Выйдите за дверь и подождите там, — приказал Том Даунли конвоирам, стоявшим у двери.
Подождав, пока его приказ выполнят, Том Даунли подчеркнуто вежливо обратился к снайперу:
Садитесь, мы с вами немного побеседуем. Хотите курить? Прошу!
Но Том Даунли произнес все это на английском языке, и пленный, явно не понимая ни слова, по-прежнему стоял неподвижно и молчал. Только теперь Том сообразил, что без переводчика допрос вряд ли будет успешным.
Садитесь, — насколько мог внятно проговорил он, показывая на стул. На этот раз снайпер понял. Он еле заметно улыбнулся и сел. Том Даунли поднял телефонную трубку:
Алло, дайте мне штаб, комнату 18. Да. Я — адъютант Даунли. Прошу немедленно прислать переводчика для допроса пойманного снайпера. Так, немедленно. Сейчас будет? Хорошо, жду.
Снайпер сидел напротив него, внимательно прислушиваясь к звукам его голоса. Острые глаза изучали Тома Даун — ли, словно допрашивать собирался не адъютант пленного, а пленный адъютанта. Том Даунли подвинул к снайперу коробку с сигаретами:
Курите, пожалуйста.
Пленный охотно взял сигарету, прикурил, зажигая спички, протянутые ему Даунли. Адъютант ощущал странное чувство уважения к этому человеку: в нем не видно было ни малейших признаков страха или неуверенности. Пленный вел себя сдержанно, но вполне спокойно.
Вошел переводчик. Он сел сбоку от стола Даунли и приготовился переводить.
Фамилия? Имя? Из какой части? — задал Том Даун — ли стандартные вопросы.
Пленный, выслушав перевод, спокойно ответил:
Петр Черненко. Стрелковый полк.
Какой?
Пленный вместо ответа пожал плечами.
Он не отвечает на этот вопрос, — доложил переводчик.
Да. Понимаю. Хорошо. Спросите, коммунист ли он?
Он говорит так: «У нас все коммунисты».
Том Даунли с интересом посмотрел на пленного: хорошо держится.
Он снайпер?
Да. Он говорит: «Я — ворошиловский стрелок».
Хм… не понимаю. Что он хочет этим сказать?
Глаза пленника блеснули:
Я стреляю так, чтобы не отставать от лучшего стрелка Красной армии, народного комиссара по военным делам товарища Ворошилова. Поэтому ношу почетное звание ворошиловского стрелка.
Какое задание вы получили от своего командования?
Стоять на защите советских рубежей и защищать Советский Союз от нападения империалистов.
Я хотел бы конкретного, детального определения задачи. Переведите ему.
Моя задача — всеми силами и средствами защищать мирный труд моих братьев и родителей, составляющих свободное население первой в мире социалистической страны, отечества всех пролетариев. Моя задача — выполнить свой долг, после чего, вернувшись домой, самому стать к станку и принять участие в общем мирной труде, который я защищал с винтовкой в руках.
Много ли в его полку таких снайперов, как он?
Каждый красноармеец мечтает стать ворошиловским стрелком и становится им, если не стал до сих пор.
Он сказал, что у них все коммунисты. Где его партийный билет?
Не имею. Я не сказал, что я член партии. Пока что я комсомолец. Но это не мешает мне быть коммунистом, большевиком по духу, как и все красноармейцы.
Он — офицер или солдат?
У нас нет офицеров. У нас есть командиры, такие же красноармейцы, как и все остальные.
Так что же, он — командир?
Нет, я просто стрелок.
Давно его полк прибыл сюда?
Он не отвечает на этот вопрос, господин адъютант.
Да… гм… знает ли он, что мы можем его расстрелять, если он не будет отвечать?
Он говорит, что… что на его место придут тысячи других, господин адъютант. И что он не боится этого, господин адъютант.
Да, пленный снайпер, очевидно, не боялся. Он сидел все так же спокойно, переводя глаза с адъютанта на переводчика, словно проверяя, как воспринимают они его ответы. Где-то далеко в глубине его острых глаз пряталась едва заметная улыбка. Том Даунли снова отметил в себе какое-то непонятное чувство уважения к этому человеку. У него мелькнула мысль: «А хорошо и любопытно было бы поговорить с ним без переводчика, откровенно, как говорят наедине… жаль, это невозможно, ведь я не знаю его языка…»
Том Даунли нажал кнопку звонка и сказал конвоирам:
Возьмите пленного и отведите назад. Сейчас я закончил. Вернетесь с ним через час.
Конвоиры увели пленного снайпера. Вслед за ним ушел и переводчик. Том Даунли пожевал давно погасшую сигарету и сказал себе:
Собственно, его незачем допрашивать. Вряд ли удастся извлечь из него какие-нибудь сведения о его части или что-либо еще. Но дело не в этом. Главное вот что: ведь у них там немало таких же Петров Черненко… И таких Черненко не возьмешь никаким танком… даже — прыгающим, изобретенным Диком Гордоном… Так вот какие они, эти красноармейцы?. Гм… интересно, интересно… Но куда подевались мои спички?.
И, закуривая, Том Даунли ощутил какое-то беспокойство, вспомнив, как спокойно и свободно закуривал свою сигарету пленный снайпер.
Бомбы и радиоволны
Прорвались… Прорвались…
Лейтенант Гагарин остро чувствовал, как бьется его сердце, как горячими ударами гонит оно кровь, как пересыхает горло от волнения. Он открыл маленький стенной шкаф, достал бутылку с коньяком, расплескивая, налил рюмку и выпил. Огненная жидкость опалила желудок. Гагарин вновь посмотрел в окно: да, это — Советский Союз, это — Россия!.
Автожир генерала Ренуара быстро несся на высоте двух с половиной тысяч метров над лесами и полями. А впереди него, снова, как на параде, как когда-то, во время воздушной атаки из Кустамяки, — плыли в строгом шахматном порядке металлические бездушные чудовища — аэроторпеды. На сей раз в составе воздушной экспедиции генерала Ренуара не было истребителей; генерал решил, что они не понадобятся. Несколько автожиров, которые возглавляла машина самого Ренуара, эскадрилья бомбовозов, к тому же и не тяжелых, а маневренных и быстрых бомбовозов последней конструкции, не уступавших в скорости истребителям — и аэроторпеды, сто двадцать аэроторпед. Таков был состав второй воздушной экспедиции генерала Ренуара.
На этот раз генерал Ренуар не ошибся. Он хорошо взвесил все «за» и «против». Действительно, советская граница не была целиком защищена смертоносными голубыми лучами. И в самом деле — прожекторы защищали преимущественно пограничную линию в непосредственной близости от Ленинграда. И генерал Ренуар хорошо выбрал направление. Экспедиция двинулась в путь, поднялась в воздух и на большой высоте проплыла над Лимитрофией, страной, которая до сих пор не открывала военных действий против Советского Союза. Один из штабных генералов Первой армии пытался возражать:
Нельзя отправлять экспедицию в воздушное пространство нейтральной страны, нужно запросить ее разрешение…
Генерал Ренуар иронично рассмеялся…
Играетесь в международное право?. Вы еще о Бельгии вспомните, об исторических примерах… Нет, господин генерал, нам не до этого. Лимитрофия даже не заметит нашей экспедиции. А если и заметит, то это — ее дело. Лими — трофии, уверяю вас, лишь доставит удовольствие небывалое зрелище: гигантский воздушный флот пронесется высоко над этой страной. Конечно, она даже имеет право протестовать. Но… я надеюсь, что определенные круги охотно и авторитетно укажут лимитрофскому правительству его место и объяснят необходимость не вмешиваться в чужие дела…
Генерал Ренуар добился своего. Экспедиция вылетела. Крошечную Лимитрофию воздушные аппараты пересекли, почти не заметив ее. А если сама Лимитрофия и заметила экспедицию, то она все же получила возможность лицезреть редкую и странную картину. Высоко в небе неслись механические птицы, такие маленькие, если смотреть на них с земли. Они летели живописными звеньями, стайками, на некотором расстоянии друг от друга. И трудно было представить, что эти красивые птицы несут с собой смерть и разрушение.
Скоро Лимитрофия осталась позади. Поползли беспокойные минуты ожидания, когда в любую секунду можно было столкнуться с неожиданным сопротивлением. Экспедиция приближалась к советской границе.
Генерал Ренуар, внешне спокойный, стоял у окна и пристально всматривался вперед, используя все возможности, которые давали ему окуляры авиационного бинокля. Нет, путь был свободен!. Разве можно было считать сопротивлением стрельбу из пулеметов и винтовок, несколько залпов зенитных батарей, которыми ответила советская граница на появление экспедиции? Мелочи, не стоящие внимания. Пули не способны были пробить броню не только аэроторпед, но даже автожира. А снаряды зенитных пушек?. Неожиданность атаки с лимитрофской границы лишила советскую армию возможности организовать контрудар. Экспедиция прорвалась без каких-либо потерь. Ни одна машина не выбыла из строя.
Лейтенант Гагарин смотрел вниз: Россия!. Та Россия, которую он никогда даже не видел, потому что родился уже в Лютеции и знал свою теоретическую родину только по книжкам и рисункам. Россия… нет, пока еще — Советский Союз, страна большевиков; они захватили власть в России и до сих пор не отдавали эту власть никому. Где-то здесь, неподалеку от границы, должен находиться большой металлургический завод родителей Гагарина… Где же он?.
Руки лейтенанта Гагарина дрожали, он никак не мог успокоиться. Автожир летел вперед с максимальной скоростью. Безусловно, телеграф уже предупредил Москву о приближении вражеской воздушной экспедиции, держащей курс на красную столицу. Все равно, большевики не успеют подготовить оборону. До Москвы отсюда остается не более пятисот километров, чуть больше полутора часов лета. Экспедиция прорвалась через границу, а внутри страны остановить ее было нельзя, ведь она могла просто облететь любую попавшуюся на пути преграду, свернуть в сторону и — затем снова лечь на прежний, верный курс. Победа!
Радио передало общий приказ генерала Ренуара:
— Полный газ. Максимальная скорость.
Собственно говоря, приказ лишь подчеркивал серьезность задачи, так как все машины и без того шли на полной скорости. Но генерал Ренуар счел нужным еще раз подстегнуть своих подчиненных. Гагарин отметил в вахтенном журнале получение приказа. Потом еще раз посмотрел в окно — и включил репродуктор, настроившись на волну Москвы. Сквозь заглушенный звукоизоляцией шум моторов он услышал:
«…спокойствие. Враг использовал возможность совершить еще одно нападение, избрав направление через страну, которая до сих пор являлась нейтральной. Вражеская воздушная экспедиция несется сейчас в небе, держа курс в глубь СССР. Правительство призывает трудящихся сохранять спокойствие и готовиться к воздушной атаке, принимая все необходимые меры. Враг не будет допущен к Красной столице…»
— Но как? Как вы собираетесь задержать нас? — прошептал Гагарин.
«…Враждебные планы не удастся осуществить и на этот раз, как не удавалось империалистам осуществить их до этого часа. Спокойствие, граждане великого Советского Союза! Красная армия отразит и этот налет…»
Тревожно зазвонил сигнальный звонок. Над ним заполыхала красная лампа: генерал Ренуар вызывал всех командиров воздушных кораблей, собираясь отдать им общий приказ. Гагарин выключил приемник и включил связь с генеральским автожиром.
Репродуктор заговорил знакомым суховатым голосом генерала Ренуара: казалось, что он, холодный и суровый генерал, стоит где-то тут, рядом…
«Мы приближаемся к промышленному району. Напоминаю о необходимости разрушения предприятий, электро- и радиостанций. По моим указаниям эскадрилья бомбовозов должна направлять по очереди звенья самолетов на бомбардировку тех или иных объектов. Первое звено идет на сто метров ниже второго, третье на сто метров выше второго. Остальная часть приказа будет передана автоматическим шифром. Слушайте автомат. Желаю успеха!»
Гагарин переключился на автомат: действительно, было небезопасно и дальше вести переговоры по радио, не
употребляя автоматического шифра, ведь эти переговоры могли перехватить большевики…
Генерал Ренуар пристально всматривался вперед. Горбатые трубы призматического бинокля раскрывали перед ним далекий пейзаж. Вот далеко на горизонте показались высокие заводские трубы. Еще дальше, едва заметная, маячила высокая антенна какого-то радиопередатчика. Генерал Ренуар нажал кнопку автомата, который должен был приказать первому звену бомбовозов приготовиться к атаке. Аэроторпеды шли впереди, их цель, Москва, была еще далеко. Завод, электростанция, радиостанция — это дело бомбовозов-бомбардировщиков…
В боковое окно было видно, как отделилось первое звено бомбовозов, спустилось немного ниже всей эскадрильи и на полной скорости взяло курс на заводы. Генерал Ренуар с некоторым волнением глядел на это звено: первые бомбардировщики отправились на операцию… Да, теперь успех гарантирован! Ничто не сможет спасти намеченные объекты, ничто не в силах остановить победный полет его воздушной экспедиции…
На миг он закрыл глаза. Близится время его триумфа, победы его взглядов, мнений, теорий. Через несколько минут, услышав в разрывах бомб подтверждение этой победы, он будет вознагражден — после неудачных результатов первой атаки, проведенной из Кустамяки… Генерал еле заметно улыбнулся — и снова посмотрел в боковое окно. Звено бомбовозов с бешеной скоростью приближалось к заводам. Теперь они были уже совсем близко. Генерал и без бинокля видел дым заводских труб, видел, как появились над заводом белые дымки паровых гудков: завод оповещал всех о тревоге, о воздушном нападении.
— Не поможет, — саркастически промолвил генерал Ренуар. — Поздно, друзья мои, это ваше последнее в жизни дело, и больше вы уже не успеете сделать ничего…
Он вновь нажал на кнопку автоматического передатчика. В зависимости от нажатия той или иной кнопки — передатчик отправлял готовые зашифрованные сигналы того или иного необходимого в данный момент содержания. Отправленный сейчас сигнал означал:
«Всей экспедиции набрать большую высоту: сейчас будут взрывы от бомбардировки, воздушные волны могут причинить вред…»
Первые ряды аэроторпед уже промчались над заводами, как над чем-то, не заслуживающим внимания. Бомбовозы рассеялись в воздухе и пикировали вниз, выбирая цели. Генерал Ренуар восторженно следил за слаженностью их действий: да, годы обучения этих молодых и талантливых пилотов не прошли зря!. Вдруг он увидел, как от одного из бомбовозов оторвалась черная точка и с молниеносной быстротой понеслась вниз.
Первая бомба. Началось!
Несколько ударов сердца — и большое здание в центре заводских сооружений закрыла туча черного дыма. Облако выпрыгнуло из-под земли, оно росло тяжелым рыхлым грибом, расширяясь и закрывая другие здания. И по шляпке этого огромного черного рыхлого гриба удивительно медленно плыли в воздухе большие куски здания, обломки крыши, сломанное дерево, крутились, будто переворачиваясь с боку на бок, разбитые станки…
Еще несколько секунд — и шляпка гриба завернулась вниз, перевернулась и выпустила все, захваченное с земли, обратно на землю, вниз. Но на смену ей снизу вставали новые черные столбы, новые гигантские ужасные дымовые грибы, теперь уже рокотавшие, гремевшие раскатами грома: звук долетал до наблюдателя значительно позже зрительных впечатлений… А высоко в небе возносились, пикировали вниз и снова возносились юркие металлические птицы: бомбардировщики делали свое дело.
Разрушение! Победа!
Лейтенант Гагарин с ужасом смотрел вниз: ведь это был завод его родителей. Карта точно и уверенно подсказывала это. Он чувствовал острую жалость к заводским зданиям. Верно, здесь хозяйничают большевики. Но… но это был завод его родителей, принадлежавший именно ему. И этот завод сейчас разрушают… и он сам принимает в этом участие… Его завод, его собственный завод…
Гагарин вцепился дрожащими пальцами в раму окна и невольно пересчитывал черные столбы: одиннадцать… тринадцать… шестнадцать…
Генерал Ренуар с удовольствием оторвался от окна и нажал еще одну кнопку на автомате. Радиопередатчик переслал очередной приказ:
«Операция завершена. Звено возвращается на место. Приготовиться следующему звену».
Он еще раз поглядел назад, на картину разрушения большого завода: черные облака дыма покрыли весь район, кое-где прорезывалось острыми языками пламя, выпрыгивало снизу, расширяясь на глазах. Огонь был результатом применения термитных бомб, зажигавших буквально все — вплоть до железа и камня…
«Вперед! Вперед! К новым победам!» — шептали губы генерала Ренуара, который стоял у окна со скрещенными на груди руками, невольно повторяя известную позу Наполеона.
Экспедиция неслась вперед.
И совершенно неожиданно для генерала резко звякнул сигнальный звонок. Красная лампа вспыхнула и погасла. Кто-то вызывал его напрямую, не используя шифр. Генерал подал сигнал в аппаратную. В ответ на эту команду из окошка аппаратной на его стол упала бумажка радиодепеши, где говорилось:
«Моторы первых рядов аэроторпед работают с перебоями. Отмечаются перебои и в работе моторов всех без исключения бомбовозов. Приемник отмечает наличие неизвестных радиоволн — колебаний с большой амплитудой. Дополняю: с такими же перебоями начали
работать моторы всех аэроторпед, а не только первого звена.
Миети».
Внимательный итальянец что-то заметил. Что-то происходит. Но что?
Генерал Ренуар схватил телефонную трубку, соединявшую его с командиром автожира и аппаратной:
Алло! Гринберг! Что с мотором?
Все в порядке, господин генерал.