в ясли тоже свалилась на меня. И вновь меня выручала Сашка. Она приходила ко мне в половине восьмого. К тому времени мальчишки были уже разбужены, умыты и одеты. Мы спускали их вниз, устраивали в тачанке и тащились по темноте в сторону яслей.
К цели путешествия прибывали примерно к восьми утра. Сашка помогала мне поднять ребят на второй этаж, после чего сразу же убегала в школу. А я оставался — нужно было переодеть мальчишек и, возможно, немного пообщаться с нянечками.
На первый урок я, как правило, опаздывал минут на пятнадцать. Но Тамарочка была в курсе, где именно я задерживаюсь, и никогда не проявляла недовольства, когда в середине урока я тихонько приоткрывал дверь и молча просачивался на своё место.
Дальше всё шло примерно так же, как было в конце прошлого года. В начале пятого урока я ходил в столовую обедать, после чего возвращался в наш класс и продолжал ремонтировать книги. Тамарочка мягко намекала, что в связи с последними событиями меня, вероятно, следует заменить на посту библиотекаря и вообще освободить от любой общественной работы, но я с этим категорически не согласился. Как это так — освободить? После всего, что я уже успел сделать? Ну, уж нет! Это моя работа!
Кстати, ремонтировать книги мне тоже помогала Сашка. За каникулы мы крепко сдружились с ней и образовали, если можно так выразиться, устойчивую пару. Я даже упросил Тамарочку пересадить Сашку за мою парту вместо Борьки Соколова. Правда, Сашка не могла делать домашнее задание с такой же скоростью, как я. И после обеда она ещё часа два писала упражнения и решала примеры. Потом я проверял, чего она там нарешала, и, если всё было правильно, Сашка с кисточкой и ножницами присоединялась ко мне.