Уолтер окликнул ее и махнул в знак приветствия, а она снова радостно засмеялась и махнула в ответ. Ветер донес ее голос, и Уолтер застыл на месте, жарко дыша мне в лицо.
- Вот что, Дункан, я пошел. Встречусь с ней. Больше не в силах выносить ожидания. Боже милостивый, почему человек должен так мучиться до встречи с женщиной?
- Неужели тебе раньше не приходилось страдать из-за них?
- Так - никогда! - искренне воскликнул он. - Обычно они сами падали к моим ногам. Но ведь я не изменился, не так ли? Ведь во мне не появилось ничего отвратительного?
Я хотел было открыть ему правду про девушку, но вместо этого рассмеялся.
- Ты точно такой же, как всегда. Я не удивлюсь, если узнаю, что и она умирает от желания пойти на свидание с тобой. Скажу тебе... с той поры, как ты тут появился... она никогда не проводила столько времени вне особняка.
Его глаза вспыхнули, как у мальчишки.
- Ты в самом деле так думаешь, Дунк?
- В самом деле. Уверяю тебя. Похоже, она увлечена тобой, так что теперь все зависит только от тебя одного.
Крючок был заброшен грубо и бесцеремонно, но он уже не мог сорваться с него. Уолтер пустился в долгие откровения:
- Наконец-то я нашел то, что искал всю жизнь, Дункан. Я просто схожу с ума по этой девочке. Господи, я женюсь на ней, чего бы мне ни стоило.
- Только не торопись, не испорть все, Уолтер. Обещаю тебе, завтра же я вас познакомлю.
Он был настолько серьезен, что это граничило с напыщенностью. Сомневаюсь, чтобы ночью он сомкнул глаза. Задолго до завтрака он уже ждал меня на террасе. Ели мы в молчании, и каждая минута, вероятно, казалась ему вечностью. Он постоянно поворачивался, бросая взгляды в сторону живой изгороди, и я заметил, как он обеспокоен тем, что она все еще не появлялась в окне.
В уголках его глаз прорезались морщинки.
- Где она, Дунк? - заволновался он. - Ей уже пора бы показаться, не так ли?
- Понятия не имею, - беззаботно ответил я. - Странно, конечно. О, минуту. - Я позвонил в колокольчик, стоящий на столе, и в дверях показалась моя экономка. - Вы видели кого-нибудь из Вогнов, Марта? - спросил я.
Она торжественно кивнула.
- О да, сэр. Они уехали рано утром. Возвратились в город.
Уолтер повернулся ко мне.
- Черт!
- Что ж, рано или поздно она вернется на виллу, - заверил я его.
- Проклятие, Дунк! Дело не в этом! - Вскочив, он швырнул салфетку на стул. - Неужели ты не понимаешь, что я люблю эту девушку? И я не могу ждать, пока она вернется!
Его лицо пылало раздражением. Его переполнял не столько гнев, сколько дикое томление по девушке. Я едва сдержал улыбку. Получилось! Все получилось, как я и задумал. Уолтер Харрисон влюбился так страстно и искренне, что не мог держать себя в руках. Я был готов даже испытать сочувствие к нему, не спроси я его в тот момент:
- Уолтер, я предупреждал, что очень плохо знаю ее. А тебе не приходило в голову, что она замужем?
Он ответил мне с гнусной ухмылкой:
- Значит, она разведется, пусть даже мне придется разорвать этого типа на куски. Никаких преград, Дункан. Она достанется мне - и это будет мое последнее дело на земле!
Он вылетел из комнаты, и я услышал, как взревел мотор его автомобиля. И только тогда я позволил себе рассмеяться.
Я вернулся в Нью-Йорк и через неделю получил информацию от своих людей, что Уолтер поглощен бесплодными поисками. Он пустил в ход все средства, какие были в его распоряжении, но так и не смог найти незнакомку. Я дал ему помучиться семь дней, ровно семь дней. Видите ли, на седьмой день приходилась годовщина того дня, когда я познакомил его с Адрианной. Я никогда не забывал этот день. И кем бы Уолтер ни был сегодня, он его тоже не забудет.
Когда я позвонил ему, меня удивил его изменившийся голос. Он был тихим и глухим. Мы обменялись обычными любезностями, а потом я спросил:
- Уолтер, так ты нашел Эвелин?
Он долго молчал, прежде чем ответить.
- Нет. Она исчезла с концами.
- Ну, я бы этого не сказал, - бросил я.
Сначала он не мог собраться с мыслями. Он онемел, когда перед ним вновь забрезжила надежда.
- Ты... ты хочешь сказать, что знаешь, где она?
- Конечно.
- Где? Молю тебя, Дунк... где она? - В какую-то долю секунды он вернулся к жизни. В нем снова кипела энергия и жажда действия, и он настойчиво требовал, чтобы я тут же все выложил.
Засмеявшись, я сказал, что, если он позволит вставить мне хоть слово, я попробую. Он настороженно замолчал.
- Она недалеко отсюда, Уолтер, в небольшом отеле на Пятой авеню. - Я назвал ему адрес и не успел попрощаться, как он швырнул трубку на стол. Он так спешил, что даже не положил ее на рычаг...
* * *
Замолчав, Дункан осушил свой бокал и сокрушенно уставился в него. Инспектор кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание и, преисполненный любопытства, спросил:
- Так он нашел ее?
- О да, нашел. Несмотря на все препятствия, он буквально ворвался к ней, чуть не сбив с ног.
На этот раз инспектор не мог сдержать нетерпения:
- Так-так, продолжайте!
Дункан сделал знак официанту и поднял полный бокал, словно желая произнести тост. Инспектор последовал его примеру. Дункан мягко улыбнулся.
- Увидев его, она радостно засмеялась и махнула ему. Через час Уолтер Харрисон покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна в ее отеле.
Инспектор напрягся, пытаясь переварить рассказанное. Кресло скрипнуло. Он наклонился ко мне, и его лоб прорезали глубокие морщины.
- Но что случилось? Кто она такая? Черт побери, Дункан...
Дункан перевел дыхание и одним глотком допил бокал.
- У Эвелин Вогн - неизлечимое слабоумие, - сказал он. - Она обладала божественной красотой и рассудком двухлетнего ребенка. Она всегда была ухожена и прекрасно одета, так что не могла не привлекать к себе внимания. Но единственное, что она смогла усвоить, - это махать рукой. Делать "пока-пока"...
Встань и умри!
Я лежал на спине в зарослях кустарников и смотрел, как три грифа описывают плавные круги над хребтом. Толковые птички, подумал я. Они-то в любом случае свое получат.
Троица качалась на потоках теплого воздуха, которые поднимали их до края хребта, и они, не теряя строя, стремительно пикировали вниз, успев мгновенно выбрать место посадки на поле боя. Они увидели меня, и, когда я махнул им, они заложили вираж и стали ходить по кругу, ожидая завершения операции "Вниз по лестнице".
Глядя на них, я улыбнулся, в голове мелькнуло, что мы могли бы поучиться друг у друга. В свое время и я закладывал крутые виражи над тихоокеанским побережьем, куда мне предстояло десантироваться.
Но тогда все было по-другому. Мы были благородны, юны, нас переполняли высокие чувства. Шла война, для убийств были веские основания, и порой спускать курок было даже забавно, чтобы потом в кругу друзей по десанту хвастаться послужным списком, вспоминать треск очередей и клубы дыма. И лишь много времени спустя до тебя дошла полная чушь и глупость всего, что ты делал.
А теперь смерть таилась рядом, за близрастущими деревьями и под валунами. И подлинные плоды победы достанутся грифам, которые кружат в терпеливом ожидании в небе и зорко следят за нами.
Слева от меня раздалось металлическое щелканье затвора, загоняющего гильзу в патронник. Цикады, как по команде, перестали верещать, и я, перевернувшись на живот, вжался в землю, вглядываясь в проемы между переплетением ветвей.
Я понимал, что разубедить их мне не удастся, доводы здравого смысла не для них. Чужаки и животные были явлениями одного порядка, а понятие честной игры считалось сущей глупостью, главным было загнать жертву в тупик. Мне вспомнились вдруг классические строки из книги "Скотный двор": "Все животные равны между собой, но некоторые более равны, чем другие". Я снова усмехнулся и подумал, что для стервятников все мы равны.
Пятно, с которого я уже несколько минут не спускал глаз, шевельнулось, и я понял, что это явно не лишайник. Прошла еще минута, и я увидел длинный ствол ружья. Он торчал по другую сторону. Значит, они еще меня не обнаружили. Они ждали шороха, шевеления, малейшего звука, и все ружья, которых я пока не видел, развернутся в ту сторону и дадут залп. Они знали, что при мне кольт 45-го калибра и не меньше пары обойм. Но это несущественно. У них были ружья. И они могли держаться на дистанции.
Я прикинул, что, по сути, они не представляют расстояния, на котором 45-й калибр может вести прицельный огонь, за что и поплатятся. Они не учитывают траектории навесного огня. А когда тебе приходится три долгие недели, пока на паршивый тихоокеанский островок высадится спасательная экспедиция, питаться лишь за счет птичек, которых ты сшибал своим 45-м, тут волей-неволей научишься рассчитывать траекторию.
Я навел ствол чуть выше сплетения ветвей и прицелился. Цель была отчетливо видна и ни о чем не подозревала. Я нажал на курок, и окрестные склоны огласились отчаянным воплем: цель вопила, ругалась и орала что-то вроде "Санитара ко мне!".
Из лощины донесся голос старика Харта:
- В кого попало?
Вот это было действительно смешно: никто не хотел подавать голос, чтобы не выдать свою позицию. Но только не Клемсон. Скорчившись то ли за валуном, то ли за деревом, он заорал:
- Па, он попал в меня! Это Клем! Он меня...
- Серьезное ранение, сынок?
- В руку, па. Он откуда-то раздобыл ружье. Он...
- Нет у него никакого ружья, сынок. Он просто попал в тебя. Спускайся сюда, Клемсон.
Он на секунду замолчал, с ужасом прикидывая, что его ждет.
- Тогда он точно меня подстрелит, - всхлипнул Клем. - У него ружье.
- Нет у него ружья, - повторил старик.
Теперь Клемсон не говорил, а стонал:
- Да он же подшибет меня, па. Я ранен.
Ногу у меня стало сводить судорогой, и я постарался осторожно расслабить ее. Мельчайший звук, еле заметное движение - и со мной покончено.
Стервятники кружились на высоте трех тысяч футов, зорко всматриваясь в то, что происходило внизу.
- Митч! - гаркнул старик. - Митч... ты слышишь меня? Ты не будешь стрелять в моего парня, если он высунется? Договорились?
Харт, старина, подумал я, ну ты и гнуснятина. Я благородно подам голос, выпущу твоего парня, а ты будешь стрелять по звуку.
Я не вымолвил ни слова. Ниже по склону продолжал всхлипывать Клемсон. Ему за тридцать, а плачет, как ребенок. Может, он понимал, что у его папаши на уме.
- О'кей, парень, - сказал Харт, - спускайся и займись собой.
Судорожные всхлипывания стали совершенно неудержимы. Старый прохиндей был готов бросить своего сына на съедение львам. Разговорить меня не удалось. А если я смогу уложить его выстрелом, меня тут же возьмут на мушку.
Клемсон так маялся от боли, что уже ничего не соображал. Он вопил и топтался на месте, производя столько шума, что за ним ничего не было слышно. Когда его стенания стихли и он двинулся вниз по склону, я уже успел перекатиться из моего убежища и под прикрытием пары упавших стволов и густой поросли кустарника перебраться на то место, где он только что был.
Мой выстрел раздробил ему кисть и отколол основательную щепку от приклада ружья. Все в крови, оно валялось среди дюжины патронов, которые Клемсон так и не успел пустить в ход. Пока он, громыхая камнями, спускался по склону, я развернул ружье в сторону старика, раскурил окурок, которому предстояло сыграть роль бикфордова шнура, и, оторвав от рубашки полоску материи, на скорую руку соорудил дьявольскую конструкцию Руди Голдберга: когда сигарета прожжет материю, ружье выпалит.
Когда все было готово, я сместился в южную сторону и стал ждать. Клемсон добрался до дна лощины, откуда донесся смачный удар, и он перестал хныкать. Снова стало тихо. Слишком тихо. Старик, очевидно, погрузился в раздумье. Дела явно шли не так, как ему хотелось. Ему не удалось схватить кота за шкирку, и задние лапы основательно расцарапали ему живот. Из всех шестерых старик единственный четко представлял себе ситуацию. Он один понимал, что выстрел был далеко не случаен, и никто, кроме него, не догадывался, что добыча может сорваться с крючка.
Чертовы стервятники спустились на тысячу футов пониже, выясняя, кончилось ли все внизу или еще нет.
Внезапно грохнуло ружье, пуля с визгом срикошетировала, и не успело смолкнуть эхо выстрела, как все ружья дали залп в полную обойму по тому месту. Пока шла канонада, никто не услышал, как я убрался оттуда. Ровным счетом никто.
Они даже не слышали, как старик Харт хрипло орал им, что это трюк, а я веселился, потому что старый лис все понял правильно, но у него были нарушены линии связи.
Он сидел в своем кресле-каталке, и на лице его читалась неподдельная ненависть ко мне. Прежде чем я оказался рядом с ним, он сделал то, чего никто не ожидал от него и даже не мог себе представить. Шевельнув рукой, он выхватил древний револьвер типа "кольт", и я еле успел выбить его выстрелом.
- Тебе повезло, старик, - сказал я, - что твоя рука ничего не чувствует.
- Еще как чувствует.
- Болит?
- Болит, - признался он.
Повернувшись, я посмотрел на обступившие нас горы.
- Мне доводилось видеть и более толковых горцев - пусть даже и в белых рубашках с галстуками.
- Тебя все равно возьмут, - сообщил он мне.
Покачав головой, я ухмыльнулся.
- Может быть. Но вот что я скажу тебе, старик. Если уж меня накроют, первым делом я постараюсь прихватить с собой побольше народу. И тебя тоже. Сдаваться я не собираюсь.
- Из этих гор непросто выбраться, Митч. Очень непросто. Будь я помоложе, я бы сам тебя сделал.
- Ничего бы у тебя не получилось. Ты был бы трупом, как и остальные твои глупые отпрыски, если они рискнут приблизиться ко мне. Не стоит думать, что животное испугано, когда оно пускается бежать. Порой оно просто обманывает преследователя. И успешно.
- Тебе не удастся унести ноги, парень. И ты сам это знаешь. - Глаза у старика были водянисто-голубыми, как у мертвеца. - Ты проиграл. Если даже ты уйдешь от моих ребят, то погибнешь в горах. Отсюда нет пути, парень, - для тебя-то уж точно. Так что тебе лучше пустить себе пулю в лоб - и поскорее. Даже прирожденному горцу нелегко выбраться отсюда, если он не выйдет к перевалу, а тебе его не найти. К тому же у тебя за спиной будут мои ребята. Ты...
Но тут он замолчал, смекнув, что я намерен делать. Он оцепенел. Пусть в моем распоряжении была всего лишь секунда, я не стал отказываться от задуманного. У тебя ничего не получится, если ты сильно не разозлишься, подумал я. У тебя не будет времени выкрутиться или хотя бы прикинуть, как это сделать, пока они не поймут, что ты не уступаешь им в жестокости. Я ухватился за боковое колесо каталки и выдрал его с корнем. Старик, проклиная меня, вывалился из него.
Вот только тогда я снялся с места - и не раньше. И тут же началось то, чего я ждал. Две пули врезались в землю у меня под ногами, а третья свистнула над ухом. Сделав рывок, я укрылся за валуном, на котором лежала тень горного склона. У меня был один шанс из тысячи спасти свою шкуру, и, заняв оборону, я присел на корточки и перевел дыхание.
Теперь ветер дул в мою сторону, и я слышал их голоса. Крики были полны злобы и досады, и, перекрывая их, орал старик. Я знал, что один из них, скорее всего Большой Джордж, пустится выслеживать меня.
Я сидел в ожидании, пока не увидел шевеление высокой травы. Схватив камень размером с кулак, я швырнул его по крутой дуге.
Порой обстоятельства складываются самым удивительным образом. Я сам этого не ожидал, но Большой Джордж, позеленев, рухнул ничком, когда бросок камня размозжил ему пальцы, и он куда быстрее, чем его брат, кинулся обратно в лощину.
Наверно, не менее полуминуты там царило полное молчание. Оттуда не доносилось ни звука, но я отчетливо, как запах, уловил царящие там изумление и ярость. Привалившись спиной к камню, я уставился на струящуюся по склону речушку и подумал, что тут не самое плохое место, чтобы умереть.
Разве что мне и дальше повезет. Но как бы тебе ни везло... другим тоже может улыбнуться удача.
С Кэролайн все складывалось как нельзя лучше. Просто прекрасно.
А теперь я не знал, как выпутаться.
Просто смешно, как порой складываются обстоятельства.
Где-то там, по ту сторону хребта, она ломала и крушила те штуки, жалея лишь, что меня нет рядом. Она от всей души ненавидела меня, как никого на свете, но пусть даже она была вне себя от ярости, все равно она была красива и обаятельна. Копна ее спутанных светлых волос спадала мягкими прядями, а в лучистых серо-зеленых глазах застыл неутоленный голод желания. Что было, то было. Но потому, что я так поступил с ней, того, кто сделает смертельный выстрел, ждет за ужином особое блюдо.
А пока три стервятника в вышине зорко следили за их лакомым блюдом - за мной.
Кэролайн. Милая дикая Кэролайн.
* * *
Она вскинула испуганные глаза и плотно сжала полные губы, увидев, как я валюсь на нее с неба. Кэролайн не замечала меня, пока я не гаркнул ей, зависнув в двадцати футах от земли, и, разглядев меня под куполом парашюта, она застыла на месте.
- Эй, малышка... прочь с дороги! Черт возьми... да убирайся же! заорал я.
С силой подтянув стропы, я все же успел уйти в сторону пологого склона. Она так и не шевельнулась. Она стояла и глазела на меня. И без того было непросто найти в этих местах единственную полянку и с высоты в пять с половиной тысяч футов точно выйти на нее - так еще не хватало спикировать на единственную девицу в этой округе. По земле шел низовой ветер, который мог снести меня в ущелье, но тут я шлепнулся о землю, и купол протащил меня еще футов десять - я как раз врезался в даму. В силу какой-то глупой причины ветер стих, и купол опустился на нас, как шатер палатки, у которой сломался центральный шест, после чего мне осталось только сказать: "Привет!"
- Ну, парень, - обронила она, - в жизни не видала ничего такого.
- Радость моя, - расплылся я в улыбке, - получше запомни этот день, потому что ты никогда не встретишь такого.