– Пойдемте домой, – хныкала она. – Бежим отсюда! Я повернулась к ней и торжествующе воскликнула:
– Ты видела его! Теперь ты сможешь подтвердить. Ты видела!
– Не будем задерживаться здесь, нам лучше поторопиться. – Но…
Я вдруг осознала, что нам не удастся догнать монаха, потому что он может идти намного быстрее нас. Но это было не столь уж важно. Главное – его видел кто-то кроме меня. Я ликовала, облегчение, наступившее так быстро вслед за испугом, было почти невыносимым. Только теперь я решилась признаться себе, как сильно была потрясена и напугана.
Но теперь мне нечего бояться. Я отмщена: его видела не только я.
– О, Дамарис, – промолвила я, – слава Богу, что это произошло именно здесь, и что ты тоже видела.
Она обратила ко мне свое прелестное, недоуменное лицо и произнесла слова, от которых меня будто обдало ледяной водой:
– А что вы видели, Кэтрин?
– Дамарис... ты хочешь сказать...
– Вы вдруг так разволновались. Что же произошло?
– Не может быть, чтобы ты его не заметила!
– Но здесь никого не было, Кэтрин. Никого!
Задыхаясь от отчаяния и гнева, я схватила ее за руку и принялась яростно трясти.
– Ты лжешь! Притворяешься!
Она покачала головой с таким видом, точно готова была расплакаться.
– Нет, Кэтрин, нет. Если бы... Я бы с радостью что-нибудь увидела, если для вас это так важно.
– Ты видела его, – настаивала я, – не отпирайся, видела!
– Но, Кэтрин, я говорю правду: здесь никого не было.
– Так значит, – холодно отчеканила я, – ты тоже в этом замешана?
– В чем я замешана, Кэтрин? – с жалостью спросила она.
– Зачем ты повела меня через аббатство? Ты знала – он будет здесь. Теперь ты сможешь сказать всем, что у меня галлюцинации, что я сошла с ума!
Меня трясло от страха, я теряла контроль над собой. Всего несколько минут назад я призналась в своей слабости, считая, что опасность миновала. Это было моей ошибкой.
Дамарис взяла меня за руку, но я оттолкнула ее.
– Я не нуждаюсь в твоей помощи, – заявила я, – и не хочу ее. Уходи. По крайней мере теперь я знаю, что ты – соучастница.
Пошатываясь и спотыкаясь, я побрела домой. Мне было тяжело, казалось, ребенок внутри меня взбунтовался.
Наконец я вошла в дом, показавшийся мне отвратительно тихим. Поднявшись к себе, я упала на кровать и пролежала так до наступления темноты. Мэри-Джейн пришла узнать, не принести ли мне обед, но я отказалась, сказав, что не голодна, просто очень устала.
Отослав Мэри-Джейн, я заперла обе двери. Это был самый мрачный час в моей жизни. Потом я выпила снотворное, которое дал мне доктор, и погрузилась в спасительный сон.
6
У женщины, ожидающей ребенка, развивается особое качество, своего рода неистовый первобытный инстинкт, заставляющий ее защищать свое дитя всеми силами, и чем больше угрожающая ему опасность, тем сильнее становится мать.
На следующее утро я проснулась освеженная глубоким безмятежным сном, которым наслаждалась всю ночь благодаря лекарству доктора Смита. События вчерашнего дня тут же всплыли в моей памяти, и мне показалось, что я стою у входа в темный туннель, таящий неведомые опасности, и что меня вот-вот втолкнет в него порывом яростного ветра.
Но в эту минуту мой ребенок напомнил мне о своем существовании и о том, что он обречен следовать за мной, куда бы ни послала меня судьба, и делить со мной все невзгоды. Я должна бороться – не только ради себя, но и ради него, чья жизнь для меня драгоценнее собственной.
Когда Мэри-Джейн принесла завтрак, она не заметила во мне никакой перемены, и это было моей первой победой. Больше всего я боялась выдать смятение, охватившее меня вчера и почти лишившее способности рассуждать.
– Сегодня чудесное утро, мадам, – сказала Мэри-Джейн.
– В самом деле?
– Немного ветрено, но солнышко светит вовсю.
– Замечательно.
Я прикрыла глаза, и служанка вышла. Есть не хотелось, но я заставила себя проглотить несколько кусочков. Тонкий солнечный луч скользнул по кровати, и я сочла это хорошим предзнаменованием. Солнце всегда на месте, подбодрила я себя, просто иногда его заслоняют тучи. Любая проблема имеет решение, надо только развеять застилающее его облако неведения.
Надо еще раз обдумать все на свежую голову. Я совершенно уверена, что видела таинственного монаха наяву, а не в воображении. Значит, это реальный человек и его можно найти.
Дамарис, очевидно, вовлечена в заговор против меня, и это вполне объяснимо: если Люк хочет напугать меня так, чтобы мой ребенок родился мертвым, то Дамарис, как его будущая жена, заинтересована в успехе этого замысла. Но возможно ли, чтобы два столь молодых существа задумали такое чудовищное убийство, ибо уничтожение младенца в утробе матери – то же убийство?
Я пыталась спокойно проанализировать ситуацию и выработать план действий. Первое, что пришло мне в голову, – вернуться в Глен-Хаус. Но я сразу же отмела эту идею. Ведь мне пришлось бы как-то объяснить свой внезапный отъезд. Не могу же я сказать: «Кто-то из вас пытается довести меня до помешательства, поэтому я спасаюсь бегством». Это было бы равносильно признанию своего страха, и если хоть на секунду принять версию, что я страдаю галлюцинациями, это был бы первый шаг по тому пути, на который меня толкают. К тому же в своем теперешнем состоянии едва ли я вынесу болезненную, мрачную атмосферу отцовского дома.
Одно совершенно ясно: я не узнаю душевного покоя, пока не разгадаю эту загадку. Значит, бежать бессмысленно, – наоборот, надо с удвоенной энергией взяться за поиски врага.
Прежде всего я решила отправиться к Агари Редверз и посвятить ее в свою тайну. Честно говоря, я предпочла бы действовать в одиночку, но это было невозможно, ибо я собиралась первым делом наведаться в Ворствистл и проверить, правду ли сказал мне доктор Смит. Для этого надо, чтобы кто-то отвез меня туда, в Забавах же не должны ничего знать о моей поездке, – значит, ничего не остается делать, как заручиться помощью Агари.
Приняв ванну и одевшись, я, не теряя времени, пошла в Келли Грейндж. Добравшись туда около половины одиннадцатого, я прошла прямо к Агари и пересказала ей все, что сообщил мне доктор.
Она слушала меня внимательно и, когда я закончила, произнесла:
– Саймон сейчас же отвезет тебя туда. Думаю, надо начать именно с этого.
Она позвонила Доусон и приказала ей немедленно отыскать Саймона. Помня свои подозрения относительно него, я слегка встревожилась, однако потом решила, что мне необходимо попасть в Ворствистл, даже если придется пойти на риск. При появлении Саймона мои сомнения мгновенно развеялись, и я устыдилась их. Таково было его воздействие на меня.
Агарь коротко ввела его в курс дела. Он выслушал ее с явным изумлением и сказал:
– Пожалуй, нам стоит поехать в Ворствистл, и чем скорей, тем лучше.
– Я пошлю в Забавы сказать, что ты остаешься у меня на ленч, – предложила Агарь, и я обрадовалась ее предусмотрительности: мне не хотелось своим отсутствием возбуждать подозрения домашних.
Четверть часа спустя Саймон уже гнал двуколку по дороге к Ворствистлу. Мы почти не разговаривали, и я была благодарна ему за то, что он уловил мое настроение. Я не могла думать ни о чем, кроме предстоящего разговора, результаты которого так много значили для меня. Я вспоминала отлучки отца, его неизменную печаль, и приходила к выводу, что доктор не солгал мне.
Около полудня мы наконец добрались до Ворствистла – серого каменного здания, похожего на тюрьму. Да это и была тюрьма, и за ее толстыми стенами влачили свое жалкое существование несчастные помешанные. Неужели среди них находится моя мать, неужели и меня хотят навеки запереть в этот склеп?
Ну нет, этому не бывать.
Здание было огорожено высокой стеной. Мы подъехали к кованым железным воротам, из сторожки вышел привратник и осведомился о цели нашего посещения. Саймон властным тоном заявил, что мы желаем видеть управляющего этим заведением.
– У вас назначена встреча с ним, сэр?
– У нас к нему дело исключительной важности, – отрезал Саймон и бросил привратнику монету.
Благодаря ли деньгам, или повелительной манере Саймона, но ворота открылись, и мы проехали по гравийной дорожке к главному корпусу. При нашем появлении на пороге возник швейцар в ливрее. Спрыгнув на землю и осторожно высадив меня, Саймон обратился к нему:
– Кто подержит лошадей?
Швейцар кликнул мальчика и велел ему посторожить лошадей, сам же провел нас в дом.
– Будьте любезны сообщить управляющему, что нам надо видеть его по неотложному делу.
Надменная властность Саймона снова сослужила нам добрую службу: швейцар повиновался без лишних слов.
В просторном холле, выложенном каменными плитами, был растоплен камин, однако его жара не хватало, чтобы согреть помещение, и я поежилась от холода. Возможно, впрочем, что мой озноб был скорее нервного, нежели физического происхождения.
Заметив мою дрожь, Саймон взял меня за руку, и этот жест немного успокоил меня.
– Пожалуйста, подождите здесь, сэр, – предложил швейцар, распахнув дверь, за которой обнаружилась комната с высоким потолком и белеными стенами. Обстановку комнаты составляли массивный стол и несколько стульев. – Как мне доложить о вас, сэр?
– Эта дама – миссис Роквелл из Кирклендских Забав, а я – мистер Редверз.
– Так вы сказали, что управляющий ждет вас?
– Ничего подобного я не говорил.
– Но обычно посетители заранее сообщают о своем визите.
– Дело срочное и, как я уже говорил, неотложное. Так что поторопитесь.
Швейцар удалился, и Саймон с улыбкой взглянул на меня.
– Можно подумать, мы добиваемся аудиенции у королевы! – заметил он. Потом его лицо смягчилось, и на нем появилось выражение нежности, с которой прежде он смотрел разве что на Агарь. – Выше голову! – сказал он. – Даже если ваши опасения подтвердятся, это ведь еще не конец света.
– Какое счастье, что вы поехали со мной, – невольно вымолвила я.
Он взял мою руку и крепко сжал, словно говоря; что мы не какие-нибудь истеричные глупцы, а разумные люди и должны сохранять спокойствие.
Я отошла от Саймона, боясь нахлынувших на меня чувств. Приблизившись к окну, я взглянула в него, думая об обитателях этого печального места. Вот это и есть весь их мир. Они смотрят на эти сады и луга – если, конечно, им позволено, – и это все, что они знают о жизни. Многие из них проводят в заточении долгие годы... например, семнадцать лет. А может, они не видят даже этого...
Время тянулось мучительно медленно, но наконец швейцар вернулся и сказал:
– Пройдите за мной, пожалуйста.
Мы последовали за ним вверх по лестнице, затем по коридору. Я заметила, что окна здесь забраны толстыми прутьями, и вздрогнула, до того это напоминало тюрьму.
Швейцар постучал в дверь с надписью «Управляющий» «Войдите», – раздался голос из-за двери; Саймон решительно взял меня под локоть и втолкнул внутрь.
Холодная унылая комната; голые стены выкрашены белой краской, мебель обтянута блестящей клеенкой, за столом человек с усталым землистым лицом и неприветливым взглядом.
– Прошу вас, садитесь, – предложил он, когда швейцар вышел. – Насколько я понял, дело ваше не терпит отлагательств?
– И имеет для нас важное значение, – подтвердил Саймон. Тут заговорила я.
– Спасибо за то, что вы согласились нас принять. Я – миссис Роквелл, однако до замужества мое имя было Кэтрин Кордер.
– Ах вот как... – Понимание, отразившееся на его лице, было тяжким ударом, поколебавшим мои надежды.
– В вас есть пациентка с таким же именем? – спросила я. – Да.
Я взглянула на Саймона, не в силах говорить, ибо язык мой прилип к гортани, горло свела судорога.
– Видите ли, – пришел мне на выручку Саймон, – миссис Роквелл только недавно узнала о том, что здесь содержится некая Кэтрин Кордер, и у нее есть основания полагать, что эта женщина – ее мать, которую она считала умершей. Натурально, она хотела бы выяснить, так ли это.
– Как вы понимаете, мы не вправе разглашать сведения о наших пациентах.
– Мы это понимаем, но ведь речь идет о ближайших родственниках.
– В таком случае сначала надо доказать родство.
– Мое девичье имя – Кэтрин Кордер, – выпалила я. – Мой отец – Мервин Кордер из Глен-Хауса, что в местечке Гленгрин возле Хэрроугейта. Пожалуйста, скажите мне правду: ваша пациентка, которая носит то же имя, что и я, – моя мать?
Поколебавшись, управляющий сказал:
– Могу сообщить вам только, что у нас есть пациентка с такими именем и фамилией, кстати, не столь уж редкими. Уверен, что ваш отец мог бы ответить на вопрос, который вы задаете мне.
Я взглянула на Саймона, и он снова вмешался.
– Мне казалось, что столь близкое родство дает право на получение подобных сведений.
– Как я уже говорил, родство прежде надо доказать. Мне не хотелось бы обманывать доверие родственников больной, вверивших ее моему попечению.
– Скажите хотя бы, – в отчаянии взмолилась я, – муж этой женщины навещает ее каждый месяц?
– Многих наших пациентов навещают регулярно. Управляющий окинул нас холодным взором, и я поняла, что он непреклонен. Даже Саймон ничего не мог с ним поделать.
– Не могла бы я увидеть... – начала было я. Но управляющий в ужасе взмахнул рукой.
– И речи быть не может, – отрезал он. – Ни под каким видом.
Саймон беспомощно посмотрел на меня.
– Остается только один выход, – проговорил он, – ты должна написать отцу.
– Полагаю, вы правы, – заявил управляющий и встал, давая понять, что потратил на нас достаточно времени. – Пациентку поместил сюда муж, и если он даст вам разрешение увидеться с ней, мы не станем возражать – разумеется, при условии, что она будет в состоянии принимать посетителей. Больше я ничем не могу вам помочь.
Он дернул шнурок звонка, и на пороге вырос швейцар, проводивший нас к экипажу.
Я была расстроена и подавлена. Проехав в полном молчании примерно милю, Саймон остановил лошадей. По обочинам дороги густо росли деревья; должно быть, летом их кроны образовывали над аллеей зеленый свод, но сейчас сквозь черные ветви виднелось серо-голубое небо, по которому бежали гонимые холодным ветром облака.
Но я не чувствовала ветра, Саймон, судя по всему, тоже. Повернувшись ко мне, он положил руку на спинку сиденья сзади меня, не прикасаясь к моим плечам.
– Вы огорчены, – заметил он.
– А как вы думаете?
– Мы ничего не узнали.
– Мы узнали вполне достаточно. У них действительно есть пациентка по имени Кэтрин Кордер. Управляющий это подтвердил.
– Возможно, она не имеет к вам никакого отношения.
– Таких совпадений не бывает. Я ведь рассказывала вам, что мой отец имел обыкновение раз в месяц куда-то уезжать? Мы не знали куда, я даже думала, что он ездит к женщине. – Я хрипло рассмеялась. – А оказывается, он ездил в Ворствистл.
– Вы уверены?
– Да. К тому же доктор Смит видел ее историю болезни и утверждает, что она моя мать.
Несколько секунд Саймон молчал, потом проговорил:
– Это так непохоже на вас, Кэтрин, – впадать в отчаяние.
Я заметила, что он опустил слово «миссис», – видимо, это означало новую фазу в наших отношениях.
– А вы на моем месте не впали бы в отчаяние?
– Лучший способ справиться с тем, что вас пугает, – подойти к этому вплотную и взглянуть в лицо.
– Именно это я и делаю.
– Чего вы опасаетесь больше всего?
– Того, что еще одна Кэтрин Кордер попадет в сумасшедший дом и ее ребенок родится там.
– Ну, этого мы не допустим. Да и кто может отправить вас туда? Это не так просто сделать.
– Но и не так уж сложно, особенно если врач подтвердит, что там мне самое место.
– Глупости! В жизни не видал никого разумнее вас. Вы так же нормальны, как я.
– Я не сумасшедшая, Саймон, не сумасшедшая!.. – горячо вскричала я.
Он взял мои руки и, к моему изумлению – ибо до сего момента я не подозревала, что он способен на подобные жесты по отношению ко мне, – поцеловал их, так что я ощутила жар его губ сквозь перчатки. Потом он сжал мои руки с такой силой, что я поморщилась от боли.
– Я на вашей стороне, – сказал он.
Я испытала минуту величайшего счастья. Часть его неукротимой силы словно влилась в меня, и благодарность моя была так велика, что я подумала – уж не любовь ли это?
– Вы говорите искренне?
– От всего сердца. Никто не отправит вас туда, куда вам не захочется.
– Вокруг меня происходит что-то странное, Саймон. Я смотрю опасности прямо в лицо, и все равно мне страшно. Я надеялась справиться с ней, скрыв свой страх, но в притворстве оказалось мало проку. С той самой ночи, когда я впервые увидела монаха, моя жизнь изменилась. Я будто стала другим человеком... вечно перепуганным. Теперь я понимаю, что все это время с трепетом ожидала, что случится дальше. Нервы мои совершенно расшатались... Я не узнаю себя, Саймон, просто не узнаю…
– Ничего удивительного, на вашем месте любой переживал бы то же самое.
– Вы ведь не верите в привидения, правда? Если человек утверждает, что видел привидение, – значит, он либо лжет, либо стал жертвой галлюцинации.
– О вас я ничего такого не думаю.
– В таком случае напрашивается вывод, что под монашеской рясой скрывался некто из плоти и крови.
– Полагаю, так оно и было.
– Тогда скажу вам еще кое-что. Я хочу, чтобы вы знали всю правду. – И я рассказала о появлении монаха в развалинах аббатства и о том, как Дамарис уверяла, что никого не видела. – Это был самый ужасный момент в моей жизни – я начала сомневаться в своем рассудке…
– Стало быть, Дамарис в курсе происходящего... Видимо, она тоже участвует в заговоре.
– Люк, несомненно, хочет на ней жениться, но вот хочет ли она за него замуж?
– Вероятно, она хочет замуж за Кирклендские Забавы, а это возможно осуществить, только если поместье достанется Люку.