— А он?
— Он сказал, что так тебя почему-то себе и представлял. Я уверена, вы подружитесь!
На работу они ехали вместе, обмениваясь взглядами и улыбками, в которых, как в криптограмме, была зашифрована вся их упоительная и не исчерпанная до конца ночь.
— Ты знаешь, кажется, Омка нас слышал! — наклонившись, шепнула Нина Андреевна.
— Почему ты так решила?
— Он спросил, отчего я ночью плакала и не обидел ли ты меня.
— А ты?
— Я сказала, что иногда женщины плачут от счастья…
— А он?
— Он задумался, а потом сказал, что с папой я от счастья никогда не плакала.
— Наблюдательный ребенок, — оценил Башмаков, наполняясь глупой петушиной гордостью.
И хотя за квартал до проходной они разошлись, чтобы появиться на работе порознь, наблюдательные лабораторные дамы сразу что-то почувствовали, начали перешептываться, и, когда в столовой Башмаков, поморщившись, отставил стакан с подкисшим компотом, Каракозин тихо сказал:
— Горько!
После работы Башмаков и Нина Андреевна зашли по дороге домой в магазин, и она по-семейному советовалась с ним, чего и сколько покупать, а после ужина попросила проверить у Ромы уроки. Видимо, это был чисто символический, совершенно не характерный для их семьи жест, но умный мальчик покорно отдал тетради и почтительно выслушал дурацкие замечания нового маминого мужчины.
— Когда ты поговоришь с женой? — спросила она в тот момент, когда любовь уже кончилась, а сон еще не наступил.
— Кто — я? — отозвался Башмаков так, точно Нина обратилась одновременно к пяти любовникам, лежащим с ней в постели.
— Хочешь, я сама с ней поговорю?
— А что ты ей скажешь?
— Скажу, что ты любишь меня, а ее не любишь…
— Она может не понять.
— Неужели она не понимает, что любовь — это главное в жизни? И жить с человеком, который тебя не любит, унизительно!
— В жизни много главного…
— Например?
— Например, дети.
— Дурачок, я рожу тебе кого только захочешь и сколько захочешь! Представляешь, Омка меня вчера спросил: «Мама, а у тебя с Олегом Трудовичем — ему, кстати, очень твое отчество нравится — будут дети?»
— А он не спрашивал, почему ты разошлась с его отцом?
— Нет, Омка только спросил, любила ли я его когда-нибудь.
— А ты?
— Я ответила, что не любила… А он сказал, что всегда так почему-то и думал и что никогда не женится на девочке, которая его не любит. А ты любил свою жену?
— Давай не будем об этом! — Башмакова раздражало, что Нина пользовалась словом «любовь» точно кайлом.
— Когда ты с ней поговоришь?
— Как только она вернется.
Катя вернулась раньше времени: Дашка заболела ангиной, лежала бледная и говорить могла только шепотом. Башмаков взял отгулы и сидел с дочерью, потому что Катю только-только назначили завучем и она готовила школу к началу учебного года. После Дашкиного выздоровления он снова стал часто бывать у Нины Андреевны, благо ее новая квартира была в пяти автобусных остановках от «Альдебарана». Она потчевала его отличным ужином, а если Рома был в шахматном кружке, они наскоро любовничали — и Башмаков, провожаемый ее отчаянными взглядами, мчался домой. А чтобы Катя ничего не заподозрила, с показательным аппетитом съедал еще и семейный ужин. Даже иногда, для полной достоверности, на сон грядущий любил жену, находя в этом некоторую сравнительную остроту ощущений, наподобие той, какую испытывает, должно быть, двойной агент. В результате сидячей работы и двойственных ужинов Башмаков сильно растолстел.
Нина Андреевна несколько раз заводила разговоры об их будущем, ссылаясь при этом почему-то на Рому, который, по ее словам, постоянно интересовался, когда же «дядя Олег» переедет к ним насовсем.
— Мальчику тринадцать лет, а он понимает, что если люди любят друг друга, они должны жить вместе. А тебе тридцать пять…
— Дай мне время!
— Для чего? Чтобы разлюбить меня?
Это повторялось каждую их встречу, и Башмаков начал тихо ненавидеть вдумчивых подростков и все производные от слова «любовь». И вот однажды, когда, рассказывая Кате о срочной работе, потребовавшей его задержки в «Альдебаране», Башмаков с привычным аппетитом съедал второй ужин, раздался телефонный звонок. Катя быстро схватила трубку: она в ту пору еще верила, что отыщется их украденная машина, и ждала звонка от следователя. Но это была Нина Андреевна…
12
Эскейпер взглянул на часы: с минуты на минуту должна позвонить Вета и сообщить результат экспресс-анализа. Он встал и подошел к окну. Анатолич вернулся на рабочее место и ковырялся в железных внутренностях «форда». В халате он походил на хирурга, склонившегося над кишечными хитросплетениями огромного вскрытого тела. Олег Трудович вдруг почувствовал себя студентом, с высоченных застекленных антресолей наблюдающим за тем, как медицинское светило делает уникальную операцию.
Сам Башмаков к автомобилям был прежде совершенно равнодушен. А вот Катя всегда мечтала о колесах и даже иногда утром, проснувшись и потягиваясь, сообщала:
— Тапочкин, а мне снова снилось, как я вела машину. Почему-то по горной дороге… Душа на поворотах, знаешь, куда уходила?
— Знаю. — Башмаков с хозяйским равнодушием ерошил то место, куда на поворотах уходила Катина душа.
Расчетливая жена давно уже начала копить на автомобиль, заведя специальную сберкнижку. Для начала она перестала выбрасывать пустые бутылки и по выходным высматривала из окна грузовик, собиравший у жителей стеклотару. Сумки с бутылками стояли в прихожей уже наготове, и, едва во дворе показывался передвижной посудосборный пункт, они мчались к лифту, гремя емкостями, которые Каракозин однажды поэтично назвал «скорлупой от удовольствия». Потом, пересчитывая мятые и почему-то всегда влажные рублевки, Катя мечтательно спрашивала:
— Ты какого цвета хочешь?
— Все равно.
— Все равно не бывает.
— Бывает.
— Ну в чем дело? — начинала сердиться жена. — Тебе задали простой вопрос: какого цвета ты хочешь машину? Напрягись!
— Черного, — напрягался Башмаков.
— А я — цвета мокрого асфальта…
Катя даже окончила заранее курсы вождения, хотя прекрасно понимала, что на сданные бутылки машину не купишь — копить предстоит долго и упорно. Она однажды самоотверженно отказалась от нутриевого полушубка — его продавала знакомая учительница младших классов. Муж учительницы руководил камерным хором слепых и плохо видящих и благодаря таинственной солидарности незрячих мотался по всему миру. Катя принесла полушубок домой и разложила на диване.
— Нравится? — спросила она Башмакова, едва он вошел в квартиру.
— Ничего, — вяло кивнул Олег Трудович, все еще мысленно пребывая в жарких объятиях Нины Андреевны.
— А мне цвет не нравится.
— Да? Ты какой хочешь?
— Мокрый асфальт, — вздохнула Катя.
Ожидание машины со временем стало неотъемлемой частью их семейной жизни. Вечной светлой мечтой. И вдруг Докукин, встретив Башмакова в коридоре, спросил:
— А деньги-то у тебя есть?
— А сколько вам нужно? — осторожно поинтересовался Олег Трудович, с возрастом все неохотнее дававший в долг.
— Мне? Мне ничего не нужно. Машину-то ты собираешься покупать?
— А что — скоро?
— На прошлой неделе отправил списки в магазин. Жди открытку! Кстати, хочу задать тебе вопрос…
— Весь внимание! — подобрался Башмаков.
— Сам будешь ездить или на продажу берешь? Если на продажу — есть хороший человек.
— Жена будет водить.
— Смотри! Женщин к рулю подпускать нельзя. Не-льзя! Предупреждаю тебя как коммунист коммуниста…
Докукин хлопнул младшего товарища по представительному животу и улыбнулся. В последнее время свое любимое присловье он стал произносить не то что в насмешку, а скорее с оттенком уважительной самоиронии.
Башмаков наврал Нине Андреевне, ждавшей его в тот вечер на борщ, разумеется, с пампушками, что ему нужно идти в школу на родительское собрание. Олегу Трудовичу хотелось как можно скорее сообщить радостное известие Кате.
— У тебя жена в этой школе работает! — тихо удивилась любовница.
— Именно поэтому я и иду на собрание! — совершенно искренне обиделся на такое недоверие Башмаков.
— Ты не обманываешь?
— Не приучен.
— Жаль. Рома сегодня вечером на занятиях.
Катя, подавленная, сидела на диване, а перед ней на плечиках, прицепленных к открытой дверце гардероба, висел мужнин пиджак.
— Имею сообщить тебе стратегическую информацию… — многозначительно начал Олег Трудович.
— Я тоже.
— Хорошо. Но я первый.
— Уступи место женщине!
— Уступаю.
— Тунеядыч, — ласково спросила она, — ты что, научился пришивать пуговицы?
— Какие пуговицы?
— Какие пуговицы?
— Вот эти! — Катя впилась в мужа взором следователя по особо важным делам.
— А в чем дело?
— А в том, что я всегда обматываю нитку под пуговицей. Эти две пуговицы не обмотаны. Может быть, ты наконец познакомишь меня со своей пассией — я научу ее пришивать пуговицы!
— Чушь! — отмел Башмаков, вспомнив, как недавно Нина Андреевна действительно что-то делала с его пиджаком, пока он належивал силы, чтобы отправиться домой. — Чушь и клевета!
— Твоя версия?
— Моя? М-м… Очень просто: у нас была немецкая делегация. Одна наша лабораторная девушка, ты ее не знаешь, заметила, что у меня пуговицы болтаются, и срочно пришила. Интересовалась, между прочим, куда смотрит моя жена.
— Врешь!
— Ваши подозрения мне странны!
— А вашу лабораторную рукодельницу зовут случайно не Нина Андреевна?
— Случайно — нет. Мы на дачу завтра едем?
— Мы едем в суд — разводиться!
— Отлично. Еще вопросы есть?
— Есть. Ты знаешь, что у тех, кто врет, вырастают рога?
— Читал! — рявкнул Башмаков, подошел к пиджаку, вырвал обе пуговицы с мясом и швырнул на пол.
В тот день Катя легла спать отдельно, на Дашкиной кровати, но сквозь сон Башмаков подглядел, как жена прокралась в комнату, шарила в поисках закатившихся пуговиц, нашла и унесла вместе с пиджаком на кухню. А утром она растолкала его:
— Тунеядыч, проснись же! Вот — открытка! Открытка пришла!
— Из суда присылают не открытки, а повестки.
— Балда! Открытка на машину!!!
— Именно эту информацию я тебе и хотел вчера сообщить, — голос Башмакова из-за утренней хрипотцы прозвучал особенно сурово.
— А делегация была из ГДР или из ФРГ?
— А черт их разберет. Они же вроде объединяются…
— Прости! Я была вчера не права.
Дашка как раз гостила у бабушки, и они, быстро, но полноценно помирившись, помчались к Катиным родителям, суетливо заняли у тестя недостающую тысячу, а потом на такси — не дай Бог, хорошие цвета кончатся! — помчались на Варшавку в автомобильный магазин. Толпа в магазине была чудовищная, словно в аэропорту, из которого по метеоусловиям уже несколько дней никто не может улететь. Открытки были у всех. Велся специальный список, утром и вечером устраивали переклички. Народ периодически обмирал от слуха, будто со дня на день машины подорожают в два раза или же — а это еще хуже! — начнется обмен денег, потому что Горбачев под давлением демократов дал указание срочно убрать Ленина с купюр… Перепуганная Катя позвонила даже одному родителю, работавшему в Минфине, и тот ее успокоил. Другой родитель, большой начальник, организовал звонок директору магазина, чтобы можно было получить автомобиль, минуя дурацкий список. И вот в конце концов продавец — человек со скорбно равнодушным лицом (будто выдает он не новенькие автомобили счастливчикам, а урны с прахом усопших) — спросил у замершей от восторга Кати:
— Цвет какой хотите?
— Мокрый асфальт! — прошептала она.
Он посмотрел на нее так, словно вместо одной урны с прахом от него потребовали к выдаче две.
— Не в европах.
— А какой есть?
— Цвета детской неожиданности и цвета блюющего кузнечика.
— Я серьезно! — взмолилась Катя.
— Разве я похож на Жванецкого? — пожал плечами продавец.
Башмаков слушал весь это диалог, едва сдерживая вековую ненависть бесправного потребителя к обнаглевшему сатрапу прилавка. И все-таки наконец не сдержался:
— А если… э-э… поискать? Мы будем… хм… благодарны!
Продавец посмотрел на них долгим и печальным взглядом человека, причастного к сакральным тайнам советской торговли, и куда-то ушел. Вернулся он через четверть часа и сообщил угрюмо:
— Кофе с молоком. Но без бокового зеркала и с разбитой фарой. Двести.
— Берем! Но нам надо съездить еще за деньгами. Мы скоро!
Когда они примчались к Каракозину, тот собирался на халтуру — укладывал в большой рюкзак рулон дерматина и инструменты. Принцесса, вышедшая узнать, кто пришел, была одета в шелковый китайский халат, тонко перехваченный у талии, и намакияжена как для посольского приема. Их сын, Андрон, носился по квартире, изображая, а точнее, являясь в этот момент стратегическим бомбардировщиком. Джедай подобрал с пола тапочек и бросил в мальчика, нарочно промахнувшись.
— Ракета прошла справа! — скрипучим диспетчерским голосом констатировал Андрон.
— И так целый день, — нежно сообщил Каракозин. — Приземляется, только когда «Спокойной ночи, малыши» показывают. Атомный мальчик.
— Весь в отца, — добавила Принцесса с неуловимым оттенком какой-то генетической неприязни к мужу. Джедай не только одолжил недостающие деньги, но и вызвался поехать с ними в магазин, чтобы проверить машину и помочь отогнать ее домой: Катины права были слабой гарантией того, что она благополучно дорулит с Варшавки.
Наконец выкатили новенькую «пятерку».
— Кофе с молоком, — счастливо вымолвила Катя.
— Новая модификация базовой модели, — констатировал Каракозин, озирая разбитую фару и отсутствующее зеркало. — Называется «Адмирал Нельсон».
Хмурый продавец впервые улыбнулся и предложил еще за двести рублей тут же заменить фару и привинтить недостающее зеркало. Получив деньги, он ушел.
— Гегемоном следующей революции будет не пролетариат, а возмущенный покупатель, которому нечего терять, кроме своих рублей! — объявил Джедай.
Он обошел машину, постукал ногами по колесам, открыл-закрыл двери и багажник. Потом завел мотор и поморщился, как настоящий меломан от звуков «Машины времени».
— Автомобиль — как жена. Недостатки можно выявить только в процессе эксплуатации. — Каракозин вдохнул. — Поэтому единственное, что мы можем — проверить, закрываются ли двери…
Вставили фару и вернули на место зеркало, а потом явно повеселевший продавец уговорил их тут же в техцентре установить сигнализацию, мерзко завывавшую от малейшего прикосновения к машине. Мастер, ставивший сигнализацию, заявил, что даже он сам, если бы захотел, не смог бы угнать «тачку» с такой «вопилкой».
Когда Каракозин аккуратно припарковал машину возле подъезда, Катя еще раз любовно оглядела свое сокровище и вдруг страшно ахнула. Башмаков метнулся к ней — она с ужасом показывала на незамеченную царапину толщиной с волос на левом заднем крыле. Каракозин и Олег успокоили ее, как могли, но Катя от подъезда вернулась к машине и тихонечко хлопнула ладонью по капоту — в ответ раздался омерзительный вой.
— А теперь — шампанского! — крикнула она.
Поздно ночью они пошли провожать до метро Каракозина, который был пьян и печален: перед выходом он, позвонив домой, выяснил, что Принцесса пошла к подруге и до сих пор не вернулась. На обратном пути Катя вдруг предложила мужу посидеть в машине. Внутри волнительно пахло новым кожзаменителем. Через стекла в свете фонарей было видно, как меж колес плотно припаркованных автомобилей мелькает юркая крысиная тень.
— А нас, между прочим, никто не видит! — мечтательно сказала Катя, включила приемник и, потрещав по диапазонам, поймала нечто брамсообразное.
— Давай прямо здесь!
— Тут неудобно! — опешил Башмаков, в семейном интиме инстинктивно придерживавшийся охранительного консерватизма.
— Отчего мужья не летают! — вздохнула Катя.
— Ну почему же?
И они полетели… На следующий день Нина Андреевна, словно уловив в лице Башмакова что-то опасно новое, спросила с очень странной усмешкой:
— Ну и как машина?
— Незабываемые ощущения!
— Тебе теперь не до меня будет…
— Как ты можешь!
— Я приготовила мясную запеканку. И Омка уйдет…
— Ладно.
…После запеканки и бурного десерта Нина Андреевна лежала в нежном беспамятстве. Башмаков начал потихоньку одеваться.
— Ты не должен был покупать машину! — вдруг громко сказала она, открывая злые глаза.
— Почему?
— Потому что вещи — это цепи, которые привязывают к нелюбимому человеку.
— Я тебе никогда не говорил, что не люблю жену.
— А зачем? Ты говорил, что любишь меня. Этого довольно. Двоих сразу любить нельзя.
«Можно, но тяжело!» — подумал в ответ Башмаков.
Между прочим, в тот вечер он поймал себя на том, что, обладая плакучей и крикучей Ниной Андреевной, он для остроты впервые думал о Кате, точнее, об их вчерашней автолюбви. И это было странно, потому что обычно случалось наоборот: в ненастойчивых Катиных объятиях он для радости вызывал в памяти как раз Нину Андреевну или еще кого-нибудь из мимолетных.
Придя домой с дежурства, Башмаков обнаружил жену у окна:
— Знаешь, сверху она напоминает коробочку для украшений. А недавно песик стал брызгать на колесо, а она как заревет, а собака как отскочит и убежит… Я сегодня уже тренировалась по переулкам. В субботу поедем на дачу. Только попозже, когда машин будет мало. Ты сыт?