Харри долго смотрел на нее.
— Вы правы. Извините, что спросил, больше не повторится.
— Спасибо.
— Только еще один, последний, вопрос.
— Ладно.
— Вы… — Харри помедлил, в голове мелькнуло: зря я, это ошибка. — Вы поверите, если я скажу, что мне есть до них дело?
— А стоит?
— Ну, я расследую обстоятельства смерти человека, которого все считают явным самоубийцей и до которого никому нет дела.
Она молчала.
— Вкусный кофе. — Харри поднялся.
— На здоровье. Бог вас благослови.
— Спасибо, — сказал Харри и, к своему удивлению, почувствовал, что у него горят уши.
По дороге к выходу Харри задержался возле охранника, оглянулся, но ее уже не было. Охранник в свитере с капюшоном предложил ему зеленый пакет с пайком Армии спасения, но он поблагодарил и отказался. Поплотнее запахнул пальто, вышел на улицу, где алое закатное солнце уже погружалось в воды Осло-фьорда, и зашагал к Акеру. Возле «Эйки» прямо в сугробе стоял парень в драной куртке-дутике, один рукав он закатал, из вены в предплечье торчал шприц. Он улыбался, глядя сквозь Харри и морозную дымку над Грёнланном.
Глава 6 Понедельник, 14 декабря. Халворсен
Пернилла Холмен казалась еще меньше, сидя в кресле на Фреденсборгвейен и большими заплаканными глазами глядя на Харри. На коленях у нее лежала рамка с фотографией сына.
— Здесь ему девять лет, — сказала она.
Харри невольно сглотнул комок в горле. Отчасти потому, что при взгляде на улыбающегося ребенка в спасательном жилете никому в голову не придет, что он кончит свои дни в контейнере, с пулей в виске. А отчасти потому, что снимок напомнил ему об Олеге, который иной раз забывался и звал его папой. Много ли времени ему понадобится, чтобы звать папой Матиаса Лунн-Хельгесена?
— Биргер, мой муж, обычно ходил искать Пера, когда тот пропадал по нескольку дней, — продолжала Пернилла Холмен. — Хотя я просила его прекратить поиски, не могла больше выдержать присутствие Пера.
— Почему? — быстро спросил Харри. Остальное подождет.
Биргер Холмен уехал в похоронное бюро, сообщила она, когда Харри без предупреждения позвонил в дверь.
Она всхлипнула:
— Вам когда-нибудь случалось находиться в одной квартире с наркоманом?
Харри не ответил.
— Он крал все, что попадалось под руку. Мы молчали. То есть Биргер молчал, из нас двоих он самый любящий родитель. — Она скривила дрожащие губы, стараясь изобразить улыбку. — Он всегда и во всем защищал Пера. Вплоть до того дня нынешней осенью, когда Пер стал мне угрожать.
— Угрожать?
— Да. Чуть не убил меня. — Пернилла Холмен смотрела на снимок и терла стекло, словно оно запачкалось. — Утром Пер позвонил в дверь, я не хотела впускать его, потому что была дома одна. Он плакал и умолял, но я уже знала эти его игры и не открыла. Ушла на кухню, села там. Понятия не имею, как Пер сумел войти, но неожиданно он очутился передо мной, с пистолетом в руке.
— С тем же, который…
— Да. Думаю, с тем же.
— Продолжайте.
— Он велел мне отпереть шкаф, где лежали мои драгоценности. В смысле, то немногое, что оставалось, большую часть он к тому времени уже унес. Потом он ушел.
— А вы?
— Я? У меня нервы не выдержали. Вернулся Биргер, отвез меня в больницу. — Она опять всхлипнула. — Там даже таблетки мне давать отказались. Мол, и так уже достаточно.
— Что за таблетки?
— А вы как думаете? Транквилизаторы. Достаточно! Если из-за сына каждую ночь лежишь без сна, боишься, что он вернется… — Она не договорила, прижала руку к губам. На глазах выступили слезы. Потом прошептала, так тихо, что Харри едва расслышал: — Иной раз жить не хочется…
Харри бросил взгляд на свой блокнот — он не записал ни слова, но поблагодарил:
— Спасибо.
— One night, is that correct, Sir?[5]
Девушка-администратор за стойкой гостиницы «Скандия», что возле ословского Центрального вокзала, задала вопрос, не поднимая глаз от заказа на экране компьютера.
— Yes, — ответил мужчина.
Она отметила, что на нем бежевое пальто. Верблюжья шерсть. Или имитация.
Длинные красные ногти, точно перепуганные тараканы, пробежали по клавиатуре. Имитация верблюжьей шерсти, в зимней Норвегии. Почему бы и нет? Она видела на фото верблюдов в Афганистане, а ее друг и в письмах писал, и говорил, что морозы там не слабее здешних.
— Will you pay by VISA or cash, Sir?[6]
— Cash.
Она выложила на стойку регистрационный бланк и ручку, попросила паспорт.
— No need, — сказал он. — I will pay now.[7]
По-английски он говорил почти как британец, хотя кое-что в выговоре согласных наводило на мысль о Восточной Европе.
— Тем не менее попрошу ваш паспорт, сэр. Международные правила.
Он согласно кивнул, протягивая ей тысячную купюру и паспорт. Republika Hrvatska. Наверняка одно из новых государств на Востоке. Администратор отсчитала сдачу, положила тысячу в кассу, напомнив себе проверить купюру на просвет, когда постоялец уйдет. Она старалась придерживаться определенного стиля, хотя и работала пока в гостинице средней руки. Вдобавок этот человек не похож на мошенника, скорее уж выглядит как… как кто? Она вручила ему пластиковую карточку-ключ, назвала этаж, показала, где лифт, сообщила, когда можно позавтракать и когда надо освободить номер.
— Will there be anything else, Sir?[8] — прощебетала она, прекрасно зная, что ее английский и манеры слишком хороши для этой гостиницы. И вскоре она перейдет в отель получше. А если не удастся, поубавит услужливости.
Он кашлянул и спросил, где тут ближайшая phone booth.
Она объяснила, что позвонить можно прямо из номера, но он покачал головой.
Администратор задумалась. Мобильная связь практически ликвидировала большинство телефонов-автоматов в Осло, однако неподалеку, на Йернбанеторг, таксофон точно сохранился. Действительно рукой подать, тем не менее она достала маленькую карту, нарисовала маршрут, объяснила. Точь-в-точь как это делается в «Рэдиссоне» и в других отелях высокого класса. Подняв голову и взглянув на него — понял ли? — она вдруг на мгновение смешалась, непонятно отчего.
— Пробьемся, Халворсен!
Выкрикнув обычное утреннее приветствие, Харри влетел в их общий кабинет.
— Два сообщения, — сказал Халворсен. — Тебя вызывает новый комиссар. А еще тебе звонила какая-то женщина. С весьма приятным голосом.
— Да? — Харри бросил пальто в сторону вешалки. Оно упало на пол.
— Господи, — вырвалось у Халворсена. — Неужто справился наконец?
— О чем ты?
— Ты опять бросаешь одежду на вешалку. И твердишь насчет «пробьемся». А ведь не делал этого с тех пор, как Ракель… — Халворсен осекся, заметив на лице Харри предостережение.
— Чего хотела женщина?
— Дать тебе информацию. Ее зовут… — Халворсен покопался в желтых листочках на столе. — Мартина Экхофф.
— Не знаю такой.
— Из «Маяка».
— А-а!
— Она сказала, что навела справки. Никто не слыхал, чтобы Пер Холмен кому-либо задолжал деньги.
— Вот как? Хм. Пожалуй, надо позвонить ей, проверить, не выяснилось ли что-нибудь еще.
— Я тоже об этом подумал, спросил телефон, но она сказала, что добавить ей больше нечего.
— Ну что ж. Ладно. Замечательно.
— Да? А чего это ты так разволновался?
Харри нагнулся, поднял пальто, однако на вешалку не повесил, снова надел.
— А как же комиссар…
— Подождет.
Ворота контейнерного склада были открыты, но табличка на заборе однозначно предупреждала, что въезд воспрещен и что автостоянка находится за пределами складской территории. Харри почесал укушенную лодыжку, взглянул на длинное открытое пространство между контейнерами и зарулил в ворота. Контора смотрителя располагалась в низкой постройке казарменного вида, которую за последние три десятка лет регулярно достраивали. И это было недалеко от истины. Оставив машину у входа, Харри быстрыми шагами одолел последние метры.
Пока он объяснял причину своего прихода и рассказывал о вчерашнем вечернем происшествии, смотритель сидел молча, откинувшись на спинку кресла, заложив руки за голову, и жевал спичку.
Спичка — единственное, что двигалось на лице охранника, но Харри показалось, будто по его губам скользнула улыбка, когда он услышал о поединке с собакой.
— Черный метцнер, — сказал охранник. — Родич родезийского риджбека. В Норвегии только у меня. Превосходная сторожевая собака. К тому же молчаливая.
— Это я заметил.
Спичка весело подпрыгнула.
— Метцнер — охотник, он подкрадывается к добыче. Чтобы не спугнуть.
Спичка весело подпрыгнула.
— Метцнер — охотник, он подкрадывается к добыче. Чтобы не спугнуть.
— Вы имеете в виду, она собиралась… съесть меня?
— Ну, так уж прямо и съесть. — Охранник не стал вдаваться в подробности, без всякого выражения смотрел на Харри, обхватив затылок сплетенными ладонями, и Харри подумал, что либо руки у него очень большие, либо голова маленькая.
— Значит, в то время, когда, по нашим предположениям, застрелили Пера Холмена, вы ничего не видели и не слышали?
— Застрелили?
— Когда он застрелился. Ничего не видели и не слышали?
— Зимой охрана сидит в помещении. А метцнер, как я уже говорил, собака молчаливая.
— Удобно ли это? Ну, что собака не поднимает тревогу?
Охранник пожал плечами:
— Она делает свое дело. А мы сидим себе в тепле.
— Но собака не обнаружила Пера Холмена, когда он пробрался на склад.
— Территория-то большая.
— А позднее?
— Вы имеете в виду труп? Ну, тело ведь замерзло в камень. Да и мертвецы метцнера не привлекают, он хватает живую добычу.
Харри вздрогнул.
— В полицейском отчете написано, что, по вашим словам, Пера Холмена вы здесь никогда раньше не видели.
— Так и есть.
— Я заходил к его матери и взял у нее семейную фотографию. — Харри положил снимок на стол перед охранником. — Взгляните внимательно и скажите мне, вполне ли вы уверены, что никогда раньше не видели вот этого человека.
Охранник опустил взгляд. Перегнал спичку в уголок рта, хотел ответить, но вдруг замер. Вынул руки из-под головы, взял снимок. Долго вглядывался.
— Н-да, ошибочка вышла. Видел я его. Он был тут летом. Трудно признать… того, что лежал в контейнере.
— Вполне вас понимаю.
Несколько минут спустя, собираясь уходить, Харри сперва приоткрыл дверь и выглянул наружу. Охранник засмеялся:
— Днем собака сидит под замком. К тому же зубы у метцнера узкие, рана быстро заживает. Сперва-то я подумывал купить кентуккского терьера. У того клыки как пила. В куски рвут. Повезло вам, инспектор.
— Ладно, — сказал Харри. — Приготовьтесь, скоро сюда придет наша сотрудница, и вашему полкану придется покусать кое-что другое.
— Ну и что? — спросил Халворсен, осторожно объезжая снегоочиститель.
— Псу дадут куснуть такую мягкую штуку, вроде глины, — сказал Харри. — Потом Беата и ее сотрудники поместят оттиск в гипс, он застынет, и получится модель собачьей челюсти.
— Вон как… И этого будет достаточно для доказательства, что Пера Холмена убили?
— Нет.
— По-моему, ты говорил…
— Я говорил, что именно это мне нужно, чтобы доказать убийство. The missing link[9] в цепочке доказательств.
— Та-ак. И каковы же остальные звенья?
— Обычные. Мотив, орудие убийства и повод. Здесь сверни направо.
— Не понимаю. Ты сказал, подозрение основано на том, что Пер Холмен использовал клещи, чтобы проникнуть на склад?
— Я сказал, что меня это удивило. Точнее говоря: законченный героинщик вынужден искать приюта в контейнере, но одновременно мыслит настолько четко и ясно, что заранее запасается клещами для взлома ворот. Вот я и решил вникнуть поглубже. Паркуйся здесь.
— Не понимаю, как ты можешь утверждать, будто знаешь, кто виновен?
— Сам подумай, Халворсен. Это несложно, ведь все факты тебе известны.
— Терпеть не могу эти твои штучки.
— Я просто хочу, чтобы ты стал хорошим полицейским.
Халворсен покосился на старшего коллегу — не насмехается ли? Оба вышли из машины.
— Запирать не будешь? — спросил Харри.
— Замок ночью замерз. И утром я сломал ключ. Ты давно знаешь, кто виновный?
— Некоторое время.
Они пересекли улицу.
— Знать кто — самое простое. Подозреваемый очевиден. Муж. Лучший друг. Малый с послужным списком. Но ни в коем случае не дворецкий. Проблема не в этом, проблема в другом — доказать то, что чутьем знаешь давным-давно. — Харри нажал кнопку домофона рядом с фамилией «Холмен». — Вот чем мы сейчас займемся. Добудем кусочек мозаики, который превратит на первый взгляд разрозненную информацию в прочную цепь доказательств.
Из динамика послышалось «да».
— Харри Холе из полиции. Можно нам?..
Замок зажужжал.
— И действовать надо быстро, — продолжил Харри. — Большинство убийств либо раскрываются в первые двадцать четыре часа, либо не раскрываются вообще.
— Спасибо, это я уже слыхал, — сказал Халворсен.
Биргер Холмен ждал их на лестничной площадке.
— Заходите, — сказал он и первым прошел в гостиную.
У двери на лоджию стояла елка, пока ненаряженная.
— Жена отдыхает, — сообщил Биргер Холмен, предупреждая вопрос Харри.
— Мы тихо, — сказал Харри.
Биргер Холмен печально улыбнулся:
— Да она не проснется.
Халворсен быстро взглянул на Харри. Тот хмыкнул.
— Наверно, приняла успокоительное?
Биргер Холмен кивнул:
— Завтра похороны.
— Да, тяжелое испытание. Ну что ж, спасибо за фото. — Харри положил на стол снимок: Пер Холмен сидит, родители стоят по бокам. Защищают. Или, если посмотреть иначе, держат под конвоем. В комнате повисла тишина. Биргер Холмен почесал предплечье под рукавом рубашки. Халворсен наклонился в кресле вперед, потом откинулся назад.
— Вы много знаете о наркозависимости, Холмен? — спросил Харри, не глядя на него.
Биргер Холмен наморщил лоб.
— Моя жена всего-навсего приняла снотворное. Это не означает, что…
— Я говорю не о вашей жене. Возможно, ее вы сумеете спасти. Я о вашем сыне.
— Ну, кое-что знаю, конечно. Он сидел на героине. И это была его беда. — Он хотел сказать что-то еще, но раздумал. Не сводил глаз с фотографии на столе. — Наша общая беда.
— Не сомневаюсь. Но если бы вы хорошо знали, что такое наркозависимость, то вам наверняка было бы известно, что она подавляет все остальное.
Голос Биргера Холмена вмиг задрожал от возмущения:
— Вы полагаете, инспектор, что мне это неизвестно? Полагаете… что моей жене… он… — Слезы душили его. — …Родной матери…
— Я знаю, — тихо сказал Харри. — Но наркотик важнее матери, важнее отца. Важнее жизни. — Харри вздохнул. — И важнее смерти.
— У меня нет сил, инспектор. Куда вы клоните?
— Анализ крови показывает, что ваш сын умер не после дозы. То есть он был в плохом состоянии. А когда героинщику плохо, потребность в «спасительной» дозе настолько сильна, что он может угрожать пистолетом родной матери, лишь бы добыть наркотик. Именно наркотик, не пулю в висок, а иглу в предплечье, в шею, в пах или в другое место, где есть чистая вена. Вашего сына нашли со шприцем и пакетиком героина в кармане, Холмен. Он не мог застрелиться. Потому что главным для него был наркотик. Превыше всего… в том числе превыше…
— …смерти. — Биргер Холмен сидел обхватив голову руками, но голос звучал совершенно отчетливо: — Значит, вы считаете, моего сына убили. Почему?
— Надеюсь, вы нам объясните.
Биргер Холмен не ответил.
— Потому что он угрожал ей? — спросил Харри. — Потому что надо обеспечить жене покой?
Холмен поднял голову.
— О чем вы?
— Уверен, вы слонялись вокруг Платы, ждали. А когда он появился и купил дозу, пошли за ним. На контейнерный склад. Ведь он ходил туда, когда не имел другого пристанища.
— Я ничего об этом не знаю! Это неслыханно, я…
— Да знали вы, знали. Я показывал фото охраннику, и он опознал человека, о котором я его спросил.
— Пера?
— Нет, вас. Вы были там летом, спрашивали, можно ли поискать сына в пустых контейнерах.
Холмен смотрел на Харри, а тот продолжал:
— Вы неплохо все спланировали. Клещи, чтобы пройти на территорию, пустой контейнер — вполне подходящее место для наркомана, чтобы свести счеты с жизнью, причем никто не увидит и не услышит вашего выстрела. Из пистолета, который, как может засвидетельствовать мать Пера, находился у него.
Халворсен пристально смотрел на Биргера Холмена, держался наготове, но тот даже не пытался что-либо предпринять. Только шумно дышал носом и, глядя в пространство, почесывал предплечье.
— Вы ничего не докажете, — сказал Холмен, словно бы с сожалением.
Харри развел руками. В наступившей тишине с улицы донесся веселый звон бубенчиков.
— Что, чешется? Терпежу нет? — спросил Харри.
Холмен мгновенно отдернул руку.
— Можно взглянуть, что у вас так чешется?
— Не стоит. Пустяки.
— Можно посмотреть здесь, а можно и в участке. Выбирайте, Холмен.
Бубенчики трезвонили все громче. Сани? Здесь, в центре города? Халворсена не оставляло ощущение, что вот-вот грянет взрыв.
— Ладно, — прошептал Холмен, расстегнул манжету и закатал рукав.
На белом волосатом предплечье виднелись две подсохшие ранки. Кожа вокруг была ярко-красная.