— Там в самом деле живут? Только подумать, сколько всего видели эти стены. Аборты и…
Харри кивнул:
— Иной раз пройдешь мимо около полуночи и слышишь детский плач.
Мартина во все глаза уставилась на него:
— Смеетесь! Неужто привидения?
— Ну, — Харри свернул на Софиес-гате, — может, здесь просто поселились семьи с маленькими детьми.
Мартина улыбнулась, похлопала его по плечу:
— Не смейтесь над привидениями. Я в них верю.
— Я тоже.
Мартина перестала смеяться.
— Вот тут я живу. — Харри показал на голубую дверь подъезда.
— У вас больше нет вопросов?
— Есть, но с ними можно подождать до завтра.
Она опять склонила голову набок.
— Я не устала. Чай у вас найдется?
Какой-то автомобиль тихонько ехал по хрусткому снегу, остановился метрах в пятидесяти у тротуара, ослепив их голубоватым светом фар. Харри задумчиво посмотрел на девушку, нащупывая в кармане ключи.
— Только растворимый кофе. Слушайте, я позвоню…
— Сойдет и растворимый кофе, — сказала Мартина.
Харри хотел было сунуть ключ в замочную скважину, но Мартина опередила его, толкнула голубую дверь, которая преспокойно открылась и закрылась снова, однако замок не защелкнулся.
— Это все мороз, — пробормотал Харри. — Дом от холода сжимается.
Они вошли в подъезд, и он хорошенько закрыл за собой дверь.
— А у вас чисто, — сказала Мартина, снимая в передней сапоги.
— У меня мало вещей, — откликнулся Харри из кухни.
— И какие же из них вы больше всего любите?
Харри на секунду задумался.
— Пластинки.
— Не фотоальбом?
— Я не верю в фотоальбомы.
Мартина вошла на кухню, уютно устроилась в кресле. Харри украдкой наблюдал, как она по-кошачьи подобрала под себя ноги.
— Не верите? Как это понимать?
— Они разрушают способность забывать. Молоко?
Она покачала головой.
— Зато вы верите в пластинки.
— Да. Они лгут куда достовернее.
— А разве они не разрушают способность забывать?
Харри замер. Мартина тихо рассмеялась:
— Не верю я в неприветливого, разочарованного инспектора. По-моему, вы романтик, Холе.
— Пойдемте в комнату. Я как раз купил очень хороший диск. И с ним пока не связаны никакие воспоминания.
Мартина уселась на диван, а Харри поставил дебютный диск Джима Стерка. Потом сел в зеленое ушастое кресло и под первые звуки гитары провел ладонью по шершавой шерстяной обивке. Ни с того ни с сего подумал, что куплено это кресло в «Элеваторе», комиссионке Армии спасения. Кашлянул и спросил:
— Возможно, у Роберта был роман с девушкой намного моложе его самого. Что вы об этом думаете?
— Что я думаю о романах молоденьких женщин с мужчинами много старше? — Она засмеялась и густо покраснела в наступившей тишине. — Или думаю ли я, что Роберту нравились малолетки?
— Я этого не говорил. Она тинейджер. Хорватка.
— Izgubila sam se.
— Простите?
— Это по-хорватски. Или по-сербохорватски. В детстве я часто ездила летом с родителями в Далмацию, до того как Армия спасения купила Эстгор. Когда папе было восемнадцать, он работал в Югославии, помогал восстанавливать страну после Второй мировой войны. И там познакомился с семьями кой-кого из строителей. Потому и настоял, чтобы мы приняли беженцев из Вуковара.
— Кстати, насчет Эстгора. Вы помните некоего Мадса Гильструпа, внука тех людей, у которых куплен Эстгор?
— Да. Он был там несколько дней в то лето, когда мы там поселились. Я с ним не говорила. Да и никто с ним не говорил, он был какой-то сердитый, замкнутый. Но, по-моему, Tea и ему понравилась.
— Почему вы так решили? В смысле, он же ни с кем не разговаривал.
— Я видела, как он на нее смотрел. А когда мы с Tea сидели вместе, он вдруг появлялся рядом. Ни слова не говоря. Довольно-таки чудной. Даже неприятный.
— Вот как?
— Именно. Ночевал он те несколько дней где-то у соседей, но однажды ночью я проснулась, мы, девочки, спали в одной комнате. Смотрю, а к стеклу прижато чье-то лицо. Потом оно пропало. Я почти уверена, что это был он. Когда я рассказала остальным девчонкам, они сказали, я видела привидение. Не сомневались, что у меня непорядок со зрением.
— Почему?
— А вы разве не заметили?
— Что не заметил?
— Сядьте вот сюда. — Мартина хлопнула по дивану рядом с собой. — Я покажу.
Харри обошел вокруг стола.
— Видите, какие у меня зрачки?
Харри наклонился, ощутил на лице ее дыхание. И тут увидел. Зрачки на фоне карей радужки как бы сплывали вниз, образуя по форме что-то вроде замочной скважины.
— Это врожденное, — сказала она. — Называется iris coloboma. Но зрение при этом ничуть не страдает.
— Интересно.
Их лица были так близко друг от друга, что Харри чуял запах ее кожи и волос. Он вздохнул и вздрогнул от ощущения, будто погружается в теплую ванну. Внезапно послышался короткий, резкий звук.
Лишь через секунду-другую Харри сообразил, что это звонок. Не домофон. Кто-то стоял у его двери.
— Наверняка Али, — сказал Харри, вставая с дивана. — Сосед.
За те шесть секунд, пока вставал и шел к двери открывать, он успел подумать, что для Али вообще-то поздновато. И что Али обычно стучал. А если кто-то вошел или вышел после них с Мартиной, дверь наверняка опять стояла незапертая.
Только на седьмой секунде он сообразил, что вообще зря пошел открывать. И, увидев, кто на пороге, понял, что сейчас будет.
— Приятный сюрприз, да? — сказала Астрид слегка заплетающимся языком.
Харри не ответил.
— Я с рождественского банкета, может, пригласишь зайти, а, Харри? — Накрашенные губы растянулись в улыбке, тонкие каблуки стукнули по полу, когда, пошатнувшись, она переступила с ноги на ногу.
— Ты некстати, — сказал Харри.
Она прищурилась, глядя ему в лицо. Потом взгляд скользнул за его плечо.
— У тебя гостья? Поэтому ты пропустил сегодняшнее собрание?
— Поговорим в другой раз, Астрид. Ты пьяна.
— Мы обсуждали третий шаг. «Мы решили препоручить свою жизнь заботам Господа». Но никакого Господа я не вижу, Харри. — Она полушутя стукнула его сумкой.
— Третий шаг тут ни при чем, Астрид. Каждый спасается сам.
Она замерла, посмотрела на него, на глазах вдруг выступили слезы.
— Позволь мне зайти, Харри, — прошептала она.
— Это не поможет, Астрид. — Он положил руку ей на плечо. — Я вызову такси, и ты спокойно поедешь домой.
Она неожиданно резко сбросила его руку. В голосе прорезались пронзительные нотки:
— Домой? Черта с два я пойду домой, бабник ты хренов!
Она отвернулась и нетвердой походкой пошла вниз по лестнице.
— Астрид…
— Отвяжись! Трахай свою шлюху!
Харри провожал ее взглядом, пока она совсем не исчезла из виду, услышал, как с грохотом и скрипом захлопнулась дверь подъезда. Настала тишина.
Когда он обернулся, Мартина стояла у него за спиной в передней, застегивала пальто.
— Я… — начал он.
— Поздно уже. — Она быстро улыбнулась. — Вообще-то я все-таки устала.
В три часа ночи Харри по-прежнему сидел в ушастом кресле. Том Уэйтс тихонько пел про Алису, меж тем как щетки все шуршали и шуршали по коже барабана.
«It's dreamy weather we're on. You wave your crooked wand along an icy pond».
Мысли текли помимо его воли. Н-да, все кабаки уже закрыты. А он так и не наполнил карманную фляжку, с тех пор как вылил ее содержимое в пасть собаки там, на складе. Хотя можно звякнуть Эйстейну. Он почти каждую ночь разъезжает на своем такси и держит под сиденьем полбутылки джина.
«Толку от этого никакого».
И все-таки люди верят в привидений. Верят в тех, что сейчас окружали кресло, уставясь на него темными, пустыми глазницами. В Биргитту, которая явилась из моря, с якорем на шее, в Эллен, которая смеялась, а из головы у нее торчала бейсбольная бита, в Вилли, который висел на сушильной подставке, словно носовая корабельная фигура, в женщину внутри водяного матраса, которая смотрела сквозь голубую резину, и в Тома, который пришел забрать свои часы и махал кровавой культей.
Спиртное не освободит его, даст только временное послабление. И как раз сейчас он готов был дорого заплатить за это.
Взял телефон, набрал номер. Ответили после второго сигнала.
— Как там у вас, Халворсен?
— Холодно. Юн и Tea спят. Я сижу в комнате, смотрю на дорогу. Завтра надо будет вздремнуть.
Харри хмыкнул.
— Завтра мы съездим к Tea на квартиру, за инсулином. У нее диабет.
— Ладно, только Юна возьмите с собой, его нельзя оставлять одного.
— Можно вызвать сюда кого-нибудь еще из наших.
— Нет! — отрезал Харри. — Незачем вмешивать других, хотя бы до поры до времени.
— Нет так нет.
Харри вздохнул:
— Я, конечно, знаю, по служебной инструкции необязательно сидеть при них в карауле. Так что говори прямо, если я могу что-то для тебя сделать взамен.
— Ну…
— Давай.
— Я обещал Беате до Рождества сводить ее куда-нибудь, поесть лутефиск.[38] Бедняжка ни разу ее не пробовала.
— Хорошее обещание.
— Спасибо.
— Халворсен…
— Да?
— Ты… ты молодец.
— Спасибо, шеф.
Харри положил трубку. Уэйтс пел, что коньки на заледеневшем пруду тоже выписывали имя Алиса.
Глава 21 Суббота, 19 декабря. Загреб
Дрожа от холода, он сидел на тротуаре возле Софиенбергпарка. Утро, час пик, мимо спешили люди. Иные бросали ему в кружку несколько крон. Скоро Рождество. Легкие у него болели, потому что всю ночь дышали дымом. Он поднял голову, глянул на Гётеборггата.
Сейчас он ничего больше сделать не мог.
Вспомнился Дунай возле Вуковара. Терпеливые, неудержимые воды. Вот и ему надо быть таким. Терпеливо ждать, пока не появится танк, пока дракон не высунет голову из пещеры. Пока Юн Карлсен не вернется домой. Взгляд уткнулся в чьи-то колени, остановившиеся перед ним.
Подняв голову, он увидел рыжеусого мужика с картонной кружкой в руке. Усач что-то сказал. Громко и сердито.
— Excuse me?
Усач ответил по-английски. Что-то насчет территории.
В кармане он чувствовал пистолет. С одной-единственной пулей. А потому достал из другого кармана большой острый осколок стекла. Попрошайка смерил его злобным взглядом, но убрался прочь.
Он не допускал мысли, что Юн Карлсен не придет. Парень должен прийти. А сам он пока будет как Дунай. Терпеливым, неудержимым.
— Заходите, — скомандовала статная добродушная женщина из квартиры Армии спасения на Якоб-Оллс-гате. Судя по выговору, норвежский она учила уже взрослой.
— Надеюсь, мы не помешаем, — сказал Харри и вместе с Беатой Лённ вошел в коридор. Пол почти сплошь заставлен обувью всех размеров — от больших до маленьких.
Они хотели было разуться, но женщина жестом их остановила.
— Холодно, — сказала она. — Есть хотите?
— Спасибо, я только что позавтракала, — ответила Беата.
Харри с улыбкой покачал головой.
Женщина провела их в комнату. За столом, по всей вероятности, собралась вся семья Михолеч: двое взрослых мужчин, мальчик в Олеговых годах, маленькая девчушка и девушка, должно быть София. Глаза прятались под черной челкой, на коленях у нее сидел младенец.
— Zdravo,[39] — сказал старший из мужчин, худой, с тронутыми сединой, но густыми волосами и мрачным взглядом, хорошо знакомым Харри. Злой и опасливый взгляд изгнанника.
— Это мой муж, — сказала женщина. — Он понимает по-норвежски, но говорит плохо. А это дядя Иосип. Приехал в гости на Рождество. И мои дети.
— Все четверо? — спросила Беата.
— Да, — засмеялась хозяйка. — Последний дар Божий.
— Прелестный малыш! — Беата состроила гримаску младенцу, который радостно заагукал в ответ, и конечно же, как Харри и ожидал, потрепала его по румяной пухлой щечке. Через год, самое большее через два они с Халворсеном тоже заведут такого.
Мужчина что-то сказал, женщина ответила. Потом повернулась к Харри:
— Он говорит, у вас в Норвегии хотят, чтобы тут работали одни норвежцы. Сколько он ни старается, работы найти не может.
Харри перехватил взгляд мужчины и кивнул ему, однако ответа не получил.
— Садитесь! — Женщина указала на два свободных стула.
Они сели. Беата достала блокнот, и Харри начал:
— Мы хотим задать несколько вопросов о…
— …Роберте Карлсене, — докончила хозяйка и посмотрела на мужа. Тот согласно кивнул.
— Совершенно верно. Что вы можете рассказать о нем?
— Мало что. Сталкивались с ним раз-другой, и всё.
— И всё. — Взгляд женщины как бы невзначай скользнул по Софии, которая сидела молча, зарывшись лицом во взъерошенные волосики младенца. — Юн упросил Роберта помочь нам, когда мы летом переезжали сюда из маленькой квартирки в подъезде А. Юн — хороший парень. Он устроил нам эту вот квартиру побольше, понимаете? — Она улыбнулась малышу. — А Роберт большей частью только с Софией болтал. И… ну в общем, ей всего-навсего пятнадцать.
Харри заметил, что девушка покраснела.
— Хм. Нам бы тоже хотелось побеседовать с Софией.
— Пожалуйста.
— Без свидетелей, — уточнил Харри.
Отец с матерью переглянулись. Безмолвная дуэль продолжалась считанные секунды, но Харри успел кое о чем догадаться. Наверно, в свое время все решал он, однако в новой реальности, в новой стране она сумела приспособиться куда лучше и решала теперь сама. Она кивнула Харри:
— Ступайте на кухню. Мы мешать не будем.
— Спасибо, — поблагодарила Беата.
— Не за что, — серьезно отозвалась женщина. — Мы хотим, чтобы вы поймали убийцу. Вы что-нибудь знаете про него?
— Мы полагаем, это наемный киллер, проживающий в Загребе, — сказал Харри. — Во всяком случае, он звонил из Осло в тамошнюю гостиницу.
— В какую?
Харри удивленно посмотрел на отца, задавшего вопрос по-норвежски.
— «Интернациональ», — сказал он и заметил, что отец с дядей переглянулись. — Вы что-то знаете?
Отец покачал головой.
— Я был бы вам очень признателен, — продолжал Харри. — Этот человек охотится за Юном, вчера буквально нашпиговал пулями его квартиру.
На лице у отца появилось недоверчивое выражение. Но он промолчал.
Мать прошла на кухню, София нехотя поплелась следом. Как все подростки, подумал Харри. Через несколько лет и Олег будет так же ершиться.
Когда мать ушла, Харри взял блокнот, а Беата села на стул прямо напротив Харри.
— Привет, София, меня зовут Беата. Ты и Роберт — у вас был роман?
София, не поднимая глаз, помотала головой.
— Ты была в него влюблена?
Девушка опять помотала головой.
— Он тебя обидел?
Впервые за все время София отвела в сторону челку и в упор посмотрела на Беату. А девочка-то красивая, только уж больно накрашена. Взгляд, как у отца, злой и опасливый. На лбу синяк, заметный, несмотря на макияж.
— Нет, — сказала она.
— Это отец велел тебе ничего не говорить, София? Я ведь вижу по тебе.
— Чего видишь?
— Что кто-то тебя обидел.
— Врешь ты все.
— Откуда у тебя синяк на лбу?
— На дверь налетела.
— Ну вот, теперь ты врешь.
София шмыгнула носом:
— Ты делаешь вид, будто очень умная и все такое, а на самом деле ничего не знаешь. Ты просто старуха-полицейская, которой вообще-то не терпится домой, к детям. Я же видела тебя там, в комнате. — В голосе звучала злость, но он уже дрожал. Ее хватит еще на одну-две фразы, подумал Харри.
Беата вздохнула:
— Ты должна нам доверять, София. И помочь. Мы стараемся остановить убийцу.
— В этом я не виновата. — У нее перехватило горло. Так, стало быть, ее хватило на одну фразу. Она расплакалась. Слезы хлынули ручьем. София наклонила голову, челка снова завесила глаза.
Беата положила руку ей на плечо, но она ее стряхнула, крикнула:
— Уходите!
— Ты знала, что Роберт осенью ездил в Загреб? — спросил Харри.
Она быстро посмотрела на него, с недоверчивым выражением на лице, по которому текла тушь.
— Он тебе не говорил? — продолжал Харри. — Значит, не говорил и о том, что влюблен в девушку по имени Tea Нильсен?
— Нет, — всхлипнула она. — А что?
Харри пытался прочесть по ее лицу впечатление от услышанного, но в потеках черноты ничего не разглядишь.
— Ты приходила во «Фретекс», спрашивала о Роберте. Зачем?
— Да пошли вы! — яростно выкрикнула София. — Убирайтесь!
Харри и Беата посмотрели друг на друга и встали.
— Подумай, — сказала Беата. — А потом позвони мне вот по этому номеру. — Она положила на стол визитную карточку.
Мать ждала их в коридоре.
— Извините, она что-то разнервничалась, — сказала Беата. — Вам бы надо с ней поговорить.
Они вышли в декабрьское утро на Якоб-Оллс-гате, зашагали в сторону Сумс-гате, где Беата оставила машину.
— Oprostite![40]
Они оглянулись. Голос донесся из тени в подворотне, где виднелись огоньки двух сигарет. Сигареты полетели наземь, двое мужчин вышли из тени, направились к ним. Отец Софии и дядя Иосип. Стали рядом.
— Гостиница «Интернациональ», да? — сказал отец.
Харри кивнул.
Отец быстро, краем глаза покосился на Беату.
— Я подгоню машину, — быстро сказала она. Харри не переставал удивляться, как эта девушка, проведшая большую часть своей короткой жизни наедине с видеозаписями и техническими уликами, сумела развить в себе такую чуткость в общении, до которой ему самому было ох как далеко.