Они даже видели казачьи шашки, и черные сабли, и самурайские мечи – от Cold Steel. В условиях, когда холодное оружие признали устаревшим – если оно внезапно появлялось у одной из сторон, а у другой его не было, – то оно могло быть предельно эффективным. Что стоит палка или нож против заточенной как бритва казацкой шашки или абордажной сабли, которой можно в секунду отрубить человеку конечность?
Но сейчас все эти воины в основном отсыпались.
– Пароль?
– Витебск на сегодня.
– Проходите…
Кто-то заметил уходящих:
– Слава России!
В следующую секунду… со стороны Исторического музея раздался какой-то непонятный, долгий, разбойный посвист. Министр иностранных дел оглянулся и увидел нечто. Это было похоже на огненный шар… отсюда он виднелся размером больше футбольного мяча… удивительно, но он медленно-медленно летел над Историческим музеем, выше стен Кремля и потом начал медленно падать… в скопление палаток Самообороны.
– Пошли!
Они побежали. Около баррикад никто не ставил машин, как минимум – могли слить бензин. Улица была пустынная как никогда, даже наряда милиции не было видно. Оконные проемы – все закрыты деревянными и металлическими щитами…
– Свин, забирай нас! – крикнул один из самооборонцев в телефон.
Они бежали… проулок осветил свет фар, на них надвигался микроавтобус… и вдруг непонятно откуда выхлестнули враги. Как из-под земли… может, из проулка или еще откуда. Главное – их было человек десять, не меньше, и они были готовы к бою. На одном из них, самом здоровом, был старый шлем «Алтын» с забралом, который и автоматная пуля не всякая возьмет, бронежилет топорщился почами с магазинами. В руках «Вепрь-12» – страшное оружие на такой дистанции.
– Вон они!
– Бей!
С обеих сторон хлестнули выстрелы. Самооборонцы открыли огонь из непонятно откуда взявшихся пистолетов, и им градом картечи ответили ружья…
То, что происходило дальше, министр иностранных дел теневого правительства помнил смутно…
Ночь… но совсем не такая, как обычно. Обычная ночь – это свет окон и неона ночных клубов, уют своей собственной, привычной машины, запах женских духов и привычное предвкушение. А тут – темный, мерзлый переулок, размытые краски, все цвета серого и черного – и вспышки. С обеих сторон – вспышки.
Водитель выручил их – поставил банковский бусик между ними и стреляющими. Из стреляющих трое уже лежали, но и у них были раненые…
– Сюда!
Господи… он не понимал, что с ним, не понимал как… Его тащили и кантовали, как мешок с картошкой…
– Гони! Гони!
В бусе было тесно и темно. Но тут – не стреляли.
– Все целы?
– Я ранен…
– Терпи, сейчас перевяжемся.
– Сразу стрелять стали – видели?
– Москали, сволочи.
– Хлопцы, куда ехать-то? Из города?
– Не. На стоянку. Сдадим этих…
– А сами?
– Гуртовой скажет.
– А где гуртовой-то?
– Тебя не касается. Слава Украине.
– Героям слава…
Тем временем на Манежке противостояние между Манежкой и Красной площадью вступило в завершающую фазу…
То, что видели спасающиеся с Евроманежки ее организаторы, на самом деле была огромная емкость с горючей смесью, которую развели в одном из институтов неравнодушные студенты. Смесь эта по своим свойствам напоминала напалм, но горела куда лучше, чем смесь бензина, керосина и полистироловых шариков (или тертого мыла), как на Майдане. И перевозить ее было значительно безопаснее.
Вторым компонентом, которого не хватало для адской бойни, была катапульта. Катапульта мощная, сваренная в мастерской одного мотоклуба. В ее состав входили автомобильные рессоры – как упругий элемент и две автомобильные лебедки – для натягивания. Катапульта работала следующим образом: две лебедки, работая одновременно, сгибали упругие автомобильные рессоры, после чего оператор катапульты «запирал» ее, набрасывая толстенную цепь на крюк в мощной раме катапульты. После чего в чашу вкладывалась большая емкость с зажигательной смесью, оператор рывком троса отпирал замок катапульты – крюк был поворачивающимся. Рессора разгибалась, и адская смесь летела в сторону врага. Эту катапульту еще не успели испробовать как следует, но на вид она выглядела мощно.
– Не получается! – крикнул оператор, пытаясь тросом освободить замок катапульты.
– Слабак! – протолкался вперед один из создателей, байкер. – Дай…
Поднатужился – а потом рванул. Раз, другой… И вдруг катапульта с хлестким, лязгающим звуком освободилась, и емкость со смесью полетела вверх.
– Йоу!
– Слава России!
– Следующую давай!
Зарядили следующую. И выпустили – эта попала прямо на выбегающих из палатки людей. И еще зарядили. Летит высоко – катапульта оказалась мощнее, чем предполагали ее создатели, она позволяла забрасывать полезный груз выше здания Исторического музея.
Евроманежка заорала, застучала, просыпаясь, – и ответом вскипел Антимайдан. Сразу две шеренги бойцов – у всех холодняк, ножи, дубины, мечи и шашки, у многих травматы, у кого-то под полой и настоящий пистолет, боевой или переделанная под мелкашку дрянь. И между ними – только шеренга бойцов ОМОНа. Полетели уже самодельные гранаты в обе стороны.
А потом ОМОН вдруг прогнулся, отступил – и впервые за все время противостояния две готовые убивать толпы оказались друг напротив друга.
И – началось побоище…
Уральск, Россия 22 февраля 2017 года
Утром я все-таки забылся тяжелым, нехорошим сном.
Проснулся около двенадцати, что для меня было совершенно нехарактерно – я встаю в шесть утра без будильника даже в выходные. Автомат лежал рядом с кроватью, ружье – у шкафа, сейф открыт… зашибись. Первым делом ломанулся к компу, выключить я его, конечно же, забыл. Компьютер загудел, пробуждаясь к жизни… засветился экран – я был на том же самом новостном сайте. Заголовок, бросавшийся в глаза, был страшен: более пятисот человек погибло в Москве во время бойни на Манежке…
Ну, вот и здравствуй, пушистый северный зверек.
Ожидал ли я такого? А чего еще ждать? Это как в Украине – только у нас линия разлома несколько другая. У них – Восток и Запад. У нас – четырнадцать процентов и восемьдесят шесть. Либералы и совки. Или, как я прочитал в одной статье по итогам президентских выборов, некачественное большинство.
Демократия, однако…
Я пробегал глазами статьи… истерически обвиняли друг друга, хватались за голову… как так получилось… как так получилось… Тут же с ходу начали мериться трупами… а вы нашего убили… а вы вот – нашего, нет, вы больше убили… нет вы. Как детский сад… Господи, детский сад. Кому только жалуются – где воспитатель?..
Да какой там, на хрен, воспитатель…
Все заголовки газет на ИноСМИ – только об этом. Употребляется термин massacre – бойня. Сравнивают со сталинизмом… хотя я бы сравнил с другим… с Варфоломеевской ночью в Париже, много веков назад. Да и чего сейчас сравнивать.
Жаль ли мне их? Можете считать меня кем угодно, но – нет. Потому что все – виноваты. Одни – настолько упились собственной ненавистью к тем восьмидесяти шести процентам, которые их кормят, обувают, одевают, учат, лечат, что вообще потеряли берега. И теперь какой смысл вопрошать – за что? Когда стебались во всех СМИ, когда исходили ядом в твоем «Твиттере» и «ЖЖ» – вы ведь, блин, против своих это все говорили. Вспомнилось… в Украине, в девятом или в десятом году произошла авария на шахте, погибли люди, и кто-то из бандеровцев написал: «Кротам кротячья смерть». Вот она – линия разлома. А у нас не меньше яда, не меньше ненависти было? Просто деление – не территориальное, не национальное – а по отношению к власти. Пацаки и чатлане. Как в «Кин-дза-дза!». И чего теперь удивляться, что даже после такого есть люди, которые радуются… мало им вломили, мало их пожгли, надо еще. А вы, те, кто сейчас сидит, поджав хвост, но строчит в «Твиттере», – хоть одно доброе слово людям сказали по жизни?
Но те, кто жгли… патриоты хреновы…
Я сам патриот, но вас бы расстрелял, честно. Что вы творите? Что вы, блин, творите? То, что вы сделали, – это патриотизм? Или это бантустан, только не черный, а белый? Африка, блин!
Вы же страну погубили своей дикостью. Нашу страну, про любовь к которой вы взахлеб орете. Теперь Россия лет на пятьдесят – это страна, в которой на Манежке…
Вам пофиг? Мне не пофиг! И людям не пофиг! Жить в дикарском бантустане – это не мое, под каким бы соусом это ни подавалось. Хоть патриотическим, хоть каким… зверье – оно и есть зверье, свое оно или чужое. А вы… вот увидите, как это все еще извратят. Как этим воспользуются. Будете локти кусать, да поздно будет…
Так вот я и сидел, и думал. А потом просто выключил комп, чтобы больше не видеть всего этого…
Не видеть, не слышать… не понимать.
Вы же страну погубили своей дикостью. Нашу страну, про любовь к которой вы взахлеб орете. Теперь Россия лет на пятьдесят – это страна, в которой на Манежке…
Вам пофиг? Мне не пофиг! И людям не пофиг! Жить в дикарском бантустане – это не мое, под каким бы соусом это ни подавалось. Хоть патриотическим, хоть каким… зверье – оно и есть зверье, свое оно или чужое. А вы… вот увидите, как это все еще извратят. Как этим воспользуются. Будете локти кусать, да поздно будет…
Так вот я и сидел, и думал. А потом просто выключил комп, чтобы больше не видеть всего этого…
Не видеть, не слышать… не понимать.
Что будет… а вот увидите, что будет. И самое плохое, что один человек – я, например, – и даже тысяча человек не смогут ничего с этим поделать.
Или могут? Может, с этим не смогут, а с последствиями.
Я – один. И я в масштабах страны – никто. Букашка-таракашка. Изменить ход истории мне не под силу, и я это отлично понимаю. Но у меня есть свободный день и двести тысяч долларов первоначального капитала. Для чего-то же эти деньги мне остались. И я знаю, что они от меня не уйдут…
Бог…
Я снова включил компьютер, открыл Excel. Подумав, начал составлять таблицу.
В храме я не был уже больше года.
Я пришел пополудни… у нас в городе есть несколько храмов… конечно, не так много, как в том же Владимире… но есть. Я ходил – когда ходил – в старую церковь, которая работала еще во времена СССР… главный собор нашего города тогда еще не был построен, а еще один собор – был кинотеатром…
Несмотря на позднее по церковным меркам время, людей было достаточно, и я понимал почему. Люди ставили свечи… я купил несколько, поставил… и почувствовал, как от тепла свечей и молитв понемногу отогревается душа…
За Вадоса поставил свечку. Он не такой уж плохой человек был… просто в Москве он изменился. Повелся… и вот к чему это привело…
Пусть земля тебе будет пухом, Вадос. Я не знаю, кто конкретно в тебя стрелял и столкнет ли меня жизнь с теми, кто в тебя стрелял, – но что-то мне подсказывает, что столкнет. И останусь я в живых или нет – но песка в шестеренки я им сыпану столько, сколько смогу. И тем самым отомщу за тебя. А если не хватит – надеюсь, сыпанут и другие. И когда они поймут, что обломались, как обломались многие до них, когда они дерьмо жрать будут, – вот тогда твоя смерть, Вадос, будет отмщена.
Поставил свечку за тех, кто погиб там. За всех, не разбирая. И за бойца Национальной гвардии, смерть которого я видел. И за дуру-тетку, которая во что-то верила и пошла на митинг, чтобы там быть убитой. И за рокера, сгоревшего от коктейля Молотова, которых на Манежке, судя по записи, было достаточно.
Нет смысла разбирать, потому что все они – на одной стороне. Они все до одного погибли за кровавый спектакль, цель которого – власть в России. То же самое было и на Майдане… только там обошлось несколькими десятками смертей… а тут потребовалось несколько сотен. Но и Россия – не Украина. Здесь климат иной. Положили несколько сотен – застрелили, сожгли, забили палками… а если потребуется, то и несколько тысяч, и несколько десятков тысяч положат и не поморщатся. Ставки высоки.
Но я, если получится, отомщу и за вас.
Потом я спросил у убирающей свечки старушки, где можно поставить свечку за удачу в делах, – и поставил туда все оставшиеся. Господи… тебе виднее, прав я или нет в том, что я задумал. Но если я прав, если ты – все еще с нами, все еще с нашей страной… то помоги мне чем сможешь. Очень тебя прошу…
А я сейчас помолюсь.
Пресвятая Владычице Богородице, единая чистейшая душею и телом, единая превысшая всякой чистоты, целомудрия и девства, единая всецело соделавшаяся обителию всецелой благодати всясвятаго Духа, самыя невещественыя силы здесь еще несравненно превзошедшая чистотою и святынею души и тела, призри на мя мерзкаго, нечистаго, душу и тело очернившаго скверною страстей жизни моей, очисти страстный мой ум, непорочными соделай и благоустрой блуждающие и слепотствующие помыслы мои, приведи в порядок чувства мои и руководствуй ими, освободи меня от мучительствующаго надо мною злаго и гнуснаго навыка к нечистым предразсудкам и страстям, останови всякий действующий во мне грех, омраченному и окаянному уму моему даруй трезвение и разсудительность для исправления своих поползновений и падений, чтобы, освободившись от греховной тьмы, сподобился я с дерзновением прославлять и песнословить Тебя, единую Матерь истиннаго Света – Христа, Бога нашего; потому что Тебя одну с Ним и о Нем благословляет и славит всякая невидимая и видимая тварь ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Текст молитвы был напечатан на табличке, рядом с иконой. Прочитав ее, я развернулся и пошел прочь…
Информация к размышлению Документ подлинный Начало. Десятый год Год четырнадцатый КазакУральск, Россия 11 мая 2017 года
А ваш Ницше все так же мертв…
Да, вот так вот…
Второй акт всего этого… фекалий, простите, начался вчера, когда неожиданно объявили об отставке президента, правительства и создании Правительства национального спасения…
Правительство национального спасения – это, чтобы вы знали, лебедь рак и щука. То есть представители всех партий… с явным уклоном к либералам, как наиболее пострадавшей стороне. Любому дураку, кто руководил или командовал хоть кем-то кроме собственной жены, понятно, какой это бред. Правительство – это команда, рабочая группа, и из представителей разных партий и разных политических взглядов она состоять просто не может. Потому что будет неработоспособной.
Это я понял еще тогда, когда объявили о создании Комиссии национального примирения. Я не понимаю, о каком, к чертям, примирении может идти речь? Когда совершается преступление – его расследуют или примирение объявляют? Преступника судят или за стол переговоров с ним садятся? Совершено преступление – тяжкое, массовое, с многочисленными жертвами. Его надо расследовать, устанавливать виновных, разыскивать их, задерживать и отдавать под суд. И под судом должны сидеть не только те, кто напал на Манежку, но и обязательно тот снайпер, который застрелил Вадоса и двух бойцов Национальной гвардии на моих глазах. И те, кто организовал это кровавое представление, после которого смена власти стала просто неизбежной, на девяносто девять процентов. Обязательно надо устанавливать и режиссеров этого кровавого спектакля, и мотивы, и тех, кто первым крикнул «бей!» и пошел на прорыв цепей ОМОНа. И привлекать их к ответственности. По закону. За совершенные ими преступления.
Что же касается примирения – то лично я ни с кем не ссорился. У меня есть свои политические взгляды и свои интересы, которые не изменились ни на йоту. И я не считаю нужным их менять вне зависимости от того, что произошло. А произошедшее вчера я рассматриваю как государственный переворот. Ни и. о. президента, ни Правительство национального спасения мною не избирались, я за них не голосовал. И я не вижу ни малейшего смысла в том, чтобы они правили Россией хоть день.
И.о. президента – должны были проголосовать сегодня через Госдуму, как единственный легитимный орган власти, оставшийся в России, – и я слушал радио, направляясь на стрельбище. Когда объявили кандидатуры, я насторожился. А когда с первого круга голосования прошла одна из них, мне только и осталось, что съехать с дороги и где-нибудь встать. Я встал на стоянке рядом с придорожным кафе – это было на самой границе городской черты, справа были новостройки, а слева – парк и зоопарк, мимо которых я проехал.
Зоопарк…