Он на минутку остановился. Затем энергично сплюнул:
И зачем я это доказываю? Ты и сам прекрасно все понимаешь, только притворяешься, будто тебе что-то непонятно. Ты знаешь, что такое большевистская агитация. Знаешь, до чего она доводила экспедиционные войска после Октябрьской революции, когда неосторожное союзное командование еще пыталось разбить большевиков с помощью обычных войск на севере и на юге России или как там, Советского Союза… Не получится ли так же и с нами? Что-то я не уверен…
Джонни умолк. Молчал и Дик. Они проходили по закрытому переходу, который вел в их квартиры, если можно было назвать квартирой небольшое помещение внутри центрального бастиона. За очередным поворотом прямо на них вылетел запыхавшийся солдат. Он подбежал к Гордону, выпрямился и, приложив руку к фуражке, доложил:
Господин лейтенант, дежурный наблюдатель прислал меня доложить о каких-то непонятных перемещениях противника. Дежурный просит вас лично посмотреть.
Хорошо, — коротко ответил Дик и обратился к Джонни:
Очень прошу — спроси у радиста, не получил ли он указаний о направлении операции. Если нет, пусть вновь связывается со штабом, пока не получит. Как видишь, наша беседа опять, к большому сожалению, откладывается.
И он решительно повернулся, направляясь к наблюдательному пункту.
Проход изгибался, от него отходили другие, боковые ходы к различным пунктам позиций. Дик уже достаточно хорошо знал расположение этого участка. Вот этот ход ведет к расположению дальнобойной артиллерии, где ждут приказа новейшие орудия, способные почти одновременно обстреливать и небо, и землю, заливая все вокруг дождем из бронебойных и разрывных снарядов. Вот ход к гнездам зенитных пулеметов, каждый из которых знает только свой, отдельный кусочек неба, четко обозначенный проволочным квадратом: один только сигнал — и в небо полетят стальные шмели, каждая стая в свой квадрат. Вражеский самолет не перелетит через линию фронта — шмели поймают его, ибо нет такого уголка в небе над линией горизонта, куда бы не нацелились спокойные и злые зенитные пулеметы.
Большой и просторный ход вел к подземной базе прыгающих танков, где неподвижно, но в полной боевой готовности стояли ужасные чудовища, ожидая, как и все, приказа отправляться вперед. Дик с удовольствием глянул на этот проход: да, там ждет сигнала главное и решающее орудие будущего наступления…
Вот и ход к наблюдательному пункту. Посмотрим, что там за таинственные перемещения…
Дежурный наблюдатель встретил Дика Гордона встревоженным взглядом.
Что случилось, Ивенс? — спросил Дик.
По всем признакам, господин лейтенант, большевики готовятся к наступлению. Самолеты-разведчики докладывают о стягивания войск к линии фронта…
Наблюдатель в замешательстве остановился.
Да. Дальше? — спокойно спросил Дик Гордон.
Но… но мои наблюдения расходятся с данными самолетов. Я вижу, что отдельные войсковые части, наоборот, отходят от линии фронта назад…
То есть?.
Вот в этом и загадка. Возможно, большевики проводят какую-то перегруппировку — иначе зачем им стягивать части к фронту и вместе с тем отходить от его линии?. Я пригласил вас, господин лейтенант, потому что сам не осмеливаюсь делать какие-либо выводы…
Дик взял рапорты с самолетов: все они, как один, говорили о движении частей к линии фронта. А данные наблюдательного пункта свидетельствовали об отходе частей от линии фронта. Что за чушь?. Как бы там ни было, но все это делается крайне нагло… Осуществлять перегруппировку, совсем не маскируясь?. Ведь существует же артиллерия!
Дик взглянул на часы: была уже половина девятого. Да. Сумерки. Через полчаса наступит темнота. Артиллерийская операция ничего не даст. Очевидно, большевики что-то готовят на утро. Ничего. Не успеют… старый генерал Древор их опередит… с рассветом должен пойти в атаку отряд прыгающих танков…
Мысли проносились одна за другой, как всегда бывало с Диком, когда он что-то напряженно обдумывал. Дик внимательно, при помощи телеэкранов, осматривал поле будущего наступления. Вся картина запечатлевалась в его сознании.
Вот тянется линия вражеских окопов, огражденная сетью из колючей проволоки. Пусто, ничего не видно, как будто и вправду никого нет впереди. Дальше кусты — измочаленный стрельбой кустарник. Дальше опять чистое поле с небольшими бугорками. О них можно с уверенностью сказать: это замаскированные гнезда легкой артиллерии. А впрочем — может, и совсем наоборот, фальшивые гнезда, так сказать — своего рода маскировка, чтобы подставить под огонь фальшивые позиции и тем самым обезопасить реальные?. Ничего нельзя знать наверняка, все здесь может быть фальшивым, даже то, что видишь собственными глазами и считаешь безусловной реальностью.
Еще дальше начинался лес. Но что за странные мелкие точки между этими бугорками и лесом?. Дик повернул ручку аппарата — и сразу же все, что он видел на экране раньше, увеличилось и задрожало, как бывает, когда смотришь через подзорную трубу с большим увеличением. Вместо точек Дик увидел теперь неясные силуэты, медленно двигавшиеся от линии фронта к роще. Наблюдатель, глядевший вместе с Диком на экран, проговорил:
Это оно и есть. Как видите, движутся в тыл.
Но уже через полминуты ничего нельзя было различить. Все скрылось в тумане: сумерки набросили на горизонт одеяло из легких седых облаков. Дик отошел от аппаратов.
Хорошо. Немедленно докладывайте мне, если вам удастся что-то увидеть. Кроме того, незамедлительно сообщите обо всем, что вы мне рассказывали, на артиллерийскую батарею 5‑Ф. Она будет вести огонь по подозрительным участкам.
В своей комнате Дик увидел Джонни Уолтерса, который буквально зарылся в газеты. Он лихорадочно перелистывал страницы, разыскивая то, что его интересовало, читал, откладывал и разворачивал другую газету. Волосы его были взъерошены больше, чем обычно, лицо пылало. Услышав шаги Дика Гордона, Джонни вскочил и быстро заговорил, захлебываясь словами, словно в бреду:
Вот!. вот, получай! Вот то, что я тебе говорил. И то, что в свое время говорил и тебе, и мне этот, как его… Том Даунли, когда мы, еще в школе, спорили по поводу теорий генерала Фулера и твоего профессора… или как его теперь называют, генерала Ренуара. Вот оно, жизнь доказывает, что прав был Том Даунли… и я тоже, конечно… а ты со своими теориями… ошибался!.
Дик Гордон спокойно снял фуражку, присел к столу, медленным движением вынул папиросу из портсигара, подчеркнуто внимательно постучал ее мундштуком по крышке портсигара, сунул в рот и, зажигая спичку, сквозь зубы проговорил:
Так вот, прежде всего очень прошу тебя успокоиться, иначе нам очень трудно будет разговаривать. Садись, поговорим…
Дик выпустил к потолку облачко сизого дыма и закончил:
Что именно тебя так смутило? Почему это ты снова взялся за пересмотр теорий? Что случилось?
Подчиняясь его спокойному тону, Джонни сел и взглянул на Дика: тот сидел совершенно спокойно, внимательно рассматривая огненный кончик своей папиросы. Это снова был уравновешенный и выдержанный Дик Гордон — такой, каким Джонни Уолтерс знал его еще в школе.
Гордон медленно поднял глаза и посмотрел на Джонни:
Итак, я слушаю тебя. Что случилось?
Джонни в отчаянии запустил руку в волосы.
Ну, хорошо. Ты снова притворяешься, будто все в порядке, Дики. А я тебе говорю, что дело оборачивается для нас прескверно. Видишь эти газеты? — он махнул рукой на кучу газетных листов. — Здесь есть такие сообщения, такие!. да что говорить, посмотри сам. И это письмо…
Джонни вынул из кармана конверт, раскрыл его и показал Дику густо исписанный листок бумаги.
Погоди, Джонни, относительно газет, — это понятно. А что за письмо? — спросил Гордон.
Письмо от нашего приятеля Тома Даунли. Да, да, это от него. Сейчас, я тебе кое-что прочитаю.
Джонни сел на край стола и глубоко вздохнул. Дик Гордон заинтересованно посмотрел на листок бумаги, который держал Джонни. Действительно, Том Даунли всегда имел собственный взгляд на вещи. Что же он пишет?.
«…И мое мнение, Джонни, остается таким же, как и раньше. Все вы увлечены красивыми словами и теориями механизированной войны и забываете про так называемые “хвосты” каждой машины, каждого самолета, каждого танка, каждой автоматической пушки. Если ты забыл, могу напомнить. Допустим, у тебя имеется абсолютно механизированный отряд танков или самолетов. Хорошо. Людей у тебя очень мало. На каждую машину только ее экипаж, абсолютно проверенная команда, так что в ней ты вполне уверен. Хорошо. Но учел ли ты, какая армия людей стоит за твоими машинами и их экипажами?. Ты широко раскрываешь глаза, милый Джонни, ты не понимаешь: о какой армии идет речь?. Сейчас объясню. Твою машину кто-то строил. Кто? Рабочие определенного завода. Кто-то и теперь производит для нее запасные части: такая же обезличенная масса рабочих. Кто-то изготавливает для нее топливо, смазку, кто-то построил и обслуживает ангар или гараж для твоих машин.
Кто? Снова рабочие — большая масса рабочих, которых ты не знаешь и не видишь. Быть уверенным в этой массе означало бы чистое безумие. Я уже не говорю о тех, кто готовит тебе и твоим людям пищу, продукты и тому подобное. И за теми, и за другими также стоит огромная масса рабочих и крестьян. Разве ты можешь быть уверенным относительно ее?.»
— Детские разговоры, — перебил его Дик Гордон, презрительно цедя слова. — Болтовня! Когда мои люди в машинах, я не боюсь уже ничего, вот что.
Джонни не ответил ему. Он склонился над письмом и читал дальше:
«…Допустим, что отряд уже готов. Машины в твоем распоряжении — так же, как и люди, из которых состоят проверенные экипажи машин. Ты считаешь нужным начать атаку. Хорошо. Но в последнюю минуту тебе с ужасом докладывают: “Не хватает топлива”. Нет, даже не так, это было бы не слишком элегантным. Тебе докладывают: “В жестянках не та смазка, которая нам нужна. Марка Б‑4 вместо марки Б‑5”. Ты знаешь, что эта смазка слишком жидкая, ее нельзя использовать в танке. Конечно, это ошибка, но ты не можешь ничего сделать. Через полчаса ты получаешь сообщение: на заводе, где собирают танки и изготавливают запасные части — забастовка. Чуть позже новое сообщение: ужасный взрыв на складе снарядов. Все это — случайности, да, я полностью с тобой согласен. Но — не сведут ли на нет такие случайности все преимущества твоей механизированной армии, которая вынуждена будет сидеть возле своих машин и ждать разгрома?. Опять-таки, я не останавливаюсь на возможной встрече твоей механизированной армии с хорошо организованной и такой же механизированной защитой врага. Тогда твоя армия опять-таки сядет в окопы и… ты сам знаешь, во что это превратится, если уже не превратилось…»
Джонни поднял голову:
Теперь скажи мне, Дики, разве не прав Том Даунли? Ну, насчет взрывов и забастовок — ты можешь относится к этому как тебе угодно, но в пользу Тома Даунли говорит каждая из этих газет. Не прав ли Даунли, иронически утверждая, что мы засядем, если уже не засели в окопы?. Мне, например, кажется, что мы и так довольно прочно сидим в окопах. Что скажешь?.
Дик задумался. Он машинально крутил в тонких пальцах угасшую папиросу, даже не замечая, что она погасла.
Слушай, Джонни, — медленно произнес он, — как честный человек, я не знаю, что тебе ответить. Нет, нет, подожди, я вовсе не сдаю свои позиции. Наоборот, я ищу способы их укрепить. Я не пророк, не знаю, что ждет нас завтра. Может, действительно будет так, как пишет здесь Том Даунли: взорвутся склады, перепутают смазку или еще что-нибудь произойдет. Не знаю. Но думаю, что не зря работает полиция, не зря тратятся деньги на организацию тыловых служб. Пусть на одном заводе начнется забастовка — ее раздавят. Пускай взорвется какой-то склад — мы получим снаряды с другого. Все эти невидимые армии людей, обслуживающих машину нашей войны, — кто-то же за ними присматривает, кто-то проверяет их. Это меня не так беспокоит, как наше пребывание в окопах. Вот чего, по моему мнению, нельзя допустить. Поэтому я возлагаю все надежды на наступление. Пусть не получилось с воздушной атакой генерала Ренуара, — он наверняка готовит что-то другое. Пусть погибла эскадра адмирала Шекл — сберри — и это не страшно. Нам нужно наступление — и мы его проведем. Прорвать фронт, ударить, начать преследование бегущего врага — вот стратегия и тактика, которые нужны нам больше всего…
Ты говоришь — начать преследование бегущего врага?. Хорошо, но для этого необходимо, прежде всего, чтобы он начал убегать. А именно этого я что-то не вижу, — с ноткой иронии ответил Джонни.
Увидишь! — горячо воскликнул Дик. — Увидишь завтра утром. Армия генерала Древора начинает наступление всем фронтом. И, если это наступление не станет решительным и переломным ударом, я признаю, что ошибался. Понимаешь? Они, эти большевики, не могут знать наших планов. Они не предусмотрели эти планы. Они не готовы к нашему наступлению. И это определит исход дела.
Они точно так же были не готовы к воздушному наступлению генерала Ренуара… по крайней мере, так считал он и мы с ним… а что из этого вышло!.
Одно поражение не определяет исход всей войны, Джонни. Напротив, теперь мы уже достаточно хорошо знаем, с кем имеем дело. И, учитывая все, взвесив все возможности, мы победим. Мы сметем их нашей техникой. Миллионов красноармейцев не хватит для того, чтобы остановить победоносное шествие наших машин, которые раздавят их, как грибы…
Джонни слушал Дика, а перед глазами вставало страшное зрелище атаки прыгающих танков, мчавшихся на позиции противника. Он снова видел эту картину: вот танк разгоняется и несется прямо на пулеметы, мужественно встречающие его свинцовым ливнем. Вот он неожиданно подпрыгивает, несколько секунд летит в воздухе и падает прямо на пулеметы, на пушки, на людей, уничтожая их и устремляясь дальше, оставляя позади раздавленную мешанину из металла и человеческих тел… Джонни вздрогнул: какой ужас!.. Война — война без жалости, без сожаления о человеке, о его жизни… «Победоносное шествие наших машин раздавит миллионы красноармейцев, как грибы…»
Неожиданно раздался звонок телефона. Дик взял трубку:
Я слушаю. Кто? Да, лейтенант Гордон на проводе. Вы получили приказ? Читайте, я слушаю.
Внимательно слушая, Дик делал пометки на лежащей перед ним бумаге.
Да, да. Хорошо. Это все? Нет? Ага, телеграмма от генерала Ренуара? Зачитайте. Так, так. Хорошо. Благодарю. Всего хорошего!
И, обернувшись к Джонни, Дик сказал:
Прислали подробный приказ о начале наступления. Поздравляю тебя с новой возможностью убедиться, кто прав — Том Даунли или генерал Ренуар. Кроме того, должен тебе сказать, что по завершении завтрашней операции мы с тобой уезжаем в штаб генерала Ренуара и поступаем в его распоряжение. Иди, Джонни, спать. Я и сам немного разберусь в приказе и тоже лягу. Надо запастись хоть толикой сил на завтра.
В сумраке дымовой завесы
Лейтенант! Лейтенант! Их нет!.
Дик Гордон поднял с походной подушки тяжелую голову и неуверенным голосом, в котором сознание еще боролось с глубоким сном уставшего человека, переспросил:
Что такое?. Кого нет?.
Большевиков нет, лейтенант. Никого нет. Чистое поле — ни траншей, ни проволочных заграждений, ничего нет. Они исчезли!
Гордон протер глаза: не то капрал Гертек сошел с ума, не то сам он, Дик Гордон, по-прежнему спит. Чушь какая-то!. Не далее как вчера вечером сам Дик разглядывал вражеские позиции, выслушал доклад дежурного на наблюдательном пункте о странной перегруппировке советских войск — и теперь вот такое сообщение… Нет, здесь что-то не так… Дик посмотрел на часы: четыре утра. Через пятнадцать минут, согласно приказу, должно начаться наступление прыгающих танков…
Капрал, вы сошли с ума. Большевики исчезли вместе со своими позициями… Ерунда!
Простите, лейтенант, я вполне отвечаю за свои слова. С первыми солнечными лучами стало видно, что наши пушки направлены в чистое поле. Напротив наших позиций ничего и никого нет. Прошу вас, посмотрите и убедитесь сами. Сублейтенант Уолтерс уже ждет вас на наблюдательном пункте.
Последние остатки сна рассеялись. Неудачная шутка превращалась в нечто совершенно непонятное. Уолтерс уже ждет его на наблюдательном пункте… Ладно, посмотрим. И у Дика вдруг мелькнула странная мысль: вчерашняя перегруппировка советских войск… неужели это была подготовка к загадочному исчезновению?. Гордон встал. Он поспешно накинул шинель и молча, перепрыгивая через две-три ступеньки, поднялся к ходу сообщения, ведущему к наблюдательному пункту. Быстрее, быстрее, нужно самому убедиться! Капрал Гертек едва поспевал за Гордоном. По пути Дик Гордон встречал людей, молча поглядывавших на него, словно желая что-то спросить; лица их выражали сдержанное удивление: очевидно, удивительное известие о таинственном исчезновении позиций противника успело разнестись по всем участкам…
Утратив свою обычную сдержанность, Дик Гордон ураганом влетел в помещение наблюдательного пункта. Не слушая слов дежурного, пытавшегося о чем-то доложить лейтенанту, не замечая хмурого лица Джонни Уолтерса, — Дик бросился к экранам перископа, позволявшим видеть вражеские позиции, экранам, на которых он своими глазами только вчера наблюдал странные маневры советских войск. За его спиной нагнулся к экрану капрал Гертек:
Видите, ничего! Все чисто…
Действительно, на экране виднелось чистое поле. Оно простиралось бесконечно далеко — ни одного дерева, ни единого кустика. Гордон растерянно нажал на рычаг управления перископа. Картина на экране медленно подвинулась сперва направо, затем налево. И там, и здесь также не было ничего…
Но еще вчера вечером я видел здесь траншеи, видел лес, рядом с ним происходила эта перегруппировка… — пробормотал Дик.